Фото: аккаунт ансамбля средневековой музыки «Цальпува» в ВК
Послушать музыку Марка и его сотоварищей, о которой мы говорили, можно здесь
- Как родилась идея создания коллектива, который называется «Цальпува»?
- Совершенно спонтанно. Не было никакой изначальной идеи или концепции, как часто бывает, когда кто-то собирает творческий проект. И у меня нет ощущения, что я являюсь автором этого проекта. Это изначально содружество музыкантов.
- Но ты его фронтмен.
- Да, я подбираю репертуар, и большая часть задач и ответственности на мне. Но нужно честно признаться, что просто когда-то три музыканта с инструментами встретились в одном помещении и играли что-то средневековое. И я понял, что хочу играть именно эту музыку. Я на протяжении жизни играл средневековую музыку с разными музыкантами, увлекался этим жанром. При этом её в моей жизни, в моём рационе, долго не было – было что-то другое. И вот случился момент, когда этот внутренний запрос выскочил и что-то откликнулось.
- А до средневековья что тебя в музыке вдохновляло? Что играло в наушниках?
- Долгое время я думал, что нашел себя в балканской музыке: цыганские песни, греческий блатняк или еврейская народная музыка. Мне казалось, что эта музыка ближе к славянской культуре и что она достаточно виртуозна. В ней есть место для импровизации, что для меня очень важно. В то же время я устал от афро-кубинской музыки, афроамериканской. Ведь большая часть того, что мы слушаем – даже голимая попса – имеет корни в блюзе и джазе и исторически, и в качестве мелоса. А если говорить о музыке сложной, как в джазе, она меня стала утомлять: перегруженная гармония, некоторая элитарность. А в балканской музыке я нашёл простоту, демократичность, там люди могут присоединяться к импровизации буквально сходу. Плюс православность наших братских славянских народов.
- Что для тебя важнее в твоих песнях– мелодия или слово?
- В «Цальпуве» это мелос, конечно. На самом деле, слова для нас – это не более чем тембральный инструмент – голос и фонетика, плюс некоторая культурологическая игра. Игра с символами. Потому что когда поёшь Ave Maria, ты всё-таки дёргаешь некий…
- …культурный слой, который должен быть вместо пустоты?
- Возможно, да. Все мы смотрели фильмы про Средневековье, у всех свои образы того времени. И я не понимаю, что у современных людей возникает в головах при этих словах. Когда я говорю, что мы играем в средневековую музыку, все сразу представляют что-то из «Ведьмака». Мы недавно были в Москве, вроде бы в средневековой таверне «Дядя Геральт», а внешне там какое-то фэнтези, никакой исторической достоверности. Поэтому и получается, что мы иногда садимся не в тот поезд: говорим про одно, люди думают про другое. И тут может быть много недоразумений. Жизнь вообще полна недоразумений. Когда я думаю о средневековой культуре, что я вспоминаю? «Имя Розы» Умберто Эко, «Седьмую печать» Ингмара Бергмана… Но я бы не сказал, что я всё это на полном серьёзе копаю, ковыряю. Христианскую теологию, да – это мне было интересно на протяжении многих лет. Там есть о чём призадуматься, о чём позабавиться и чего убояться.
- Летним вечером я гулял по набережной и услышал у «Туриста» музыку – полный треш. Заурядный концерт заурядной провинциальной кавер-группы, и это был ты. Когда ты настоящий: беснующийся в «Цальпуве» или в ничем не отличимой от других кавер-группе?
- Это был «Манчестер», как я понимаю. Не хочу себе льстить, что настоящий я в «Цальпуве», а когда зарабатываю музыкой деньги, то это не я, – это будет лицемерием. Я, может быть, нигде не настоящий, но удовольствие получаю, пожалуй, только от выступлений ансамбля «Цальпува».
- Интересное заявление – нигде не настоящий. Ты музыкант, актёр, скоморох? Кем ты себя ощущаешь, выходя на сцену с «Цальпувой»?
