Много ли есть на свете людей, совершивших кругосветное путешествие? А на конной кибитке?
Пётр Плонин – ивановский путешественник, участник и руководитель конной кругосветки. Экспедиция, стартовавшая в 1992 году, проходила в два этапа. Первый – на восток: от Иванова до Сахалина. Второй – на запад: из Иванова через Россию и Европу, в США и Японию.
В 1998-м участники благополучно вернулись домой, но настоящим аргонавтам дома не сидится. Плонин задумал следующий маршрут: на этот раз в Австралию…
Горизонт-то длинный: были бы силы, а дорога будет.
- Одни походники предпочитают горы, другие – воду, третьи – джунгли, а у вас какой конёк?
- Велосипед. Я был и в горах, и на яхте ходил по Волге, и пустыни попадались – разве что на воздушных шарах не летал и не плавал на подводной лодке. Велосипед мне ближе всего.
- А как же лошади?
- Путешествовать по миру на лошадях – это примерно так же, как гулять по лесу с пианино: тяжело и неудобно. А велосипед не надо ни поить, ни кормить, ни водить к ветеринару, и скорость хорошая. В среднем в два раза быстрее получается, чем на кибитке.
- Где вы научились обращаться с лошадьми?
- Я, можно сказать, с ними вырос. Детство моё прошло в Рязанской области, в деревне – отец работал на лошади, занимался трелёвкой. Но лошадей я знал поверхностно, неглубоко, иначе бы, наверно, не решился на кругосветку. Нам встречались профессиональные лошадники, которые сразу говорили: «Ребята, вы сумасшедшие. Мы бы сами на лошадях ни за что не пошли в такую дорогу». Почему? Они наперёд видели проблемы, которые могут возникнуть с лошадьми, а мы их не видели, мы не профессионалы, ехали себе потихонечку да ехали. У нас был один принцип: «Не навреди». Если мы дошли до финиша – значит не было от нас вреда лошадям, они выдержали. Честь и хвала владимирским тяжеловозам! Для них кругосветка – уникальное событие. Как на Марс слетать. Коневоды, которые их выращивают, в 1992-м не хотели нам давать чистопородных животных – боялись, что те не дойдут до Нижнего Новгорода.
- А дошли до Сахалина! Вашу команду за прохождение Сибири зимой занесли в Книгу рекордов Гиннесса. Какие были основные трудности?
- Первое время – общение с лошадьми. Мы их не понимали, они нас не понимали. Вторая проблема – 1992-й год, разгул беззакония. Тогда в нашей стране грабили целые фуры. Вагоны и целые составы пропадали с путей, исчезали в никуда. Никто их не искал, преступность процветала. Нам приходилось прятать лошадей, вести партизанский образ жизни. Спали мы урывками, по два-три часа в сутки.
- Были впрямую столкновения с криминалом?
- После Удмуртии к нам подъехали четверо накачанных ребят в спортивной одежде, и было видно, что они не просто на машине прогуливаются, а… Как бы это сказать?..
- Работают!
- Да, работают. Один меня спрашивает: «Вы где заночуете?» Я назвал ближайший районный центр. Он говорит: «Мы ещё увидимся». После такого предложения мы тот городок объехали стороной. Нас ещё Василий Песков из «Комсомольской правды» предупреждал: «Парни, вы безумцы – и лошадей отберут, и сами не вернётесь», – но Господь сберёг. Третья проблема – сибирские морозы. В Новосибирске нам подарили буржуйку, выдали зимнее солдатское обмундирование – ватные штаны, бушлаты. Печка нас выручала, мы её в кибитку поставили и топили чем придётся. Дрова иногда было трудно достать, а куски угля практически по всем дорогам Сибири можно подобрать и спокойно топить. Кибитка шла под тентом, и тепло в ней распределялось очень контрастно: наверху, под потолком, до +30 доходило, а внизу был минус – на полу полметра льда намораживало. Утром встаёшь – уже печка не помогает, борода примерзала к спальному мешку. День начинался так: отогреешь бороду, потом вылезаешь, надеваешь замороженные валенки, которые за ночь превращаются в ледяной погреб, – протолкнешь в них ногу, потихоньку двигаешься. Лошадей запрягать – металлические части обжигают ладонь…
- И как вас отпустили – семьи, родные?
