Андрей Егоров: «Роль шута – самая завидная!»

Иногда кажется, что его знает весь город. Это и понятно – фотограф Андрей Егоров много кого запечатлел, известных людей и не очень, много с кем лично знаком или хоть раз встречался. Его увидишь на любом значимом мероприятии с неизменной камерой в руках. Впрочем, он и на телефон снимает весьма художественно. Человек он любопытный, мне давно хотелось с ним поговорить «по душам». Выход его поэтического сборника стал тем самым информационным поводом для встречи.

- Андрей, многие тебя знают как фотографа. Но ведь ты начинал со служения в церкви? Как ты пришел в храм?
- Я не просто так пришел в священство. Моя бабушка Евдокия Евлампиевна (родилась в 1900 году) была очень верующая. И хотя у меня не было церковного воспитания, я прекрасно помню родовой дом на улице Мальцева (раньше улица Мельничная), где у бабушки стояла горка, а наверху – икона Сергия Радонежского, всегда святая вода в графинчике и просфоры. Когда бабушки не было, я вставал на стул, чтобы посмотреть и потрогать это, мне было 7-8 лет. Меня тогда уже тянуло к этой культуре, хотя никто не поддерживал и не направлял.
К старшим классам школы у меня был хороший радиоприемник, я ловил западные программы, в том числе церковные службы американского монастыря Пресвятой троицы. Я записывал их на кассеты, тогда впервые услышал песнопение, посвященное Воздвиженью креста Господня, в 8 классе я знал его наизусть.
После школы поступил в энерготехникум и поехал в колхоз в село Ширмакша. Я не знал, крещеный я или нет, посему пошел к сельскому батюшке и попросил меня крестить.

Техникум я так и не окончил, ушел в армию, в Кронштадт. Когда вернулся, поступил в университет на РГФ. Параллельно подрабатывал сторожем в художественных мастерских, куда ко мне приходили друзья. Один из них – Сережа Новожилов – ездил по храмам, каждый раз интересно рассказывал об этом, и мне тоже захотелось.
Я сказал маме, что хочу уехать на сельский приход, она была категорически против, но в 1989 году я все же уехал в храм Успенья Божией Матери в Бортницы, где батюшкой был бывший режиссер (а я во время учебы в техникуме играл в театре Регины Гринберг).

- Легко влился в церковную жизнь?
- Да! Там служил отец Моисей, очень умный, дотошный. Он часто напоминал, что слово «православие» можно заменить словом «тщательность». И он во всем был таким, очень на меня повлиял, воспитал. С ним служила матушка схимонахиня Иоанна (Петрова), ей было уже за 80 лет, она прошла сталинские лагеря и тоже мне дала много духовного. В ссылке она лично общалась с людьми, которых потом причислили к лику святых. Два года я был послушником, а потом батюшка решил уйти в монастырь и ходатайствовал перед владыкой Амвросием, чтобы меня рукоположили. В 1992 году это состоялось, и я остался в этом храме служить, благо, со мной на приходе осталась и матушка Иоанна. Так я прослужил 20 лет.

- Что для тебя время, проведенное в стенах храма?
- Это был мой родной дом! Был прекрасный староста Аркадий Васильевич Бобров, он занимался восстановлением храма, решал материальные вопросы, а матушка была духовным стержнем. Мне было комфортно. Приход был маленький, но к нам на службы приезжали люди из других мест. В 1994 году на рождение сына моя мама подарила видеокамеру, и я много снимал матушку Иоанну, ее рассказы. Жаль, что эти записи не сохранились! Зачем женился? Когда тебя рукополагают, ты должен выбрать – либо быть монахом, либо завести семью. Я полюбил девушку, женился, мы жили на приходе, родился Ваня.

