Это последняя статья моей небольшой серии касается категории, нагруженной множеством смыслов. Такие с трудом поддаются строгим определениям. Их часто объясняют, соотносясь с неким смысловым контекстом, перечисляя синонимы. Например: «бесхитростность», «простодушие», «невинность». Сюда же можно причислить такое понятие как «святая простота». Можно использовать и этимологические изыскания. Считается, что слово «наивность» восходит к латинскому nativus. Поэтому, в силу сложности и многозначности понятия, я рассмотрю несколько ипостасей нашей Золушки, в которых она проявляет разные грани наивности.
Начнем с использования этимологии. От рождения мы наделены рефлексами. Удивительно, как рефлекторные свойства проявляются у взрослых особей человека разумного и даже у целых общностей этого вида. Апеллируя к этимологической трактовке, такое поведение можно называть в некоторых случаях наивным. Вот любопытный пример.
Этологи поразили нас удивительными экспериментами над утятами и цыплятами. Выяснилось, что они (утята, а не ученые) считают матерью тот предмет, который они видят первым сразу после того, как сбрасывают скорлупу и продирают круглые глазенки. Мерзкие экспериментаторы подставляли утятам кур и цыплятам уток, потом и тем, и другим — кошек, и наконец — просто неодушевленные предметы вроде пылесоса. Во всех случаях несчастные детеныши проделывали с подставной мамой то же самое, что с настоящей: прижимались к ней или шли за ней цепочкой, когда она перемещалась.
Вы уже увидели, я уверен, в описании этого зверского эксперимента портрет нашей Золушки. Как и утята, она прижимается к тем и следует за теми, кого увидела, проснувшись и продрав глаза. Для нее не существует истории, даже прошлого нет. Только простейшие рефлексы. Не подумайте, что я говорю это в осуждение. Было бы нелепо давать оценки явлениям природы, вроде весны, града или рефлекса цыплят следовать за тем, кого они увидели, вылупившись.
Честно говоря, я слегка бравирую. Трудно сохранять позицию отстраненного и объективного естествоиспытателя. Конечно, к ней примешиваются личные пристрастия, довольно субъективные. Чтобы довершить саморазоблачение, приведу один пример. Если бы мне довелось выбирать, кому довериться из телевизионной братии, то я не выбрал бы Леонида Парфенова, хотя он милейший молодой человек. Я бы выбрал кого-нибудь вроде Виктора Шендеровича или Станислава Кучера, которые никогда не предавали профессию и всегда говорили правду, независимо от того, опасно это или чревато приятными публичными дивидендами. Но это так, к слову. Ведь у меня все равно нет возможности выбора. Сейчас выбирают те, кто накручивает голоса при голосованиях в социальных сетях.
Возвращаюсь к Золушке. Следующие два примера наивности (я бы не рискнул множить их число, опасаясь утомить читателя) применимы к понятию «наивность» в смысле «простота». Но и простота бывает разная. В указанном смысле я применяю эпитет «наивность» к людям, для которых характерны простые, даже примитивные представления об окружающем мире. Наивные девушки верят, что мужчины делятся на принцев и всех остальных. Наивные мужчины полагают, что женщины делятся на годных для семейной жизни и для любовных утех. Путин делит подданных на завербованных им самим и завербованных его врагами.
Пример второй. Как полагают некоторые ученые, «хомо советикус» воспринимали окружающий мир в виде этаких монотонных процессов вроде «процесс неуклонного загнивания капитализма» или «процесс строительства коммунизма». Когда в конце 80-х годов в СССР начались «всякие хренации», как пел Галич, то этот образ мысли сказался и на ожиданиях граждан, алчущих перемен, и на их действиях. Обобщенно говоря, это выражалось в примерно следующих рассуждениях: «Так, нас надули. Этот поезд в коммунизм едет не туда. Надо менять поезд, направление и машиниста. Все, едем в демократию и рынок. Машинистом берем Ельцина. Че там надо? Проголосовать? Все за Ельцина! Получилось? Классно! По вагонам, братва! Поехали!» И все — на полки и храпака.
Иными словами: переход к демократии мыслился как выборы машиниста, который правильный поезд поведет по правильному неуклонному пути в светлое будущее демократии. А мы свою функцию выполнили. Можно заняться своими делами по своим купе.
Ша. Так в природе не бывает. Демократия — это постоянный труд всех, кому она нужна. Демократия появляется, если общество нуждается в ней и постоянно ее сторожит: от тех, кому она не нужна; от власти, которой она, как правило, не очень нужна; от собственного равнодушия. Тут, что называется «лучше перебдеть, чем недобдеть». Вот пример: во Франции, стоит фашистам поднять голову, на улицы выходят миллионы. Мы больше двенадцати лет спали, пока у нас крали наши права. А сейчас, здесь, против банды преступников, захвативших власть, не может подняться больше трехсот тысяч по всей стране.
Но дело даже не в этом. Ловушка таится в самой победе протеста, который грозит закончиться тем же самым, чем и в начале девяностых: дремотой, прерывающейся негодованием против очередного машиниста, у которого почему-то в одиночку не получается вести поезд куда надо, пока мы дремлем.