- Наше счастье в том, что мы с Колей Шабуровым, моим компаньоном, геологи, и семьи приучены, что месяц, год нас может не быть. Про семьи, про жён всегда был первый вопрос от журналистов в Америке. В отличие от всех других стран там чаще всего у нас брали интервью – у них немного другая система СМИ: в Америке есть центральные газеты, но выходит масса местных газет, которые пользуются большой популярностью. Американские журналисты первым делом спрашивали: «Как ваши жёны?» Вы уже пять или шесть вопросов задали, а они с этого начинали. Я отвечал, что если разобраться, то героини – это наши жёны. Конечно, им трудно пришлось, но они пошли на это, а потом, когда мы уже втянулись, деваться некуда.
- Один раз отпустили – значит, второй раз придётся отпускать.
- Но одного у нас жена не дождалась – вышла замуж, пока он путешествовал.
- Сейчас с Америкой сложные отношения. Какое у вас сложилось о ней мнение?
- Там много слоёв. Есть Нью-Йорк. Мы полгода в нём жили, думали – «вот Америка», а когда из Нью-Йорка вышли, американцы говорят: «Нью-Йорк – это не Америка». Страна многоплановая. На Манхэттене товар лежит свободно: подходи, трогай, продавца и не видно, а в негритянском квартале товар выдают через зарешеченное окошко, а деньги вперёд... Американцы настолько изучили человека, что ликвидируют любые соблазны совершить беззаконие. Там сложно стать преступником! Если что-то не положено, то оно за колючей проволокой – такой, что не полезешь. Если воровать нельзя, так это надёжно охраняется или крепко прикручено, так что и не своруешь. У нас ситуация иногда подталкивает человека украсть, нарушить, а в Америке всё так предусмотрено, что захочешь – не нарушишь. Негритянские кварталы – большая проблема. Допустим, живут белые, кто-то один разозлился на соседа, продаёт дом негру – и справа и слева белые тут же съезжают. В 1997-м они боялись, но уже знали, готовились, что однажды президент у них будет негр. Но они рассчитывали, что это случится лет через пятьдесят, а новая эпоха пришла моментально. Мы ночевали у одного фермера в Техасе, заговорили о негритянском вопросе – он открывает дверь, показывает на карабин и говорит: «Вот мой ответ негру».
- К русским как они относятся?
- Отрицания не было. В тот период у американцев была эйфория, что СССР развалился – они всерьёз готовились к войне с Советским Союзом, строили катакомбы, военные городки, а тут расслабились… Армию сократили, но не как у нас. На Дальнем Востоке стоял, допустим, полк авиации, базу расформировали, и там всё мгновенно развалили и разграбили. А в Америке военные городки отдали студентам, университетам. У них ничего не пропало! Атмосфера эйфории сказалась и на отношении к нам. Мы были в США два года, и с нас никто ни разу не спросил документы. После 11 сентября и Америка другая, и мир стал другим. Путешествия вроде нашего стали абсурдными или попросту невозможными.
- А чем живёт американская глубинка?
- Они не интересуются политикой. Американцы живут очень узкими, частными интересами. У них жизнь отлажена настолько, что всё внимание сконцентрировано на ближайших моментах – дом, работа, поездка в супермаркет. Народ доброжелательный. Очень популярны тематические клубы: если вам нравятся, к примеру, горы, вы обязательно найдёте соответствующий клуб, у вас дома будет висеть на стенке ледоруб, вы будете приходить в свой клуб по воскресеньям, общаться с единомышленниками, жарить с ними мясо…
- Мировая культура, в частности русская, им интересна? Мы же знаем американских писателей, режиссёров, музыкантов.
- Для тех, кто хоть раз побывал в России, – это любовь на всю жизнь. К нашей земле. Мы живём на ней, не ценим. Знаете, чем отличается американская природа? Там нет ароматов травы – американская трава не пахнет, неизвестно почему. Клубника там есть, но она другая. Наша земля их притягивает и трогает. Они приезжают и влюбляются в Россию. Я жил два месяца в Бруклине, среди эмигрантов, ходил по Брайтон-бич – у них все разговоры о Невском проспекте, о Крещатике, о проспекте Кутузова. Эти эмигранты – несчастнейшие люди: душа у них здесь, а тело там.
- С индейцами вы общались?
- Мы познакомились в пути с одной белой женщиной, которая воспитывалась в индейской семье. Ей было уже немного за пятьдесят, и она всю жизнь посвятила защите индейских прав. Благодаря ей нам посчастливилось принять участие в обряде посвящения во взрослую жизнь у индейцев навахо.
- Обряд инициации?
