- Вы 18 лет в уголовно-исполнительной системе. Стала ли она за эти годы исправительной или по-прежнему остаётся системой исполнения наказания?
- Система называется уголовно-исполнительной – мы приводим в исполнение приговоры, но и воспитательная функция тоже присутствует. Если сравнивать с ГУЛАГом, то да, система очень изменилась в хорошую сторону.
Когда я после армии пришёл младшим инспектором – это была одна система, даже если взять коммунально-бытовые условия осуждённых, которые были в разы хуже. Главное, мы стали открыты – о нас заговорили. Я после армии и не знал, что есть эта сторона жизни, но работы в Кинешме не было, а кто-то из знакомых сказал, что есть аж три исправительных учреждения с государственной службой и там регулярно платят зарплату. У моего первого начальника отдела кадров был такой подход: до того, как официально устроить, нового человека заводили внутрь, чтобы он понял, куда идёт, чтобы потом не пугался. Заходишь в учреждение, а кругом решётки, за тобой только на входе защёлкивается четыре двери подряд – некоторые впадали в ступор, быстро понимали, что это не для них.
- Вас четыре решётки не испугали?
- Нет, мне интересно стало.
- Что там интересного?
- Общение с людьми, преступившими закон, интересны их судьбы. Поэтому я недолго отработал младшим инспектором, пошёл на повышение, в офицеры: заочно выучился на психолога, попал в воспитательную службу.
- Какая мотивация движет молодым человеком, принимающим решение: пойду работать во ФСИН?
- Десантники на такой вопрос отвечают «никто кроме нас». Наверное, это относится и к уголовно-исполнительной системе – это кто-то должен делать, и не каждый человек морально и физически на это способен. Поэтому сейчас отбор в нашу систему жёстче, чем в лётные войска. Недавно пришёл мальчик устраиваться на вышку с автоматом стоять, но не прошёл отбора, а на следующий год поступил в Пермское авиационное училище.
Сейчас, с пандемией, история повторяется: многие предприятия встали, работы нет, а у нас зарплату стабильно платят – и звонит больше кандидатов.
- Как система переживает коронавирус?
- Среди сотрудников и осуждённых нет ни одного заражённого.
- Ходили слухи, что в некоторых колониях вирус косит и заключённых и персонал.
- Слава Богу – этого нет. Есть сотрудники, выявленные по контактам с ковидными заражёнными на гражданке, и они кто на самоизоляции, кто-то уже вышел, но никто не заболел. Говорят, во Владимирской области несколько колоний закрыли по COVID, СИЗО в Ярославле…
- Из-за эпидемии у заключенных нет свиданий с родными – когда будете снимать ограничения?
- В Ивановской области губернатор подписал запрет на проведение массовых мероприятий до 31 июля, и его указ мы нарушить не можем. А из Москвы сказали, что как только коэффициент заражения достигнет единицы – сейчас он один и два – ограничения начнут потихоньку снимать. Но есть и плюсы: во многом благодаря пандемии в учреждениях будут устанавливать оборудование для видеосвязи осуждённых с родственниками.
- Поменялись зоны, поменялось отношение, а спецконтингент за время вашей службы изменился?
- Если брать колонию строгого режима для неоднократно судимых, а я продолжительное время работал в «четвёрке» (кинешемская исправительная колония № 4), там у многих такие сроки, что они ещё сидят до сих пор. Последние два года другая тенденция: стали поступать очень молодые, 1993-96 года рождения, даже есть 2000-го года, и уже неоднократно судимые. Криминалитет омолаживается. Думаю из-за того, что те, кто в 90-х убивали, грабили и дань на рынках собирали, теперь повзрослели и предпочитают заниматься бизнесом. А молодёжь не может выбиться на такой уровень, мозгов не хватает пока – у большинства приходящих 228 статья (незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств). Это же лёгкие деньги, как они думают.
У меня в «четвёрке» был заключённый, два раза сидел за наркотики, а потом уехал в Москву и всё, больше не сел – это о воспитательном воздействии. Не поверите, но я его случайно встретил в Москве, он подошёл, руку пожал – у него семья, двое детей. Я про наркотики спросил. Говорит, что пока был молодой, хотел быстрых и лёгких денег, а теперь стал умнее, работает.
- Когда вы на улице встречаете бывших заключённых, что чувствуете?
- А вот представьте, что вы встретили свою первую учительницу – что будете ощущать?
- Радость, наверное.
- Вот и я так же их встречаю. Мне все говорили, что с первоходами очень сложно, у них нет ни понятий тюремных, ничего – массовые беспорядки, это в основном в первоходных зонах – но работая в «шестёрке» (мужская колония общего режима в селе Талицы), относился к молодёжи как отец и воспитатель в детском саду. После этого на улице каждый лезет обниматься, хотя они у меня и в штрафных изоляторах сидели, и по-другому наказывал. Ни один, кого встречал потом, не угрожал и не вспоминал негатива.
- Говорят, что зоны в России поделены на «красные», где власть у администрации, и на «чёрные», в которых правила устанавливает криминал, так называемая «ночная администрация». Ивановские зоны какого цвета?
