Фото: Варвара Гертье
Я часто ловила себя на мысли, что таких людей не бывает: генерал-майор Ахлюстин ломал все стереотипы о российской армии середины 2000-х, он был похож на героя фильма «Офицеры» своей бесхитростностью, прямотой и искренним желанием служить Родине. После отставки случайно угодил в самый центр интриг внутри региональной «Единой России» - и так и не вписался в местный политический бомонд со своей честностью и манерой задавать неудобные вопросы.
На гражданке он продолжал служить Родине – так, как он это видел и понимал. Пытался продраться сквозь бюрократические заросли, чтобы помочь обычным людям. Надеялся, что это можно сделать в рамках системы. Верил, что государство создано для людей, а то, что происходит вокруг – просто эксцессы исполнителей.
Не могу поверить, что не будет больше вечерних звонков Александра Владимировича - он звонил периодически, поблагодарить за статью или обсудить какую-то тему, которая его волновала. Он искренне пытался разобраться, почему в стране и в области получается так, как получается, и умел не только слушать, но и слышать других. И всегда, в любых условиях, при любых властях оставался человеком чести, офицером с большой буквы, для которого главное – люди, а не машины или чиновничьи танцы с бубнами. Местные СМИ в последние годы нечасто вспоминали об Александре Владимировиче (это и в мой огород камень, да поздно жалеть). Одно из последних его больших интервью было опубликовано в газете «Рабочий край» в феврале 2018 года. Почитайте его – сегодня оно даже более актуально, чем четыре года назад. Вот лишь несколько цитат, которые, пожалуй, скажут об Александре Владимировиче больше, чем сотня официальных речей.
Фото: Варвара Гертье
«Я человек не трусливый, но испытал мощнейшее нервное потрясение, когда началась Чечня. Мы только прилетели, а рядом в вертолет грузили убитых и раненых. С БТР снимали изуродованные тела. Что-то перевернулось во мне. Казалось, мы от этого ушли (Афганистан и Африка уже забылись) – и опять начинается. А в Чечне ведь вообще были мальчики. Армия была раздроблена, не обучена. Этих мальчишек бросали в бой, и они, естественно, гибли десятками. Самое главное – никто за это по большому счету не ответил. А не рассказывают потому, что вспоминать о своих подвигах, цена которым – кровь товарищей, тяжело.
…Я не горжусь своими генеральскими погонами, я горжусь только двумя вещами. Первое – что никто не погиб из моих подчиненных, когда я руководил подразделением, эскадрильей, полком. Второе – что я добился высочайшего профессионального уровня, стал заслуженным военным летчиком».
«- Что для вас было интереснее (если это подходящее слово): сидеть за штурвалом или руководить людьми?
– Конечно, первое. В кабине самолета с ума можно сойти от восторга. Я всегда говорю: летчик должен быть или поэтом, или художником. Или поэту и художнику надо полетать, чтобы увидеть эту прелесть неба и земли. И когда у тебя в одном кулаке по 16-18 тысяч лошадиных сил, чувствуешь себя богом. Особенно в боевых условиях: чтобы тебя не сбили, приходится лететь на высоте 15-20 метров над пальмами. В горной местности – свои особенности. Чувствуешь тогда профессиональное удовлетворение – что смог, справился».
Фото: Варвара Гертье