- Я там чувствую себя как при богослужении – мистом, проводником. Я выступаю в костюме и, кстати, никогда себя не представляю на сцене, потому что мне совершенно неинтересно фигурировать некоей персоной. Интереснее чувствовать себя проводником другой эпохи. Может быть даже той, которая никогда не существовала. Мы не занимаемся реконструкцией Средневековья, и тем более не можем претендовать на то, что продолжаем какую-то традицию. Нет, к сожалению, этих традиций.
- Если это не реконструкция, то что – стилизация это или обман? Ведь надев костюм, ты заставляешь нас думать, что это средневековая музыка.
- Это эксплуатация стиля, жанра, темы. Мы говорим, что играем средневековую музыку, но это не более чем замануха, потому что никто не знает, как на самом деле звучала музыка в ту эпоху. Плюс нам же нужно что-то надеть для концерта, в конце концов.
- Если я буду не смотреть, а слушать «Цальпуву», я пойму, что это Средневековье?
- Да, если ты в теме, если о нас знаешь. В конце концов, мы не все тексты пишем сами. Мы так или иначе опираемся на засечки – будь то аннотации или тексты, найденные в манускриптах. Другое дело, что мы не знаем, как они звучали и что тогда людей цепляло. Эта тема максимально тонкая, как ни прокапывай, все равно наткнешься на пустоту.
- На пустоту в себе?
- В мироздании, в культуре.
- Может быть, не наращен какой-то культурный слой?
- Чтобы там было что-то кроме пустоты? Хороший вопрос. Но я немножко в другую сторону клоню. Есть, например, художественный текст, который каждый прочитает его по-своему. Вот лежит на столе книга Фрейзера «Золотая ветвь» – что это? Ведь пока она не прочитана, её по большому счёту не существует.
У нас есть мелодия, которая может быть исполнена быстро – это одна музыка. Но она может быть исполнена очень медленно, и тогда это совершенно другая музыка, другая эмоция. Темп – это сильнейшее выразительное средство, так скажет любой музыкант и музыковед. Но мы же даже приблизительно не знаем, в каком темпе тогда это исполнялось. Например, играем In Taberna – это застольная песня из поэзии вагантов. И, может быть, единственные в мире, мы исполняем её в замогильном темпе.
- Это же что-то динамичное, плясовое?
- Тем более в таверне. Но мы играем медленно, как григорианский хорал, как некую кощунственную пародию на богослужение. И это совсем другая музыка.
- Не боишься быть проклятым за такое кощунство?
- Не боюсь. Люди, которые играли средневековую музыку, точно этого не боялись. Я много времени провел на клиросе Русской православной церкви, в детстве немножко учился в школе регентов, когда жил в Пскове. А сейчас у меня некоторый кризис жанра – но это моё личное дело. Это всё идёт не извне, а изнутри. Это не моя попытка подкопаться, я действительно мыслю этими терминами, категориями.
- Ты профессиональный музыкант?
- Строго говоря, да – я этим зарабатываю, я этому учился в музыкальном училище.
- Музыка способна кормить тебя досыта? Или ты аскет?
- Я кушаю досыта, но могу себя совершенно спокойно в каких-то вещах ограничивать. Тонкий вопрос.
- Он важен для художника.
- Важный и неприятный. Дело в том, что я действительно не человек материальных ценностей. Проблема в другом – сложно назвать музыкой то, чем я занимаюсь. Это определённая музыкальная продукция.
- Мы говорим про «Цальпуву»?
- Ты же спрашиваешь, кормит ли меня музыка, а не кормит ли меня «Цальпува»? «Цальпува» – нет.
- Получается, ты классический художник: в «Цальпуве» делаешь то, что, приносит удовольствие, а потом в «Манчестере» стелешься перед публикой за деньги.
- Да, совершенно классическая ситуация.
- Она тебя устраивает?
- До какого-то момента мне всё это даже нравилось. Но я понимаю, что так или иначе быть честным с собой подразумевает некоторую надежду на изменения. Что творчество начнёт как-то кормить, а заказная работа будет уходить на вторую роль.
