Интервью с адвокатом предшествовал длинный разговор с женой Коновалова, которая не понимает, в чём обвиняют её мужа. И ещё не понимает, почему люди, сознавшиеся в воровстве, уже на свободе, а её муж, который выявил махинации починенных ему сержанта Котова и подполковника Шлакина, сидит в СИЗО. Наталья Коновалова говорит, что судом установлено, кому было продано военное имущество и где оно находится, но скупщики не привлечены к ответственности и выступают свидетелями в суде. А её мужа судят за кражу этого имущества, но не возвращают его министерству обороны. И это далеко не все вопросы.
Эдуард Цветков ушёл в адвокатуру после многих лет работы в прокуратуре, чтит дух и букву закона, и именно игнорирование элементарных норм права военными следователями и гарнизонным судом стало предметом нашего разговора.
- Вы говорили, что следствие не замечало очевидных документов и противоречий.
- Следствие прекрасно всё замечало, просто у кого-то, на мой взгляд, возникла идея – возбудить уголовное дело в отношении полковника Коновалова из-за его должности, которую в военной «епархии» Ивановской области, можно сравнить с заместителем губернатора. До этого было возбуждено дело против заведующего складом Котова, но что это такое? Сравните интерес к делу какого-нибудь кладовщика и к процессу замгубернатора – вон какого поймали!
- Котов же во всём сознался.
- Он признал вину, осужден, и уже вышел условно-досрочно. Мы располагаем информацией – СИЗО, это как телеграф, там все всё прекрасно знают – он оговорил Коновалова.
- В деле Валентина Коновалова есть еще один свидетель.
- Его подчинённый подполковник Шлакин, начальник автослужбы. Шлакин тоже признал вину. Я читал его дело. На мой взгляд, он допустил ошибку – признался в хищении имущества, которого не похищал, он в то время находился в Сирии. Видимо, Шлакин полагал, что потом заявит: «Меня заставили признаться, я себя оговорил, а на самом деле был в Сирии». Надеялся, что наше справедливое правосудие скажет в ответ: «Да, не мог он, служа в Сирии, воровать в Иванове». Я упрощаю, конечно, но ему сказали примерно так: «Извини, друг. Раз признался, какая разница, где ты был».
- Как говорил Вышинский – признание обвиняемого и есть царица доказательств.
- Что-то вроде того. После признания никого уже не интересовало, где он был. Шлакин с Коноваловым, сидя в СИЗО, сталкивались и разговаривали. И на вопрос Коновалова: «Почему ты дал против меня показания?» Шлакин, сказал, что в противном случае ему обещали полный срок влепить, плюс лишить воинского звания и наград. И оговорил Коновалова. В нашем суде Шлакина допрашивали дважды, и первый раз он не дал показаний о причастности Коновалова к хищению. Напротив, сказал, что тот «задач воровать не ставил и сам не воровал». В аудиопротоколах это всё есть. Сразу объявили перерыв на три дня, после чего Шлакин самостоятельно прибыл в суд и заявил ходатайство о повторном допросе, хотя по закону свидетель не имеет права этого делать. Это нонсенс: не защитник или подзащитный, не гособвинитель, а сам свидетель ходатайствует о повторном допросе и, несмотря на возражения защиты, суд разрешает! И Шлакин говорит, что Коновалов вор. Странная позиция суда, где спорят гособвинитель и сторона защиты – представляют доказательства, заявляют ходатайства, – а судья, как арбитр, остается беспристрастным, оценивая факты и документы. Суд по закону не подменяет какую-то сторону процесса и не ставит кого-либо в привилегированное положение. В деле же Коновалова со стороны суда имеет место творческий подход к пониманию уголовно-процессуального закона.
Понимаете, не бывает свидетеля суда – либо свидетель обвинения, либо защиты. Государственный обвинитель, подзащитный или защитник заявляют ходатайство, а суд его рассматривает с учетом мнения сторон. А тут свидетель сам изъявил желание. Я, естественно, возмущаюсь, говорю: «Как так? Мы же его уже допросили, и освободили от участия в деле до конца процесса». Есть же требования УПК и общие правила: после допроса свидетеля, судья выясняет, есть ли вопросы у гособвинителя и защиты. Если нет, свидетеля отпускают и звучит стандартная фраза, что суд освобождает его от участия в процессе и лишает процессуального статуса. Но когда я это говорю в зале заседания, судья говорит о пробелах в моих знаниях уголовного и уголовно-процессуального законов, основывая свои доводы на том, что я изучал право ещё в СССР. Если бы вы были в суде, то услышали бы – у нас там постоянные споры о понимании норм федерального законодательства, регламентирующего порядок и правила рассмотрения уголовных дел. Примечательно, что в этих спорах гособвинитель не участвует, проявляя юридическую дипломатичность. (В суде я не был, но слушал аудиозаписи заседаний. На них всё так, как говорит Эдуард Серафимович – А.М.)