- Я не знаю, как они в Иванове называются, но работают и администрация, и осуждённые. В той же «шестёрке», когда пришёл, были сотрудники, уклоняющиеся от исполнения служебных обязанностей – Талицы вообще интересное место. Мне руководитель, покойный Фёдор Александрович Рубцов, поставил задачу, чтобы сотрудники и осужденные контактировали, и я решал её. Поэтому не знаю, какого цвета там колония, в моём понимании – обычное исправительное заведение.
- Не секрет, что осуждённые делятся на тех, кто на зоне случайно и на профессиональных представителей криминала…
- Я так скажу: администрация их не делит. Если они между собой делятся, это их придумка – это субкультура, с которой мы боремся.
- И по ночам эта субкультура не правит бал в зоне?
- Если администрация нормально работает, ничего такого не происходит.
- Почему не у всех осуждённых в колониях есть возможность работать, ведь работа влияет и на досрочное освобождение, и просто на психику?
- В женских колониях, где есть швейное производство, сто процентов контингента трудоустроено. С мужчинами сложнее – часть осуждённых хочет числиться трудоустроенными, чтобы заработать баллы перед администрацией и подать на УДО, но работать не хотят. Их трудоустраивают, а они на работу не выходят, начинают игру в кошки-мышки: не пойду сегодня работать, потому что голова болит, я болею, хотя медик говорит, что всё нормально. Хитрят: по приказам числятся трудоустроенными, а на работу не ходят. А бывает, осуждённый хочет рабочее место, которое уже занято. Все хотят работать в котельных, там хорошая зарплата, но требуется специальное образование.
- Почему работающие в колониях получают нищенское вознаграждение? Несколько лет назад в Кинешме женщины в месяц получали не больше трёх тысяч рублей.
- Если осуждённые выполняют положенную норму выработки, то получают очень хорошие деньги, но с зарплаты производятся обязательные отчисления на содержание.
- Это вызывает вопрос: если человек на зоне не работает, то за его содержание платит государство, а если работает, то сам всё оплачивает. Это справедливо?
- Вы не поверите, но и для меня это всегда было вопросом. Говорят, готовится законопроект о том, что деньги на содержание осуждённого будут снимать с любого дохода на его счёт или карточку – и это, наверное, будет справедливо. Не хочешь работать – оплати своё безделье.
- Бизнес стремится работать с колониями?
- Думаю, да – бизнесу это выгодно. Какой бы нормальной ни была зарплата у осуждённых, на гражданке за ту же работу платят больше. Договоры с предпринимателями в системе заключают начальники учреждений, управление на этот процесс никак не влияет, наш производственный отдел только осуществляет контроль за деятельностью осуждённых.
Бизнес по-разному участвует в жизни колоний. Мы до пандемии проводили на базе «тройки» (женская колония общего режима в Кинешме) конкурс швейного мастерства, в котором принимали участие четыре колонии – две мужских, две женских. Вы не поверите, но выиграла мужская «четвёрка». Судили профессиональные, швейники с гражданки, всем победителям выдали сертификаты на трудоустройство после освобождения.
- Последние годы в Ивановской области чиновников активно сажают за коррупцию. Их присутствие в зонах как-то сказывается на вашей работе?
- Нет, абсолютно, эту тему больше СМИ муссируют. Это как с призывом на военную службу: по улицам все ходят разные, в том числе очень нарядные, а когда новобранцев бреют под ноль и одевают в камуфляж – становятся одинаковыми. Так и у нас. Приходят этапом, где у кого-то куртка кожаная дорогая, а у кого-то ботинки еле дышат, переодеваются в форму и становятся одинаковыми. По лицу не скажешь, кто был бизнесменом или представителем власти, а кто вором-домушником – для нас они все одинаковые.
- В жизни ФСИНа активное участие принимают служители РПЦ и других конфессий. В чём заключается их помощь?
- Давайте на примере РПЦ – это всё-таки нам ближе. Есть официальная должность – помощник начальника по работе с верующими – раньше там работал пенсионер из нашей системы. Но Иосиф (митрополит Иваново-Вознесенский и Вичугский) был недоволен, считал, что это должность РПЦ, и несколько лет назад назначили священника, в должностные обязанности которого входит ежемесячный выезд во все учреждения – у нас их тринадцать. Священнослужители, это те же психологи, они очень плотно контактируют с психологической службой по вопросам членовредительства, суицидальных мыслей, венчания проводят. Осуждённым это интересно, а у нас нет проблем, что священник занёс ложку кагора, который пьют при венчании. Они сильно помогают, потому что сотруднику иногда трудно что-то сказать о своих мыслях, а священнику проще раскрыться. В каждом учреждении есть молельные комнаты для мусульман – договоры заключаются со всеми официальными конфессиями.
Осуждённым это помогает, они там приходят к вере быстрее, чем люди на свободе – наверное, больше копаются в себе. Но есть и такие, кто сидит за воровство икон из храмов.
