В России растет уровень экономической напряженности и страха трудовых конфликтов
Сергей ЖАВОРОНКОВ, старший эксперт Института экономической политики
Основные поводы для гнева россиян связаны не с экономикой, а с политикой: возмущение диктатурой, бесправием, произволом полиции, этнической преступностью. И среди требований прошедших митингов протеста не было ни одного экономического.
Уровень экономической напряженности и боязни трудовых конфликтов в России поднялся до 40 процентов впервые с конца 1990-х годов. Об этом свидетельствуют результаты исследования холдинга «Ромир», который и ведет подсчет этого индекса.
— Действительно ли в России есть опасность роста трудовых конфликтов?
— Россия — страна очень неравномерная и контрастная. Региональный валовый продукт разных регионов отличается между собой в десятки раз. Поэтому ситуация в разных областях страны очень разная.
Кроме того, люди часто ставят знак равенства между понятием «плохо жить» и понятием «бороться за свои права, бастовать, возмущаться, участвовать в политических протестах». Но здесь совершенно неочевидная связь. Наоборот, как показывает российский опыт последних лет, самый антипутински настроенный регион — это Москва.
Когда на выборах в марте в столице исчезли фальсификации, которые были в декабре 2011 года, то это стало очевидно даже по данным официальной статистики. Хотя Москва не самый бедный регион России.
Причем если посмотреть географию голосования внутри Москвы, то видно, что наихудшие результаты Владимир Путин получил в Центральном округе и в районах, к нему примыкающих. А наибольший результат премьер-министр получил на окраине столицы, где население как раз более бедное. Это полностью опровергает какие-то марксистские теории, что бедные недовольны властью. Далеко не всегда это так.
Да, в России в последние годы наблюдается ухудшение экономического положения людей, а именно — реальные денежные доходы граждан падают. Они растут меньше, чем растет инфляция. Это новое явление, которого не было у нас много лет до кризиса 2008—2009 годов. Оно накапливается и постепенно вызывает у людей раздражение.
До кризиса в Москве, к примеру, никто не слышал о безработице. Теперь безработица появилась. Но вместе с тем я бы не переоценивал протестный потенциал экономических конфликтов. Вспомните массовые митинги зимой. Обратите внимание, среди требований митингов не было ни одного экономического. Это неслучайно.
На мой взгляд, потенциал для конфликтов в России существует в моногородах, где в силу ухудшающейся мировой конъюнктуры на товары, которые они производят, предприятия становятся нерентабельными. Грубо говоря, условное Пикалево. Где встало единственное производство, которое при сложившейся конъюнктуре стало нерентабельно, и потребовались государственные дотации, чтобы его возобновить.
Вспомним недавние протесты в городе Лермонтове Ставропольского края. Лермонтов — депрессивный шахтерский моногород с закрывшимся предприятием. По сути, Лермонтов занимался обслуживанием рудника. Это город, построенный с нуля в чистом поле, куда население завезли со всей страны: геологов, шахтеров и так далее. А в конце 80-х рудник обеднел, эксплуатация его прекратилась, он закрылся. Город моментально стал депрессивным. Базовое предприятие исчезло, часть народа уехала работать в соседние города. Именно поэтому там существует высокий протестный потенциал.
Конечно, не во всех моногородах подобная ситуация. К примеру, Ноябрьск, столица «Газпромнефти», не протестный город по той причине, что там градообразующее предприятие находится в хорошем финансовом положении, зарплаты у людей высокие, отсюда и высокие зарплаты в сфере обслуживания, в бюджетной сфере. То есть у них все хорошо.
Но в принципе моногорода — это проблемная точка, где конфликты могут вспыхивать периодически. В какие-то серьезные забастовки, волнения в крупных городах я категорически не верю в силу того, что структура занятости в крупных городах в основном состоит из сферы обслуживания. А эта занятость легкозаменяема. Представьте, к примеру, забастовал трудовой коллектив супермаркета. Нет никаких проблем всех выгнать и набрать новых людей.
Забастовки эффективны там, где речь идет, во-первых, об очень крупных трудовых коллективах. Если на АвтоВАЗе забастовало 80 тыс. рабочих, то не наймешь других 80 тыс., их просто нет. Во-вторых, в случае если предприятие обладает крепкими связями между рабочими, где есть независимый профсоюз, и плюс на этом предприятии рабочие недовольны своим положением, не повышают зарплату, обижают и тому подобное.