В материалах дела была расшифровка телефонных разговоров сержанта Евгения Котова и подполковника Романа Шлакина. Начну с того, что в армии существует субординация, воинская вежливость, а тут сержант с подполковником разговаривают примерно так: «Рома, тут Коновалов приходил, лазил на складе, щас найдет, что аккумуляторов не хватает. Надо что-то делать». А тот ему: «Ты чё, козел, давай быстрее списывай, блин». Если у них бы не было неслужебных отношений, то разговор звучал бы так: «Товарищ подполковник, сержант Котов, разрешите обратиться. Приходил полковник Коновалов…». Но списывать сержант не мог, мог только Шлакин, в силу должностных обязанностей. Поэтому Шлакин, видимо, правильно вину признал, иначе был бы осужден на больший срок, плюс лишили бы воинского звания и государственных наград. Считаю, офицеру быть осужденным не так страшно, как лишиться воинского звания и наград. И это тот «конек», на котором заинтересованные лица торговались, чтобы он дал нужные показания. Но, полагаю, своими показаниями Шлакин «приговорил» себя к суду собственной совести – себя-то не обманешь.
Но вернёмся к гарнизонному суду.
13 января 2021 года на очередное открытое заседание приходит жена Коновалова, до этого присутствовавшая почти всегда, но её не пускают из-за пандемии и в связи с изданием приказа председателя гарнизонного суда о допуске в суд только лиц, участвующих в деле. Вероятно, это было связано и с тем, что на многих заседаниях стидели и слушали журналисты и блогеры, освещавшие процесс. А пандемия просто предлог. Заседание сильно задерживается и, в конце концов, я захожу в зал, где в «клетке» сидит Коновалов с круглыми глазами. Я к нему: «Что случилось?» А он: «Ты не представляешь, сейчас мужик приходил». Оказывается, когда Коновалова завели в зал суда, туда же зашёл некто Галимзянов – гражданский человек, который когда-то занимался ремонтом казарм в дивизии, они с Коноваловым были шапочно знакомы. И этот Галимзянов предлагает Коновалову признаться в чём угодно – хотя бы в халатности. Тогда, типа, получишь минимальный срок и всё закончится. Коновалов спрашивает его: «Как ты сюда попал?» А тот открытом текстом: «Мне судья разрешил с тобой поговорить». И передает записку, которая у меня есть и которая приобщена к материалам уголовного дела – вместе с заявлением об отводе судьи. Галимзянов пишет свою фамилию, паспортные данные и говорит, что «ты заяви ходатайство судье, чтобы он организовал нам свидание в СИЗО, я тебе там остальные условия договора расскажу». Кстати, свидания в СИЗО в то время были запрещены из-за все той же пандемии, поэтому жена Коновалова и ходила почти на все заседания – увидеть и поддержать мужа.
- От чьего лица выступал Галимзянов?
- Он этого не говорил. Но понятно, что подобное инициировал либо следователь, либо должностное лицо, осуществлявшее оперативное сопровождение по уголовному делу.
- Инициатором дела Коновалова был армейский особый отдел?
- Трудно сказать. Уголовное дело возбуждено по рапорту следователя, обнаружившего признаки состава преступления при расследовании уголовного дела Котова.
Для меня произошедшее с Галимзяновым – нонсенс. Его прислали для того, чтобы он уговорил Коновалова признаться «хоть в чем-нибудь». Вошел в суд через центральный вход, а вышел через тот, которым конвой выводит содержащихся под стражей и вышел из здания суда незамеченным. Это было 13 января прошлого года, суд был фактически в завершающей стадии, все основные свидетели уже были допрошены, дело шло к принятию решения.
