Сквозь соломинку под гигантским давлением можно прокачать всю воду океана. Оставшееся до президентских выборов ускользающе малое время кипит страстями, маршами и митингами, яростью слов и поступков, которые превращают предвыборное время в огненную стремнину. Перед нами разворачивается удивительный фестиваль политических спектаклей. И у каждого — свой режиссёр, свой взволнованный зритель, свои декорации и суфлёры.
Зюганов на коммунистических митингах, стараясь быть твёрдым и грозным, хмурит брови, двигает желваками, говорит о национализации недр, о бесплатной медицине и образовании, вызывая сочувствие и понимание немолодых участников митинга, черпающих вдохновение в трепете красных знамён. Их лидер, желая быть красноречивым и ярким, произносит слово «социалка». И сквозь это словечко уходит в землю всё электричество его твёрдых речей, и возникает странное чувство, что аккумулятор пуст и уже не способен сдвинуть с места отяжелевший политический грузовик.
Сергей Кургинян собрал молодую фалангу воспламенённых его гипнотической страстью, его магическими заверениями в том, что Советский Союз будет восстановлен, и они, молодые бойцы, будут сражаться за этот прекрасный загадочный образ будущего.
Жириновский появляется перед своими адептами в полковничьей папахе, в неловко застёгнутой мешковатой шинели, и его знакомый трескучий голос полон великолепных и дурных обещаний. Сам он по-прежнему веселит и пугает, как веселит и пугает киногерой Тарантино. Сочетание яркой безвкусицы, пузырящейся страсти и завораживающего абсурда.
Миллиардер Прохоров экспонирует себя среди бойцов спецподразделения «Альфа», что-то невнятно вещает — и прославленные бойцы, пробитые чеченскими пулями, опалённые Бесланом и Норд-Остом, с аппетитом жуют икру, внимая миллиардеру как своему военному и духовному лидеру.
Несистемная оппозиция — это бурлящий поток, где оранжевый мешается с красным, голубой с зелёным, имперский с местечковым, блудливое с героическим, лживое с богооткровенным. Этот поток катится по площадям и улицам, оставляя после себя на асфальте множество оторванных подмёток, среди которых подошва Ильи Пономарёва становится «Авророй» оранжевой революции.
И всё же, сколь ни ярки и талантливы упомянутые театральные представления, как ни смешны и наивны анекдоты из книжки Зюганова, как ни аппетитно похрустывают в руках Жириновского сторублёвки, которые он мечет в толпу, как ни великолепно смотрятся двадцать миллиардов Прохорова под охраной богатырей спецназа, самым неожиданным и ярким был театр Владимира Путина. Путин ещё раз подтвердил свою удивительную способность меняться, подобно голографической картинке — в зависимости от того, под каким углом и какой интенсивности падает на неё свет.
Мы знаем о почти незаметном Путине, который клал бумажные папочки на стол Собчака и, быть может, приносил ему кофе. Мы знаем Путина как лёгкую милую бабочку, которую олигархи пересаживали с цветка на цветок.
Мы помним Путина в истребителе над дымящимся Грозным, где он принимал парад среди разгромленной чеченской столицы, и глаза его светились, как сталь пулемётных стволов. Мы помним его действия — точные, как скальпель хирурга, когда он перерезал пуповину, связывающую его с Березовским, унижал гордеца Гусинского, сажал на цепь Ходорковского, пропалывал НТВ, после чего либеральная журналистика навсегда перестала называть себя четвёртой властью, а стала обувным рожком, с помощью которого Путин натягивал свои штиблеты.
Мы помним Путина, когда он смирял взбесившиеся регионы, помещал горделивых князьков Поволжья в банку с мухами. С точностью и спокойствием политического робота приваривал друг к другу распадавшиеся регионы, устраивая вертикаль, вокруг которой выращивался холодный кристалл государственной власти.
Мы помним Путина, который красовался в окружении Буша, Саркози и Берлускони, его вальяжность, нарочитую изысканность и небрежность, словно он накурился кальяна и поддался чарам жрецов мировой религии. Он упивался посещением чужих дворцов и курортов, не избежал обольщения мировой властью, поверил в то, что принят в клуб равных, и казалось, с небрежением и досадой относился к России. Так и не запустил долгожданное русское развитие. Оставил прозябать русские городки и селения. Отмахивался от ржавеющих кораблей и падающих наземь самолётов и выглядел чужаком в стране, которая дала ему жизнь и власть.
Было странно видеть его без устали разъезжающим по огромной стране, когда он появлялся то там, то сям, целовал в живот всевозможных мохнатых зверушек, забрасывал блесну в рыбный омут или залезал в очередную нелепую машину, самозабвенно крутил руль, вызывая уныние и тоску у миллионов людей, созерцающих забавы лидера.
И казалось, Путин навсегда померк и поник, потерял лицо, когда явил миру своего двойника, наблюдая, как тот беспомощно исполняет роль президента, прислушиваясь к подсказкам невидимого суфлёра. Все разговоры о возможном преображении Путина казались бессмысленными. Все надежды на появление нового национального лидера меркли, когда люди читали ворохи его газетных статей, где разными чернилами, неживыми словами, излагались сонмы противоречивых посулов, несбыточных обещаний, предпринимались вялые попытки привлечь к себе общественное внимание.
И вдруг на недавнем предвыборном митинге в Лужниках мы увидели абсолютно иного Путина. Казалось, ему пересадили стволовые клетки. Сконструировали другое лицо. Закатали в глазницы другие глаза и впрыснули в кровь адреналин. Зажгли в его сердце невидимую звезду. Он вышел на сцену среди восторженных толп и напоминал статую на носу корабля, о которую разбивались волны мировой стихии. Он сделал то, что не смог сделать ни один из его конкурентов, чего не сделал сам в предшествующие затянувшиеся годы своего правления.
Он говорил не о социалке, не о хлебе насущном, не сулил народу благополучие и райские кущи, он оживлял таинственные коды, живущие в глубинах русского сознания. Тронул давно молчащие струны, и в людях зазвучала забытая грозная музыка. Он говорил о России как о высшей мистической ценности. Говорил о войнах явных и неявных, которые придвинулись к стране. Говорил о великом братстве русских людей, готовых защищать любимую Родину. Говорил о подвиге во славу России. Он цитировал стихотворение Лермонтова, похожее на молитву. И он говорил о неизбежной Русской победе.
Он пришёл на этот митинг кандидатом в президенты России, а ушёл президентом. Он запустил реактор русской энергии. С помощью этой энергии можно совершить чудеса. Строить дороги и больницы. Лететь к звёздам и идти в атаку. Складывать великие песни. Сражаться за слезу ребёнка. Он запустил реактор невиданной силы.
Но если после 4 марта он вновь превратится в плейбоя, любителя версальских паркетов, этот запущенный им реактор уже не погаснет, не остановит горение, а рванёт, как четвёртый Чернобыльский блок, превратив страну в ядовитый спёкшийся уголь.