В целом по стране потенциал трудовых конфликтов небольшой. Если революция в России и случится, она будет не под экономическими, а под политическими требованиями.
— Почему в Европе, во Франции например, регулярно бастуют, а в России нет? Мы же не лучше живем.
— Тут много всяких факторов. Начнем с того, что есть страны, где традиционно сильные профсоюзы, и поэтому забастовки происходят часто и по любому поводу. Кроме Франции можно упомянуть Италию, Грецию, Испанию, Израиль.
Но не везде так. Какие забастовки были в США, или в Великобритании, или в Норвегии? Не вспомните, потому что их там не было достаточно давно.
В США забастовки бывают в локальных секторах. Например, там периодически бастуют портовые рабочие, докеры, требуя повышения зарплаты. Но это узкий сектор. Во-первых, не во всех странах забастовка считается признанным обществом способом решения проблем. Во-вторых, я не считаю, что положение людей на любом производстве обязательно должно ухудшаться, что собственник обязательно ухудшает условия труда. Всякое бывает, многие капиталисты условия труда улучшают, стремясь к большей лояльности рабочих. Это неоднозначный процесс.
Кто, кроме того, обратите внимание, часто бастует в Европе? Работники бюджетной сферы, которые требуют бюджетных дотаций, то есть перераспределения денег налогоплательщиков в своих интересах. Частный сектор там практически не бастует. Это тоже важно понимать. Когда мы говорим о социальных конфликтах, о конфликтах интересов, это далеко не только конфликт интереса работодателя и работника. Разные отрасли могут иметь диаметрально противоположные интересы. Это комплексный вопрос.
— Наши бюджетники тоже находятся в бедственном положении, но массовых выступлений нет. Иногда кое-где бывают, но небольшие.
— В целом ситуация в России поддерживается условиями авторитарного режима. Люди у нас боятся. Наверняка многие из тех, кто мог бы бастовать в условиях демократического правительства, сейчас этого не делают, потому что говорят: «Нам дадут по башке, все равно ничего не добьешься, власти все это задавят». С одной стороны, это верно. С другой — мне не кажется, что забастовки по любому поводу — это хорошо.
Что мы наблюдаем в Греции? Почему там кризис? Они все бастуют и не работают. В условиях увеличения долга они не сокращают государственные расходы, а наращивают, потому что правительство боится обидеть избирателей. Это путь в никуда.
Это отдельный вопрос, которого нет в России, но есть в Европе, в США. Развитые страны начали слишком много себе позволять. Они накопили приличные долги, это создает проблемы. Им становится все сложнее занимать, чтобы рефинансировать собственный долг. Выход из этого реально один — сокращение государственных расходов, в том числе социальных.
— Вернемся в Россию. Наша нынешняя экономическая ситуация позволяет прогнозировать забастовки?
— Я не верю в вероятность забастовок в крупных городах-миллионниках, не верю в возможность волнений на селе. Единственное место, где возможны протесты на экономической почве, — моногорода.
— А какова у нас роль профсоюзов?
— У нас действительно на подавляющем большинстве предприятий никаких профсоюзов нет. Номинально существующая Федерация независимых профсоюзов России — реально коммерческая структура, которая никакой защитой прав рабочих не занимается, а занимается бизнесом, эксплуатируя профсоюзную собственность, доставшуюся с советских времен и поддерживая власть по всем вопросам.
Но нельзя сказать, что в России вообще нигде нет независимых профсоюзов. Такие профсоюзы возникли на некоторых крупных предприятиях. Независимый профсоюз есть на АвтоВАЗе, Норникеле, Новолипецком металлургическом комбинате, Сургутнефтегазе, на заводе Форда. Большинство существующих профсоюзов возникли в начале 90-х годов, и они свою роль играют. Собственники предприятий периодически вынуждены идти на уступки профсоюзам. Это имело место на Норникеле, АвтоВАЗе, Сургутнефтегазе. Будут ли возникать новые профсоюзы на крупных предприятиях, сложно сказать.
Все же основные поводы для возмущения наших граждан связаны не с экономикой, а с политикой: с возмущением диктатурой, бесправием, произволом полиции, этнической преступностью — явлениями этого порядка.
http://www.specletter.com/ekonomika/2012-03-26/revoljutsija-po-ekonomicheskim-prichinam-v-rossii-seichas-nevozmozhna.html