- Кто строит молельные комнаты, часовни и храмы в колониях?
- Помогают священники, собирают пожертвования, привлекают средства и гуманитарную помощь, а колонии помогают, чем могут. Если в четвёртой колонии есть деревянное производство, то кресты и прочая утварь делается руками осуждённых, они это делают безвозмездно. Сейчас «семёрка» (женская колония общего режима в Иванове), это единственная колония, где есть часовня, но нет храма, но начинают делать. У нас тут, на Велижской, открыта домовая церковь, и наш священник говорит, что это единственный случай в стране, когда храм расположен прямо в управлении.
- На зоны попадает алкоголь, наркотики, запрещённые предметы. Это результат коррумпированности сотрудников или во всю функционирует так называемая воровская «дорога», по которой с воли за решётку доставляются любые товары?
- Думаю, это коррумпированные сотрудники. Когда сотрудник приходит на работу, его на эту тему инструктируют оперативники. Я сам туда пришёл ещё маленьким, сразу после армии, и мне говорили: сейчас начнут к тебе подходить и проверять, попросят принести конвертик, конфетку, прикурить… Если хоть раз принесёшь конверт, это станет крючком – они срисуют твой психологический портрет и поймут, что дальше ты сможешь пронести им телефон или наркотики.
Недавно наша спецслужба поймала младшего инспектора «второй» колонии (мужская колония строгого режима для ранее отбывавших наказание в селе Талицы) с наркотиками – он у меня в «четвёрке» работал, знаю его маму, которая одна его вырастила. Появилась девушка, и зарплаты младшего инспектора в двадцать пять тысяч рублей стало не хватать, хотя никто не запрещал учиться – у офицеров зарплата больше. Решил подзаработать на свадьбу и пронёс девять свёртков, за что получил девять лет – теперь ему мать передачи шлёт.
Но помимо сотрудников, предавших интересы службы, есть родственники с посылками и передачами и дружки, которые всё это через колючку перебрасывают. Не только из-за коррупции товар в колонии попадают.
- Стало больше информации о коррупционных нарушениях во ФСИНе. Их правда больше или информация стала чаще попадать в СМИ?
- Изменились требования, система стала более открытой. Раньше информации про уголовно-исполнительную систему было не найти – ни в газетах, ни на ТВ, а сейчас никто ничего не скрывает, общественная наблюдательная комиссия и уполномоченный по правам человека для меня почти как сотрудники стали – настолько часто посещают колонии.
Алексей Машкевич
Фото: пресс-служба ФСИН
P.S.: Когда я сказал, что вопросов больше нет – пока, как минимум, Алексей Андреевич предложил рассказать пару историй. Я согласился, конечно – что может быть более «тюремного», чем байки.
- Смотрели «Юнону и Авось»? С ней интересная история связана. У нас на колонии-поселении сидел режиссёр, делал постановку этой рок-оперы в «четвёрке», на премьеру туда приезжал сам Рыбников (Алексей Рыбников – российский композитор), который до этого ни разу в колониях не был и не знал, как работает система. Он первый раз появился в зоне, чтобы посмотреть свою рок-оперу – у него глаза во-о-от такие были! Её написал зэк, отбывающий наказание, не списал, а воспроизвёл на слух, она получилась оригинальная – хотели найти либретто, но права на него стоят 500 000 рублей, это неподъёмная сумма. А режиссёр, сидевший на колонии-поселении, был другом детства Рыбникова. На третьем курсе Гнесинки он понял, что хочет героином уколоться, а денег нет и украл кошелёк, купил наркотик, а его поймали. Когда он ставил рок-оперу, это был его седьмой срок. И после того, как тогда освободился, ещё два раза отсидел в других областях – ничего не делает, просто ворует кошельки, и его берут по 158 статье (кража). Я спрашиваю: зачем воруешь? А он отвечает: чтобы героину купить. Работать не пойду, я творческая личность, музыку пишу, на инструментах играю.
- А есть такие, кто по выходу совершает преступление, чтобы в колонию вернуться. Один за две недели до освобождения говорит мне: «Алексей Андреевич, оставьте меня здесь, у меня жилья нет, родственники от меня отказались, пойду жить на теплотрассу, а на дворе ведь ноябрь. Мне есть будет нечего, я замёрзну и помру. А восемьсот рублей, которые мне на дорогу дадут, я пропью сразу или проем». Говорю ему, что при всём желании никак, и освобождаем. Он приходит на кинешемский вокзал, заходит в линейный отдел и просит у полицейских дать ему какой-нибудь висяк, за который он подпишется. Лишь бы посадили опять, пока далеко не уехал. Его послали, конечно, а он взял камень, разбил им окно, и его за хулиганку осудили. К нам, конечно, не прислали, отделался условным сроком, но в СИЗО какое-то время просидел. Над ним поржали тогда все, но понять его можно: на воле нет ничего, а тут кормят, поят, одежду по сезону выдают.
Благодарю за помощь в организации интервью Марину Шалагину, начальника пресс-службы УФСИН России по Ивановской области.