Мне казалось, никакого обвинительного приговора по Коновалову быть не может, потому что ни один свидетель, кроме Котова и Шлакина (и то со второй попытки) не сказал, что фамилия Коновалова где-то упоминалась, или он воровал, или ставил задачи на вывоз имущества. Более того, сержант Котов в своих показаниях путался, менял их, они были непоследовательные и невзаимосвязанные. Чем больше Котов говорил, тем больше сам же путался. Очень дерзко и оскорбительно высказывался в адрес защитника и подзащитного во время допроса, но судья на просьбы адвоката поставить на вид и прекратить не реагировал, хотя обязан не допускать оскорблений. Я понимаю, судья боялся поступить по закону – сделай он замечание, об условно-досрочном освобождении Котов мог бы забыть. А суд потерял бы «ценного свидетеля обвинения».
Многие свидетели в суде отрицали показания, данные на предварительном следствии. Говорили: «Мне следователь сказал: нечего читать, подписывай или я тебя буду держать еще шесть часов». Я одного спрашивал: «У вас с глазами плохо, почему вы сами протокол опроса не читали?» А ему, оказывается, следователь сказал – давайте я вам прочитаю.
С Галимзяновым история очень интересная. Он потом звонил жене Коновалова, а я говорю ей: «Включай диктофон, спрашивай, чего он хочет. Выясняй, как он попал в суд». Он на это сказал Коноваловой, что «хорошие люди организовали встречу». Я написал жалобу, просил разъяснить, почему на открытое заседание не пустили жену – написали, что ограничен доступ – но пустили постороннего человека, которого «хорошие люди» свели с судьей. Имело место внепроцессуальное общение судьи со сторонним лицом, а это законом запрещено.
- А как у судьи фамилия?
- Родичев Алексей Валерьевич.
- Коновалов больше не встречался с Галимзяновым?
- Судья допустил непростительную ошибку, допустив в зал суд Галимзянова и организовав его встречу с Коноваловым. Мог бы оставить его в зале суда как слушателя, вместе с женой Коновалова. А так появление в суде и последующее загадочное исчезновение Галимзянова логике не поддается. Интересно, что записи с видеокамер в помещениях суда тоже исчезли, согласно ответам на мои запросы.
Получается ситуация: какой-то добрый мужик зашел поучаствовать в судьбе Коновалова, спросить, какой тушенки принести ему в СИЗО (смеётся). Я спрашивал потом у приставов: «Что за мужик?» По их словам, Галимзянов пришел в 10 часов, назвал фамилию, сказал, что к судье по договоренности, и судья велел его пропустить. А это запрещено, судья не должен общаться со свидетелем. Мы начали жаловаться. Естественно, все жалобы сбросили обратно в Ивановский гарнизонный суд, который писал нам отписки. Жаловались, наверное, полгода и никто ничего не ответил – от высшей квалификационной коллегии и вниз. Галимзянов не зря в первом же разговоре с Натальей Коноваловой сказал: «Ты попроси Валентина, пусть скажет адвокату, чтобы жалоб не писал. А то меня хорошие люди в суд пустили, у них могут быть проблемы». Кстати, остались за кадром и «хорошие люди», организовавшие встречу судьи и Галимзянова.
Считаю, судья после этого не мог рассматривать дело, поскольку явно усматривалась его личная заинтересованность в исходе, и я подал заявление о его отводе. Проходит месяц, полтора – тишина. В законе написано – любое ходатайство или заявление рассматриваются немедленно после заявления, с выяснением позиции сторон, если не требует производственных экспертиз или еще чего-то. Вся судебная практика и пленум Верховного суда разъясняют, что суд не вправе откладывать на более поздний срок, потому что нарушаются права.
Перед тем, как заявить об отводе судье, я неоднократно писал ходатайства о вызове Галимзянова и допросе его в суде, но мне было отказано из-за того, что тот ничего не может сообщить суду по существу уголовного дела. Открытым остался вопрос – откуда судья это знал, если Галимзянов ни следствием, ни судом не допрашивался? Откуда он появился, кто его прислал, как он прошел в суд и откуда знает ситуацию? Два года шло следствие, почти год идет суд, и вдруг появляется человек, который гарантирует Коновалову минимальный срок, если тот признается. Естественно, мне опять отказали.
- На каком основании?