- А когда появилась фотография в твоей жизни?
- С фотографией, видимо, был связан еще мой дед. Потому что в комоде у бабушки я нашел старинный трофейный фотоаппарат. Я отломал у него объектив, ходил с ним в школу и делал вид, что фотографирую. А в пионерском лагере я уже осознанно научился снимать. Так что с 10-12 занимаюсь фотографией. Она меня финансово выручила в нелегкие 90-е. Тогда же я стал подрабатывать на ивановском телевидении. Я совмещал службы и съемки, позже стал работать еще и в издательском доме «Медведь». Это обстоятельство, как и то, что я не ходил на епархиальные собрания, понравилось далеко не всем. К тому же, сменился владыка. В итоге мне запретили служить.

- Что дала тебе работа в журнале «VIP-квартал»?
- Деньги и связи. Если работа на телевидении дала мне знакомства с чиновниками, то журнал – в среде предпринимателей.

- А что ты можешь сказать о своей работе с проектом «Мировая прогулка»? Наверное, она подарила тебе мир?
- Конечно! Живя «в нищете», я объездил много стран, в некоторых бывал несколько раз. Благодарен Бэлле Щербаковой за сотрудничество, хотя с неким трепетом вспоминаю тот безумный рабочий график. Зато я и сам стал путешествовать после этого проекта.

- Не хотелось уехать отсюда навсегда?
- Остаться не хотелось нигде, я патриот. Может, если бы мне было лет 20, я бы сменил место. А вообще мне нравится здесь жить, ходить по знакомым местам, называть улицы старыми названиями. Да и мама здесь.

- По поводу связей, у тебя их действительно много. Ты умеешь ими пользоваться?
- Да! Когда еще я служил в церкви, я мог просить о помощи, зачастую не для себя. Мне просить не трудно, к тому же, я больше дружил и общался с теми, с кем мне самому было интересно, и кто искренне помогал. А мое церковное воспитание приучило меня довольствоваться малым. У меня всегда была моя «однушка», вещи почти все из секонд-хенда, ими делились и по сей день делятся хорошие люди.

- Тебя можно назвать бессребреником. Все знают, что ты можешь работать за удовольствие, за идею, за еду и рюмочку…
- Оператор Григорий Хометов меня даже назвал «профессиональный бессребреник». Все объясняют три фразы, которые написаны фломастером крупно на плитке у меня в кухне. Первое – то, что мне говорил батюшка: «Неужели ты думаешь, что Господь о тебе заботится меньше, чем ты сам о себе?» Вторая: «У гроба карманов нет». Третья: «Лучше в нищете, но с Богом». Это и есть моя философия.
У всех создается ощущение, что я живу очень хорошо. Но у меня денег столько, сколько сейчас с собой в кармане. Бывают иногда большие деньги (например, я снял свадьбу или мама подарила), но их обычно забирает мой друг и выдает мне, когда нужно.

- Ну, а лечение, например?
- На медицину мне не приходится тратить, меня и так примут, помогут. Если нужно, могу позвонить Михаилу Кизееву (главврач санатория «Решма»), побеспокоить Артура Фокина (глава облздрава). Всегда помогут! Кроме того, в городе всегда было 5-6 ресторанов, которые меня поили и кормили. Лена Колесова (ресторан «Шеддок») и сейчас не откажет. Хороший мобильный телефон, которым я снимаю, мне тоже подарили. Многие воспринимают меня как ребенка и балуют подарками.

- Как ты относишься к людским слабостям и порокам? Наверное, глазу фотографа они хорошо видны?
- Не забывай, что, будучи священником, я выслушал сотни исповедей и считаю, что любой грех откладывает на лице человека определенную черту. Если посмотреть на лица пожилых людей, то увидишь: у одного красивая сеть морщин, а у другого рисунок недовольства и т.п. Человек живет эмоциями, и все видно на лице. Мне это не мешает, стараюсь дистанцироваться. Кроме того, есть выражение: «Хочешь исправить человека – помолись за него». Когда молишься, прощаешь человека, и видишь его в другом свете.