- Видимо, да. С нами его проходили двое индейских юношей и одна девушка. Была зима, холодно, но снега немного. Индейцы поставили во дворе шатёр типа юрты, развели костёр, начали греть камни. Когда камни раскалились, их внесли в темноту юрты, где уже собрались остальные члены племени. Включили музыку – правда, из магнитофона. Раскаленные камни стали поливать водой, от них пошёл густой пар. Мы были в одних плавках, с нас потёк пот. Стало влажно, темно, немного не по себе. Создавалось ощущение, что мы внутри женщины. Индейцы искусственным образом сымитировали среду, атмосферу рождения… Как знак, как символ, нам подарили нашейные повязки, и мы стали индейцами навахо. Потом нам эти повязки помогли в индейской резервации, когда у нашей кибитки лопнуло колесо. Увидев их, индейцы всячески пытались помочь.
- Они похожи на индейцев, которых мы видим в фильмах?
- Нет, у них есть театральные группы, которые выступают, но вообще они ходят в европейской одежде, своеобразия осталось немного. Мы были в гостях у одной семьи. Пол в доме глинобитный, дети бегают босые, полуголые. Я смотрю, по полу ползёт скорпион с поднятым хвостом (это у него боевая поза – готов к нападению). Рядом с ним – девочка, годика два. Я напугался, а все сидят смотрят по телевизору фильм про индейцев (они их любят) и никто не волнуется. Мама этой девочки тапок сняла и скорпиона прибила. Для них это обычно, а я был поражён. В магазинах по всей Америке бесплатно раздают продукты для индейцев – у них куча льгот, разработаны специальные программы, но это индейцам выходит боком. Им можно не работать, можно не учиться – государство о них заботится.
- И как это сказывается?
- Спиваются они. Для индейцев это большая проблема – ничего не хотят, никуда не стремятся. Возможно, это тонкая американская политика: мы же вроде бы всё вам дали…
- Чтобы вас не было.
- И претензий не предъявишь.
- Вы принимали участие в языческом, индейском обряде, но вы же православный.
- Я потом каялся. Это грех, но я тогда не знал. На исповеди мне этот грех простили.
- В 2005 году вы окончили богословский факультет. А что подвигло?
- Та же кругосветная экспедиция и подвигла. Если в двух словах, нам по пути вручали много сувениров, и кто-то подарил Евангелие, Новый завет. Книга лежала у нас в кибитке. Мы выехали в мае, а спустя полгода начались трения: стали ворчать, огрызаться, устали друг от друга. Я чувствую, всё, пора что-то предпринимать – всё-таки я руководитель экспедиции. А эта книжка под руку попалась – в четыре часа утра мне пришло озарение. Утром я встаю и говорю: «Приказ по экспедиции: будем по очереди читать каждое утро главу из Евангелия». Больше всех возмущался Андрей, один из участников: «Как так? Мы же не в армии!» А разговор короткий: не нравится – возвращайся домой. Начали читать, после завтрака, минут 10-15, сначала из-под палки, что называется, потом я смотрю: уже никого заставлять читать не надо – то у одного в руках Новый завет, то у другого. Конфликты кончились, начались богословские дискуссии. Я до этого думал: природа, природа… А в Калифорнии познакомился с русскими кадетами, они говорят: «Чего ты «природа»? Это и есть бог – он вам помогал». Я раньше ту силу, которая нам помогала, называл «природа»: небо помогает, земля помогает… Мелких чудес всех и не упомнить, которые случились. В Японии мы настолько «обнаглели», что чего ни попросишь, то и случается, сплошь и рядом была нам помощь. Да что говорить, вы попробуйте на практике: запрягите лошадь и езжайте в Шую – с вами по дороге 33 несчастья может случиться.
- Да даже если пешком идти, они могут случиться.
- А мы весь мир объехали. Сколько всего могло произойти – любая беда. А с нами, с нашими лошадьми ничего не случилось. Нас настолько берегли по этой жизни – Господь или ещё кто-то… Я это чувствовал: ощущение-то идёт, его не спрячешь. Для кого-то бог – нарисованные иконы, для кого-то вообще нет бога, а для меня – это сила, управляющая миром. Ты можешь признавать или не признавать; можешь, как ребёнок трехлетний, говорить: «Папа, я сам». Ну, сам так сам. Падай, ушибись. А можешь за руку отца вцепиться и идти.
- А лешие, водяные, горные духи – это что такое? Или это просто выдумка?
- Этого я не знаю. Со мной не случалось – чего не видел, не могу сам рассказать.
- Вы пишете новеллы, небольшие миниатюры, а кого вы читаете?
- Пришвина, Бунина. Ещё в советское время люди от меня шарахались, потому что я всех по-бунински называл «господа» – мы привыкли к «товарищ». Слово «господа» мне пригодилось в Калифорнии, когда с русскими познакомились: для них «товарищ», как красное для быка; а скажешь «господа» – свой человек.