Третий пример относится к совсем другой сфере: к планам на будущее и рецептам демократического переустройства России, которые мы планируем и пытаемся навязывать власти. Тут снова появляется наивность в ипостаси простоты. Чтобы объяснить свою мысль, расскажу одну историю.
Года два назад я был с лекцией в Берлине по приглашению Фонда Бёлля (партия зеленых). После лекции мы пошли попить пивка и поесть с двумя высокопоставленными партийцами. Начали вспоминать молодость (а мы примерно одногодки). Так вот, когда я тянул лямку в стройбате на Кольском полуострове, они оба косили от армии у себя в ФРГ. И тут вот что я узнал. У них тогда, конечно, был закон об альтернативной службе. Если юноша отказывался от нее, то попадал в тюрьму. А после выхода из тюрьмы он мог быть призван снова, и если снова отказывался от альтернативной службы, то опять попадал под срок. Любой юрист скажет: такой закон — юридический бред. Так вот их министр обороны (у них только он по-другому назывался) издал приказ для их военкоматов: отсидевших за отказ от альтернативной службы повторно не призывать.
Мораль тут вот в чем. Явный недостаток плохого закона компенсировался в этом случае не тем, что была принята поправка, а простым внутренним актом ведомства. И дело не в том, что министр оказался каким-то поборником прав людей, косящих от армии. Дело в том, что если бы этот порок закона заработал, то в их свободной прессе оппозиция подняла бы такой хай, что правящей партии был бы нанесен серьезный ущерб.
Это — частный случай действия общей закономерности, установленной в исследованиях Фонда ИНДЕМ: в развитых демократиях недостатки законов компенсируются действием общих условий, в которых функционируют эти законы (правовыми традициями, политической конкуренцией, свободой слова и т.п.). В недоразвитых недемократиях или в транзитных странах, наподобие России, высокое качество законов обесценивается дефектами среды, в которых они функционируют. Именно поэтому у нас такой разрыв между законами и их исполнением.
Примеров того, как у нас принятие поправок, призванных ликвидировать какой-либо дефект регулирования, не приводит к результатам – бездна. И эта бездна расширяется и углубляется. Тем не менее, продолжает действовать заблуждение, согласно которому любая проблема решается принятием или исправлением какого-либо закона. Это слепое заблуждение часто называют легизмом, мы в ИНДЕМе называем это нормативным фетишизмом. Оно является типичным примером наивных представлений о социальном порядке. Этакая примитивная модель, согласно которой жизнь людей регулируется, исправляется и перенаправляется исключительно с помощью формальных норм.
Этому бреду не мешает тот факт, что жизнь его постоянно опровергает. Простота модели сильнее ее неадекватности. И ровно этим нормативным фетишизмом как формой наивности страдает наша Золушка. Ну посмотрите сами: она негодует по поводу массовых нарушений законов во время выборов. И одновременно она радуется предложениям власти поменять эти законы и бросается обсуждать с ней предложенные поправки, вместо того чтобы спросить, как будет обеспечиваться выполнение новых норм. Золушка молчит по поводу антиконституционной деятельности власти по влиянию на политическую конкуренцию, что не регулируется никакими законами. И это понятно: законы — это просто, а реальная жизнь сложна. Поэтому наивный взгляд на мир старается убежать от реальной жизни в свой простенький мирок. Слов нет, плохие законы надо менять на хорошие. Только это лишь малая часть решения проблемы, ибо жизнь сложнее любых законов, и она не исправляется одним изменением законов.
Наивность в целом, усугубленная прочими ловушками, опасна серьезными душевными травмами, когда происходит столкновение с реальной жизнью. Стандартными реакциями на травму становятся разочарование и стремление обвинить всех вокруг. При этом никто не пытается искать причины травмы в примитивности собственных наивных представлений о жизни. Ровно это происходило с первым поколением проснувшихся более двадцати лет назад. Сейчас приходит новое поколение, и я с ужасом смотрю, как оно идет по стопам предшественников, игнорируя, как и положено новому поколению, их опыт.
Все было бы не так страшно. Дело привычное, и так устроена жизнь. Но еще одного краха демократического проекта Россия не переживет. В современном мире такая громоздкая и разнообразная страна может выжить только как демократия. Можно было бы наплевать и на этот факт (мол «на наш век…»). Но жизнь ускоряется. И я утверждаю, что новая неудача, во-первых, будет последней. И, во-вторых, сопутствующий ей распад страны произойдет на удивленных глазах нынешнего поколения, мгновенно, очень болезненно и необратимо.
Звучит, согласен, мрачновато. Но не все так безнадежно. У нашей Золушки есть немало достоинств. Недаром ее сказочный прототип любили мышки, воробушки, фея и даже сам принц. Поэтому я напишу про нашу героиню еще одну статью вне данного цикла под рабочим названием «Золушкины прелести». Надо видеть не только угрозы, но и ресурсы.