- Куча кавер-музыкантов перепевают чужие песни, и их это полностью удовлетворяет.
- Для многих это форма артистической реализации. Я понимаю, что многим моим коллегам нравится играть попсу за деньги, нравится быть на сцене, они выбирают этот репертуар. Для меня это не так. Но я сейчас берусь за любую музыкальную работу, которая приходит. Любой концерт. Ещё недавно давал уроки игры на гитаре. Это кажется чем-то более благородным, но я подустал от этой деятельности – с детьми тяжело, а со взрослыми еще тяжелее.
- Твои коллеги по музыкальному цеху часто говорят, что ты ненормальный и не тем занимаешься, имея в виду твои творческие устремления?
- Нет, очень редко. Сейчас сложно услышать какое-то прямое высказывание, может быть только между строк. В основном меня любят и уважают. Кто-то говорит, что меня многие недолюбливают, но я ничего об этом не знаю.
- Ты скромняжка.
(смеётся)
- Хотел спросить, что кроме музыки тебя привлекает в средневековье, а тебя и музыка-то, получается, не особо влечёт. Это просто элемент шоу, маркетинг?
- Если из моих слов получается так, то я что я чего-то ляпнул не того. Нет. Ни в коем случае не маркетинг. Это уловка, тонкая игра. Это не о том, чтобы что-то продавать или кого-то привлекать, а чтобы сказать о чём-то важном.
Фото: аккаунт ансамбля средневековой музыки «Цальпува» в ВК
- На тебе во время концертов белая шапочка, и это прикольно. Чистый маркетинг.
- Точно нет. Средневековье – это не только шапочки, костюмы и инструменты. Понятно же, что мы даже инструменты используем не вполне средневековые. На самом деле, то время интересно расцветом плюрализма.
- Интересный плюрализм – Джордано Бруно сожгли, ведьм жгли…
- Чтобы всех жгли, нужна полифония мнений. Когда еще было столько ересей? Когда люди были готовы за свой взгляд на писание идти на костер?
- Тогда это не плюрализм, а наоборот – отказ от диалога.
- Нет, люди готовы были дискутировать. Мы говорим, что там ведьм жгли, но на самом деле жгли их не так уж и много. Плохо их жгли, честно говоря, не дожигали, потому что многие оккультные учения – каббала, карты Таро – эти примеры бытовой магии тех лет дошли и до нас. Ну да, для устрашения могли каких-то музыкантов на кол посадить, но музыка никуда не уходила, не разбегались музыканты и скоморохи. Это всё жило. На Руси, да, был пример, когда Алексей Тишайший все инструменты собрал и сжёг, но это уже позднее Средневековье. Это мой взгляд – может быть, где-то идеалистичный. Флоренский говорил о светлом средневековье, что это было интересное время, разнообразное, не мрачное и не застойное. Просто что-то происходило на другом уровне.
- Что для тебя как художника важно?
- Вот чёрт его знает, сам всё время думаю об этом. Наверное, если бы об этом можно было сказать прямо, не было бы смысла играть музыку.
- Если человек не может артикулировать, то не понимает, что делает.
- Не согласен. Есть тот же самый Дэвид Линч, да? Он отказывается говорить о творчестве, водит нас за нос. Это опять маркетинг?
- Он, в отличие от тебя, творчеством неплохо зарабатывает.
- Могу сказать, что пытаюсь нащупать область сакрального, которая в музыке теряется. Даже попса, которая должна приносить элементарное дионисийство, его не приносит. Я вообще не понимаю, на чем все держится. Если мы говорим о культуре светской или, скажем так, недуховной музыки, то мы должны от неё чувствовать пламя ада. Должны чувствовать, что нас рвёт от счастья, чувствовать экстаз – единение с Богом или с дьяволом.
- Не все хотят пламя ада, кто-то хочет лёгкого дыхания рая.
- Это слушателям можем предоставить мы.
- Кто твоя аудитория, для кого ты пишешь?