- Из литературных персонажей или исторических личностей кто для вас вершина, образец, ориентир?
- Да все, кто рядом – ориентиры. А так я бы назвал Суворова. Это единственный полководец, который не знал ни одного поражения. Так сильно он уповал на бога. Суворов говорил: «Учить безверное войско – всё равно что точить пережжённое железо». Один английский психолог в своей книге «Психология солдата» приводит фразу Наполеона о том, что физическая сила соотносится с духовной как один к трём. Дальше он пишет: «Современная наука доказала, что это соотношение – один к десяти». А дальше говорит, что физическая сила соотносится с божественной как один к бесконечности. Видимо, Суворов черпал свои силы из бесконечности.
- К Фёдору Конюхову вы как относитесь?
- Я скажу прямо: ему повезло. Он, как сливки, собрал всех спонсоров. Мы во Владивосток пришли, стали искать средства, а нам говорят: «У нас Федя был – просил примерно на то же, что и вы, и мы ему дали, а больше у нас нет». И слава богу! Он уникальный путешественник. Более того – мы в Америке познакомились с русскими туристами, которые арендовали автомобиль и путешествовали на машине – два парня и девушка. Однажды разговорились, и речь зашла о Фёдоре Конюхове. Они говорят: «Мы его знаем! Это такой придурковатый – он нам рассказывал, как на Северном полюсе ему апостол Павел грел ноги: он там замёрз, а апостол Павел ему явился и стал греть ноги своим дыханием… Чудак, короче». Они так воспринимают. А кто знает, как было на самом деле.
- Вы кучу стран объехали – какая приглянулась?
- Япония. Там тебя никто не обидит, ничего не украдут. Японцы очень уважительно ко всему относятся, очень законопослушны. Они из своей жизни удалили непредсказуемость.
- Но это же, по-моему, отрицательная характеристика для народа.
- Этого я говорить не буду, но нам-то комфортно было у них! Мы поставили палатку под навесом у одного японца, ему это не очень понравилось, но он нас не прогнал, полицию не вызвал – вошёл в положение. А в Германии такого нет – у них сразу бы наябедничали, настучали. В Германии каждый следит за каждым.
- А дикие звери на вас нападали?
- У нас была традиция: в каждой речке, которую мы пересекаем, если не искупаться, то хотя бы умыться. И вот – Миссисипи. Заночевали на берегу, а утром попросили одного американца подвезти нас к открытой воде. Берега Миссисипи сильно заболочены, от сухого места до русла может тянуться заболоченный участок километра два длиной. Он нас к заводи подвёз, а намерений наших не знал – с английским языком у нас было плохо. Мы было к реке, а он нас оттащил – давай объяснять, а мы не понимаем. Он рубашку забрал – через весь живот у него идёт пилообразный шрам. Оказалось, когда он был мальчишкой, в пруду, где раньше никогда не было крокодилов, его схватил крокодил. Медицина его спасла, но шрам выглядел жутко даже спустя много лет. Американец сходил за кольтом, стоял на страже, и не зря – мы к воде подошли, а одна коряга – бульк, и ушла под воду. Видимо, за нами уже следили. Мы быстрее там ополоснулись и скорей тикать оттуда.
- После стольких необычайных путешествий вам нескучно в Иванове? Как вам наш город?
- Я здесь с 1971 года, и для меня есть три Иванова: одно 70-х годов, другое – перестроечное и, наконец, современное. Они отличаются как небо от земли.
- Я про современное.
- Иваново сейчас – вполне европейский город. Современные магазины, салоны красоты… Зелёный город, много студентов. Я хожу по Иванову и радуюсь. Нет здесь такого, что заставило бы жаловаться или говорить: «Плохой у нас город». Географическое положение удобное: Москва рядом, Санкт Петербург рядом, Волга рядом… В советское время ивановскими пельменями накормили всю центральную Россию! Наши пельмени знамениты – когда мяса не стало, их из уток начали делать. Власти – молодцы, что нашли выход из трудного положения.
- А кроме ивановских пельменей, какое самое экзотическое блюдо приходилось пробовать?
- В Лаосе мы задержались на границе, был выходной, ничего не работало, а мы проголодались, и Коля пошёл и купил яиц. Когда мы их разбили, внутри оказались цыплята, один даже в перьях! Коля понёс их возвращать, ругаться, а женщина, которая их продала, ему показывает – это нормально, другие яйца точно такие же. У них так едят. Для русского человека, конечно, непривычно, а в Лаосе так принято. Мы к тому времени много стран объездили и многое пробовали, но сваренных в яйце цыплят – так сказать, два в одном – ели впервые.
