Триумфальные успехи партий власти объясняются логикой административного азарта
Многие исследователи современного авторитаризма, использующего в качестве декораций демократические институты (преимущественно, на материале африканских стран), отмечают одну его особенность: не оправданное прямой политической целесообразностью стремление партий власти получить как можно больше мест в парламентах.
Казалось бы, зачем? Реальная власть в таких режимах принадлежит, как правило, президентам. Роль парламентов – сугубо декоративная, законодательная работа идет в совсем других местах. Но даже в тех немногих случаях, когда расклад сил в парламенте важен, достаточно простого большинства. 50% + 1 депутат – это уже формула успеха. Конечно, бывают законы, принимаемые квалифицированным большинством (как правило, это нужно для изменения конституции), но такие законы обычно проталкиваются президентами без проблем.
Тем не менее, авторитарные режимы чуть ли не соревнуются в том, у кого партия власти получит больше мест. Правда, предельный сценарий – когда партия власти «выигрывает» все места – реализуется довольно редко. Примеры такого развития событий имеются (скажем, Республика Джибути), но логики в этом сценарии мало. Если цель выборов состоит в том, чтобы создать имитационный парламент, то без имитационной оппозиции, в общем-то, не обойтись.
В свое время президент Казахстана Назарбаев высказывал даже некоторые сожаления по поводу того, что все места в парламенте страны заняла его партия «Нур Отан». Это перебор. Более опытные арабские коллеги давно уже научились избегать подобных ситуаций, обеспечивая малым партиям то представительство, которое считали достойным. Скажем, на последних выборах в Тунисе (2009 г.) партия власти получила 75% мест, в Египте (2010 г.) – 80%. Остальное – оппозиции: не жалко. Конечно, можно вспомнить, что к середине нынешнего года эти партии власти уже оказались на свалке истории. Реальные сторонники у них если и были, то куда-то спрятались. Но покуда электоральный авторитаризм на месте, игра ведется по его правилам.
В некоторой мере, триумфальные успехи партий власти объясняются логикой административного азарта. Если результаты выборов можно подделывать, а критерием успеха отдельных исполнителей служит доля голосов, приписанных партии власти, то между этими исполнителями (скажем, губернаторами) начинается конкуренция за «лучший результат». Именно так и произошло в Казахстане. Это, по большому счету, системная дисфункция, хотя и не очень опасная.
Но определенная логика в стремлении к сверхбольшинству все-таки есть. Как отмечают исследователи, за ним стоит вполне рациональное соображение о том, что выборы должны продемонстрировать как собственному населению, так и Западу (для которого, в значительной мере, и разыгрывается спектакль) единодушную поддержку курса исполнительной власти, а значит – отсутствие жизнеспособных альтернатив.
Любопытно, что примерно так же оправдывал стремление к сверхбольшинству один из архитекторов современной российской политической системы Глеб Павловский. И действительно, в России, где думские выборы всегда рассматривались как прелюдия к президентским, это соображение звучит особенно убедительно. Конечно, сверхбольшинство дает и некоторые другие приятные бонусы. Чем меньше мест у парламентской оппозиции, тем легче ее контролировать и запугивать, и тем меньше шансы, что в случае негативного для исполнительной власти развития событий ее ряды пополнятся перебежчиками из партии власти.
На выборах 2007 г. «Единая Россия» получила, как известно, 64,3% голосов, которые конвертировались в 70% мест. Почему-то многие считают, что в этом году она получит меньше. Для меня это, по меньшей мере, не очевидно. Как и выборы 2007 г., нынешние будут стартом президентской кампании. А поскольку реальная власть в 2012 г. останется у В. Путина, то получение сверхбольшинства остается важным ориентиром.
Если Путин пожелает вновь занять президентский пост (а так оно, скорее всего, и будет), то результат «Единой России» должен быть примерно такой же или чуть меньше, чем у Путина на президентских выборах, то есть 60% как минимум. Если же, паче чаяния, в президенты снова пойдет престолоблюститель, то символическое значение сверхбольшинства даже возрастет, поскольку оно будет доказывать, что реальный «национальный лидер» – все-таки Путин, а фиктивный президент по-прежнему светит отраженным светом.
Да, если верить социологическим опросам, то уровень поддержки «Единой России» неуклонно снижается. Но, если верить тем же опросам (скажем, Фонда «Общественное мнение»), к августу он опустился как раз до уровня, который был осенью 2007 г. Стоит ли верить? Я считаю, что реального уровня поддержки различных политических сил они не отражают, но для оценки динамики общественного мнения эти цифры использовать можно. Попросту говоря, если «Единая Россия» (за счет прямых фальсификаций, административной мобилизации избирателей, зачистки избирательного поля, информационной монополии и некоторой доли искреннего голосования) получила какой-то результат в 2007 г., то при нынешнем состоянии общественного мнения, за счет использования тех же механизмов, она может получить примерно такой же.
Остается вопрос о технической возможности. При мажоритарной системе (которая использовалась, например, в Египте до самой революции) этот вопрос был бы совсем легким: она и 40% голосов без проблем конвертирует в 80% мест. Пропорциональная система по дизайну не способствует политической монополии. Но, конечно же, избирательная система – только инструмент. Умелые / шаловливые ручки российских правителей забьют гвоздь и микроскопом.
Посмотрим на цифры. Предположим, три партии – «Справедливая Россия», ЛДПР и «Правое дело» – все вместе получат 18%, причем две из них преодолеют шестипроцентный барьер, а одна – пятипроцентный. Согласно норме, введенной добрым президентом Медведевым, это даст им в сумме 5 мест. Процентов пять в общей сложности можно определить «Яблоку», «Патриотам России» и недействительным бюллетеням. Больше не насчитают, даже если половина бюллетеней окажется разукрашенной надписями типа «Против партии жуликов и воров».
Из остатка 13% можно кинуть «зюгановцам», заслужили. Тогда на долю «Единой России» остается 64% голосов – столько же, сколько и 4 года назад. Используя применяемую на федеральных выборах систему простой квоты и наибольших остатков, легко рассчитать, что при таком раскладе «Единая Россия» получает 370 мест (82,2%). Получается прекрасный парламент, с пятью партиями – даже больше, чем сейчас, к тому же одна – либеральная. Запад удовлетворенно кивает головой, россияне с удивлением разводят руками (а вы знаете кого-нибудь, кто голосовал за «Единую Россию»?), путь к победной президентской кампании открыт.
По правде сказать, я не считаю этот вариант наиболее вероятным. Скорее всего, в потребительскую корзину попадет какой-нибудь другой, при котором за 7% пропустят 3–4 партии. Но никаких препятствий к тому, чтобы облагодетельствовать «Единую Россию» по максимуму, нет. Общество безмолвствует и бездействует. А это значит, что 5 декабря мы можем встретить с Думой, в которой у «Единой России» будет большинство уже не в две трети, а в четыре пятых мест.