- Ты легко прощаешь?
- Более чем! Во-первых, у меня с памятью не очень – как у рыбки (смеется), и на следующий день я могу ничего не вспомнить. У меня жена была очень обидчива, могла неделями не разговаривать, и это было тяжело.

- У тебя солидная коллекция автографов известных людей. В чем ее главная ценность, по-твоему?
- Эта ценность меняется со временем. Сначала мне просто нравилось прикосновение к фотографии, теплое, оставляющее след. Потом это переродилось в охоту. Теперь мне кажется, что коллекция будет иметь со временем и финансовую ценность, если попадет в правильные руки. Мне сейчас самому хочется купить автограф Гагарина. А так, помимо автографов, у меня с некоторыми героями сложились хорошие отношения. К примеру, с Валентиной Толкуновой или с Лидией Федосеевой-Шукшиной.

- Твоя некая эпатажность – это что?
- Это часть натуры, игра. Я не зря когда-то пошел в театр. И еще - некоторое прикрытие твоего нутра, чтобы не все видели. Хотя я предпочитаю быть открытым, обожаю самоиронию. Роль шута – самая завидная.

- Почему именно сейчас вышла твоя книга?
- Первая книга вышла давно, в 1997 году. С тех пор у меня накопилось много текстов, я решил их опубликовать. Некоторые из них затрагивают тему, которую раньше я не решался обнародовать. Издатель планировал издать вообще все, но некую цензуру я все-таки включил. Мама не видела моих текстов, и слава Богу!

- В названии «Сердцевино» заложено несколько смыслов. Какой основной?
- Поводом для стихов была и остается любовь. Когда я развелся и остался один, у меня были влюбленности и немало, а значит, и постоянное вдохновение. А сердцевино – это симбиоз двух слов, внутреннего состояния и некой мелодичности. Вообще я не пишу тексты, они сами родятся. Многие вещи переписываю со стенки, куда написал. И я люблю читать вслух, потому что важна интонация. Жалею тех, у кого стихосложение превратилось в профессию.

- В твоих стихах часто встречается слово Смерть. Ты думаешь о ней?
- Не могу объяснить, почему. Наверное, пытаюсь принять неизбежность. Мало кто пытается задумываться об этом. Я считаю, даже с ребенком надо говорить о смерти. Любая мать, даря ребенку жизнь, дарит ему и смерть. Надо брать детей на похороны, на кладбище, не надо скрывать эту сторону жизни.

- Как тебе удалась роль отца? У тебя два сына – взрослый и крестный, еще малыш.
- Я всегда хотел детей, и в 18 лет был бы рад стать отцом. Я не считаю себя полноценным отцом, ни разу не был на родительских собраниях, не ходил в школу и т.д. Сын видел, что я не идеальный. Я не смог найти понимания с ним, когда он вырос. Крестник еще маленький, для него хочется что-то сделать, в том числе думаю о материальном. Но мы можем предполагать, а Бог располагает.

- Ты когда-нибудь думал о том, что твоя жизнь могла сложиться иначе?
- Могла, я об этом часто думаю. Не бывает бывших священников. Думаю, я вернусь на приход, может, хоть на клиросе петь… В свой храм периодически езжу. Можно бросить писать стихи, но нельзя отойти от Бога. Считаю, выше священства нет ничего, и раз в неделю я вижу сон, что служу на своем приходе.

- А церковь как система не вызывает у тебя отторжения?
- Куда бы ни катилась земля, она катится вниз. Осуждение кого-то и чего-либо нас ни к чему не приведет. Просто надо ходить в церковь, причащаться и помнить заповеди. Говорят, кому церковь не мать, тому Бог не отец.

- Существует идеальное завершение жизни?
- Да! Надо поболеть недельку-другую перед смертью и спокойно перейти в мир иной. Внезапная смерть – самая ужасная. Я каждый день молюсь: «Господи, не дай смерти без покаяния!» Ты должен успеть попросить прощения, хотя бы глазами.