- Каждый из нас играет для тех, кого любит и уважает. Для себя, для Бога, для лучших друзей, которых, может быть, нет рядом. Для тех, кого действительно хочешь удивить, завлечь в эту игру. Часто наши слушатели становятся нашими друзьями. Иногда подростки – что они в нас нашли? Иногда бабули. Иногда какие-то алкоголики.
- Когда первый раз услышал «Цальпуву», мне показалось, что ты играешь в каком-то экстазе.
- Экстатичность – да, потому что играя, хочется испытывать блаженство.
- Экстаз – это блаженство?
- Да, я перевожу это так. Это сильные ощущения, которые выносят тебя за какие-то пределы. Иначе совершенно непонятно, зачем играть музыку. Должны быть мурашки, должно быть ощущение, что у тебя внутри перевернулось что-то.
- Вы играете в Иванове, в Москве, за границей. Где лучше слушают и принимают?
- Мне нравится играть в Москве. И отклики самые лучшие были там – людям нравится. Одна моя знакомая художница и поэтесса решила, что вообще не важно нравиться – главное, чтобы кому-то было полезно. Но это утопическая задача – приносить пользу, не получая от этого удовольствия. Это мазохизм и преступление против себя, большая обманка. Если ты пишешь трек без дофаминового кайфа…
- Если тебя не пропёрло, то никого не пропрёт?
- Да. Если начинаешь думать о том, чтобы кому-то понравилось, ты интеллектуально спекулируешь и, скорее всего, обманываешь себя, просто получая стопитсот искусственных лайков. Создаёшь симулякр, симуляцию. А мне на концерте хочется получит настоящий, даже иногда телесный результат. Понимать, что ты в материальном мире делаешь что-то через свою музыку, – это важно. Мы играем живьём, у нас живые акустические инструменты, мы играем вообще без электричества, всё по воздуху. Думаю, многим этого сейчас не хватает.
- Не хватает настоящего?
- Да, очень много электронной музыки, очень много звуков, которые издаются непонятно откуда. А мне хочется живых красок, чтобы с холста стекало, чтобы было не идеально, не выхолощено, чтобы пОтом воняло.
- А должно?
- Не обязательно, конечно, но я люблю.
- В Иванове есть культурная среда?
- Конечно. Мы живем в культурной среде.
- Она тебя питает или ты работаешь в противовес ей?
- Тогда надо разобраться с термином.
- Культурная среда – это некий бульон, в котором мы варимся. Наличие людей, событий, пусть даже симулякров, но вызывающих какие-то ответные эмоции.
- Честно говоря, опоры здесь не хватает, всё немножко висит в пустоте. Я думаю, многие что-то такое чувствуют. Интенсивности событийной мало. Я жил в самых разных столицах, где ты можешь идти с выставки на выставку, с постановки на постановку, потом едешь в гости на какой-то джем-сейшн. Можешь вообще не вылезать из этого.
- И вся жизнь бесконечный квартирник?
- Да, и я представляю себе такой образ жизни. Это не всегда полезно чисто физически, но я в этом вырос. А сейчас у меня отшельнический период. Я насобирал для себя всего. Меня даже устраивает, что Иваново такое пресное, как серая стена для буддийского монаха. Зато можно немножко присесть, тебя ничто и ни на что не отвлекает. Мне здесь общий фон не нравится, конечно, совершенно: как тут наслаждаться пейзажами, видами и атмосферами? Зато здесь я могу сидеть дома, писать свою музыку, а выходить только по делам. Это мой выбор в данный момент, и он вполне ответственный.
- Последний вопрос, который, наверное, стоило задать первым. Что значит «Цальпува»?
- Недавно я сказал, что это просто слово из восьми букв. Но если мы погуглим, то окажется, что это название известного ансамбля средневековой музыки из города Иваново. И так называлась столица Хеттской империи около 2-3 тысячелетия до нашей эры. Будем считать, что это случайное совпадение.
Фото: аккаунт ансамбля средневековой музыки «Цальпува» в ВК