- Повторюсь, судья говорил, что Галимзянов отношения к делу не имеет и ничего не сообщит о хищении Коноваловым запчастей.
И вдруг неожиданность. Пустой зал, пандемия, заходит судья, за ним из того же входа идет Галимзянов, они оживлённо разговаривают. Судья садится за свой стол, Галимзянов идёт к трибуне. Родичев говорит, что будем допрашивать. Я спрашиваю: «А почему он с вами зашел? Кто его вызывал?» За этот вопрос судья тут же делает замечание.
- Галимзянова всё-таки вызвали свидетелем?
- Да, по инициативе суда, а мне было отказано. И по смыслу, и содержанию последовавшего допроса судьей Галимзянова, он явился свидетелем того, что судья Родичев не совершал противоправных действий. В УПК определен порядок допроса свидетеля в суде и, если послушать аудиопротоколы, можно услышать, как часто я и судья разъясняем друг другу требования статьи 278 УПК (допрос свидетелей). Я настаивал, что первым допрашивает свидетеля та сторона, по ходатайству которой он был вызван в суд, а судья задает вопросы свидетелю после его допроса сторонами. Но судья эту норму понимал так, что судья имеет право допрашивать в любой момент. По-моему мнению, он добросовестно заблуждается, путая нормы УПК и ГПК.
Галимзянов, допрашивается судьей и, как мне кажется, заученно отвечает на его вопросы. А потом судья: «Вопросы у сторон есть?» Прокурор молчит, я говорю, что есть. Спрашиваю: «Вы знаете, что, когда допрашивают свидетеля, сначала спрашивают как зовут, фамилию, где родился, проверяют данные. Потом он подписывается». Прошу Галимзянова назвать фамилию, имя и отчество, мотивируя тем, что не знаю, кто стоит перед судом, ведь ранее его не допрашивали. Судья в ответ: «Вы что, суду замечания делаете?» Нет – говорю – допрашиваю свидетеля, хочу понять, кто это и что он может сообщить по существу рассматриваемого уголовного дела.
Понимаете, что произошло? Галимзянов зашёл в зал суда вместе с судьей, а не был вызван секретарем. Сразу, не представившись и не ответив на стандартные вопросы суда и не подписавшись за дачу заведомо ложных показаний, стал что-то рассказывать. Они заранее всё отрепетировали, но настолько, видимо, боялись или хотели сбить нас с толку, что пропустили обязательные законные процедуры начала допроса. Я потом говорю судье, что заявлял ходатайство о допросе Галимзянова, но в ответ: «Я вам отказал». А кто его сюда привел, если вы мне отказали?
Государственный обвинитель дипломатично молчал, он тоже в недоумении. Но его, видимо, положение, когда судья подменяет государственного обвинителя и сам себе доказывает виновность подсудимого, устраивает. В результате по протоколам суда получается, что Коновалов заявлял ходатайство о допуске Галимзянова, а суд удовлетворил его просьбу, хотя на самом деле этого не было! Когда Галимзянов ушел, я спросил: «Объясните, кто его пригласил Галимзянова в суд 13 января 2021 года, и кто разрешил ему встречу с Коноваловым?» А Родичев мне: «Ну, я его позвал, и что?» (это есть в аудиопротоколе). В этот вот момент он меня просто поразил своей смелостью.
В итоге мной был заявлен мотивированный отвод судье в связи с нарушением требований УПК РФ и этических норм, оставленный без удовлетворения. А как ещё квалифицировать внепроцессуальное общение судьи с господином Галимзяновым, которого пустили в зал с целью уговорить Коновалова сознаться «хоть в чем-нибудь»?
- Когда мы разговаривали с Натальей Коноваловой, она сказала, что после приговора вы получили протокол, который абсолютно не совпадает с аудиозаписями заседаний.
- Протокол судебного заседания должен быть полным и объективным. Это единственный документ, по которому вышестоящий суд проверяет законность и обоснованность принятого по делу решения и хода всего процесса. Там должны быть полностью и подробно – так, как они излагались в судебном заседании – изложены все ходатайства сторон. Я заявлял ходатайства, а судья мне говорил, что не будет их просматривать, «потому что сейчас не стадия заявления ходатайств». Я его попросил, в целях моего обучения, указать норму закона, предусматривающую отложение рассмотрения ходатайств в связи с преждевременностью. Но так и не получил ответа. Услышал только, что мои ходатайства будут приняты после того, как прокурор свои доказательства предъявит и прочее-прочее-прочее. У нас происходит перепалка, я цитирую Уголовно-процессуальный кодекс и разъяснение пленума Верховного суда. Но этого в протоколе гарнизонного суда вообще нет. А в аудиозаписи есть. В результате, многие ходатайства не рассматривались месяцами.
- Вы обжаловали протокол?
- Я его обжаловать не могу, могу только писать на него замечания. Мы четыре с половиной месяца ждали этого протокола, а на ознакомление с ним судья практически не даёт времени. Только первый том протокола – это 250 листов. Мы на него написали 49 листов замечаний, потому что пятая часть протокола изменена – заменены фамилии, поменяны смыслы и содержание показаний свидетелей, данных в суде. Он отредактирован, этот протокол, люди в суде не говорили того, что там написано, а что говорили – того нет. Показания, доказывающие невиновность Коновалова, исключены.
Читаешь этот протокол судебного заседания, а в нём написано: «Цветков заявляет ходатайство». И всё, сути нет, просто – заявил ходатайство. Прокурор возражает, суд постановил отказать. О чем речь?
Например, если говорить простым языком, без процессуальной казуистики, я усомнился в показаниях Котова из-за их путанности, и судья говорит: «Не читайте все протоколы, читайте только от 30 октября». Протоколов двадцать шесть штук, но «остальные не читайте». Я говорю: «Тогда давайте остальные исключать». Судья: «Нет, это доказательства». Как? Сам же говорит – читаем только последний, а он откорректирован полностью. Этот протокол был составлен на улице Советской, дом 54 в военно-следственном отделе, а Котов в тот день находился в СИЗО – то есть протокол сочинили следователи.
Я запросил у начальника следственного изолятора время вывозов Котова на допросы и сравнил с протоколами. Допрос начат в 9 утра, а вывезен он из СИЗО в 10. Допрос по протоколу закончен в 19:40, а в документах, поступивших из СИЗО-1, написано, что Котов доставлен в туда в 17 часов. По бумагам, 7 ноября 2019 года Шлакин и Котов допрошены одновременно, в один и тот же день, одними и теми же следователями, в одном и тоже кабинете. Но Котов для допроса в этот день сотрудниками УФСИН не вывозился. Я спрашиваю: «Как так получилось?» Нет ответа. И когда я представил это всё в суд и попросил исключить протоколы, судья снова подменяет гособвинителя и повторно запрашивает СИЗО, усомнившись в документах, представленных в ответ на адвокатский запрос. Ответа мы ждали почти месяц, и он был такой же, как и мне дали.
А процесс затянулся «по вине адвоката, представившего суду ответ на свой запрос» – это из речи государственного обвинителя в прениях (Цветков смеётся).
Я написал мотивированное ходатайство, в котором разжевал: Котов в такой-то день выехал во столько-то, прибыл во столько-то, допрос был во столько. Допрос не мог начаться раньше, чем человек выведен из СИЗО. И если он попал в СИЗО в 17 часов – это значит, что его привезли туда в 16, потом досмотр, проверка. А судья в зале спрашивает конвой: «Адвокат правду рассказывает о порядке прохождения через процедуру досмотра при выезде и въезде в СИЗО?» Конвой говорит, что «да, в СИЗО проверяют».
- Тем не менее Коновалов был осужден на четыре с половиной года и теперь сидит в СИЗО, ждёт апелляцию. Почему так долго?
- Нет протокола судебного заседания. Безусловно, дежурную жалобу я подал еще 6 июля 2021 года. Мы своевременно заявили ходатайство – дайте нам протокол, потому что без ознакомления с ним я не могу сформулировать позицию в апелляционной жалобе, и у меня есть ответ судьи, что протокол будет предоставлен в установленные законом сроки. А это три дня после судебного заседания. Но они четыре месяца его писали-переписывали. В итоге какая-то художественная книжка получилась. Тому, что есть на аудио, протокол вообще не соответствует. Судя по нему, я и Коновалов глухонемые и вопросов не задаем, и ничего сами не говорим. Если верить протоколу, очень удобные для суда адвокат и подсудимый – сидят безмолвные, ничего не спрашивают и не говорят. Может, кивают головой.
- Когда начнется апелляция?
- Не могу сказать. Срок содержания Коновалова под стражей такой, что он вполне мог бы претендовать на условно-досрочное освобождение, вот только приговор не вступил в законную силу. Коновалов сегодня ещё даже не осужденный, как они везде пишут.
- Мне звонила его жена и сказала, что Коновалова недавно увезли в больницу при ИК-5 и сделали операцию, что вы до этого подавали ходатайство о медосмотре, но вам отказывали.
- Я ещё 24 июня 2021 года просил об оказании ему медпомощи, была нужна операция. Судья в удовлетворении ходатайства отказал, Коновалова продолжали возить в суд, где ему через полгода стало плохо. После этого последовала госпитализация и запоздалая операция. О том, как он себя чувствует, достоверной информацией не обладаю. Есть только информация, как говорится «по низам», что ближе к 1 марта его выпишут, если кто-то не будет настаивать, чтобы сделали это быстрее.
- Вы надеетесь, что апелляция вас услышит?
- По некоторым данным разведки (улыбается), дело в Москве привлекло внимание, там его сейчас изучают. Я во все инстанции подал 174 жалобы. В свое время я расследовал уголовные дела, был прокурором, надзирал и что-то знаю и понимаю. Если не будешь писать жалоб, замечаний и ходатайств, если не будет активной защитной позиции по делу – ничего не будет.
- Я расспрашивал о Коновалове, и мне сказали, что главная его вина – очень доверчивый. Дожил до полковничьих погон, а подчиненным до сих пор верит.
- По уставу он обязан верить подчинённым, а они ему – без веры и чести офицера в армии вообще не было бы. Но доверие подчинённым компенсируется его обязанностями. Сложилась так, что нашлись военнослужащие, которые предали и свою веру, и его – это оценочная категория. Ему вменяют хищение вверенного имущества, но что это такое? Я бы согласился с обвинением, если бы Коновалов был начальником склада, но в его обязанности входило отдавать распоряжения нижестоящим офицерам, прапорщикам, сержантам, а у каждого из них есть свои обязанности. Ему были подчинены все службы – вооружение, бронетехника. Коновалов сам это имущество не принимал и не раскладывал. По его должностным обязанностям он раз в полгода должен проверять подчинённые службы. Приходит, смотрит – тумба стоит, журналы учёта лежат, подчинённые, включая Котова и Шлакина, докладывают в письменной форме, что все нормально.
- Почему же не отпускают мужика? Закусили, и уже не могут отыграть обратно?
- Нужно понять, что с 90-х годов вросло новое поколение правоохранителей. По телевизору идут детективы с полицейским и прокурорами – как правило, сплошные взяточники, а их служба и работа остаются на заднем плане. Может, такие сюжеты из жизни берутся? Какую часть их служебной деятельности эти сериалы демонстрируют?
Всё гораздо проще. Возбуждается уголовное дело, следователь его расследует. Защитник и подзащитный, видя несправедливость следствия, обжалуют его действия, но система ограничивается отписками – «ваши доводы проверены и не нашли подтверждения»… Адвокат подает жалобу в суд, но, как правило, результат тот же.
Отсутствуют предусмотренные законом прокурорский надзор и судебный контроль. Выросло поколение прокуроров, проверяющих уголовные дела, не расследовав ни одного дела в жизни. Послушайте в судах, как они поддерживают государственное обвинение! Да и следствие скорее приблизительное, чем предварительное.
И вот в более или менее открытый судебный процесс приходят слушатели. Они слушают и понимают, удивляются, оценивают и раздражают фемиду своим присутствием. Ведь в зале суда уже нет нерадивых следователей, уговаривающих дать показания и по-детски обещающих, что никто об этом не узнает. И свидетели, говорят то, что было на самом деле. А это, как в деле Коновалова, не всегда то, что есть в материалах уголовного дела.
И если адвокат знает свою работу, то видит все ошибки следствия и надзора, и в суде строит на них защиту, привлекая к ним внимание. И вот тут начинаются многочисленные технические перерывы, чтобы посоветоваться, повторные допросы «нерадивых» свидетелей и прочее. А что делать? Пришел какой-то адвокат и показал, что следователь, прокурор и суд несколько лет, пока шло предварительное следствие, зря получали зарплату от государства…
Вот сами и ответьте на вопрос, почему не отпускают.
