«Это всё равно что спуститься в дантов ад, – рассказывает Евгений Летков о кратере вулкана Бурлящий на Камчатке. – Ничего похожего я в жизни не видел. Фумаролы так шумят, что речи человеческой рядом не слышно – знаками приходится общаться».
Евгений Летков – путешественник со стажем, участник многократных сплавов по горно-таёжным рекам и парусных путешествий по Баренцеву, Белому и Чёрному морям, Ладоге и Байкалу. В 2003 году он в группе других ивановцев на тримаране ходил к острову Беннета, который долгое время отождествлялся с легендарной Землёй Санникова.
Что заставляет человека регулярно отказываться от привычных благ и валить за впечатлениями хоть к чёрту на рога? Видимо, эта радость и непредсказуемость походной жизни дороже того, чем можно поживиться в городских условиях.
Однако путешествие – это всегда испытание, не каждому подойдёт.
- Возьмёшь, к примеру, в поход человека, который ни разу в подобных мероприятиях не был, – могут возникнуть проблемы, если он не готов. Он не понимает главное правило туризма.
- А какое оно?
- Правило номер один – руководитель всегда прав. Если не прав, смотри правило номер один. В походе, как в армии, – единоначалие. Руководитель взял людей в поход – он за них отвечает. Многие этого не понимают и случаются аварии. В 87-м погиб наш парень в Саянах. Я в ту экспедицию не ходил. Была водная «пятёрка» – шли на катамаранах по реке Китой, но на Китое есть каньон Моткины Щёки, прохождение которого уже шестая категория сложности. Туристы были заявлены на «пятерку», и в маршрутных документах у них значился обнос. В группе шёл директор «Кумира» – человек богатый и известный. И вот они обносят верхнюю часть Моткиных Щёк, а тяжело обносить – катамараны, вещи. Половину прошли, смотрят – о, тут потише! Директор «Кумира» заявляет: «Я не в горы пошёл – не по скалам лазить! Я на сплав иду, начинаем отсюда». А все устали, и руководитель согласился. В группе было два ребёнка, их не взяли – они остались на берегу. Взрослые говорят: «Мы сейчас сплавимся и за вами вернёмся». У детей на глазах все катамараны перевернулись, руководитель погиб – его так и не нашли. Стемнело. Кто-то пришёл, кто-то нет. Одну из участниц вытащила полумертвой московская группа – повезло, что там врач был: у него оказалась длинная игла и адреналин – уколол прямо в сердце, и ту женщину откачали. Потеряли только одного человека.
- А если в группе начинаются разлады, как лучше отрегулировать?
- Я стараюсь чужих и незнакомых в поход не брать – хотя бы по маршруту выходного дня сначала вместе сходить. В 15-м – и походик-то был не ахти, слабенькая «двоечка» в Псковской области. Я взял знакомого москвича, он взял дочь, а дочь взяла подругу, которая никогда в походах не была. На третью неделю ей уже невмоготу – мамы нет, командовать некем, «я не хочу есть кашу, я буду макароны…». А котлов всего три! Пошли разногласия, потому что человек устал с непривычки от жизни на природе.
- Как вы стали путешественником?
- Кроме книг о путешествиях, я ничего не читал – только две или три книги про войну. Мои любимые писатели – Виктор Астафьев, Григорий Федосеев. Хотя Федосеев – простой геодезист, а какие прекрасные у него книги – «Мы идем по Восточному Саяну», «В тисках Джугдыра», «Смерть меня подождёт».
- Я про путешествия больше читал западных авторов – Джек Лондон, Майн Рид, Фенимор Купер.
- К Джеку Лондону я претензий не имею, но то, как Купер описывал американский север, – это такое враньё! Он никогда там не был, я голову даю на отсеченье. У Купера нет описания природы. У него там только диалоги и выдумка, сюжет. А если бы он там был, то и сюжеты выдумывать не пришлось. Был у меня знакомый писатель – Валерий Янковский. Ему не надо выдумывать, он свою жизнь описывает, она настолько интересная сама по себе. Он мне случай рассказывал, как Чингиз Айтматов, советский прозаик, в какой-то детской повести пишет: «Вышла оленуха с огромными рогами». Валерий Юрьевич ему в письме отвечает: «Дорогой мой, я преклоняюсь перед вашим талантом, но нет оленух с рогами – с рогами только олень».
- Такое у писателей бывает. У меня в одном рассказе чаги на ёлке выросли.
- На рябине видел, на ольхе, берёза – само собой. А вот в минувшем марте в Чехии встретил неясно на чём, листа ещё не было – то ли платан, то ли бук.
- Какая таёжная экспедиция запомнилась больше других?
- 80-й год. Мы начинали с Нижней Тунгуски, с Туруханска забрасывались… Подъём вверх по Бахте. Очень длинный был поход. Я там видел самую рыбную реку Тынеп.
- А какая в ней рыба?
- Обычно в таёжных реках Восточной Сибири ловится хариус, ленок, таймень, а Тынеп оказался чем интересен – там никогда не знаешь, что тебе попадётся. Даже на «мыша» – и окунь, и щука… Самого большого ленка поймали – 8 кг, хотя у Сабанеева в книгах написано, что ленок бывает до 8 кг.
- Но это, наверное, медвежьи края? Не приходилось встречаться?
- Больше двух десятков медведей видел. Первого медведя увидел в 81-м на Сихотэ-Алине – выше зона леса, он на ягоднике кормился: идёт, как комбайн, вот так головой крутит – собирает ягоды. А мы с другом в разведку пошли. Он охотник, говорит: «Давай стрельнем его, продуктов у нас мало, каждый грамм ценен, а тут целый зверь!» – «Давай», – говорю. – «Ну, беги за ружьем, я погляжу пока…» Бинокль у нас был. Сначала Славка медведя рассматривал, потом дал мне посмотреть. Я, когда взглянул, как-то уже нехотя за ружьём поплёлся – в бинокль это страшная была рожа… А с ружьём вернулся – медведь ушёл, видно, запах нанесло на него, ну и слава богу, что так обошлось.
А после, в 90-м на Камчатке, медведи каждый день попадались, да по два! Случай был: идём сухим руслом реки, далеко видно, там деревьев почти нет, и медведь навстречу. Мы сначала посмеялись, а рюкзаки – полные, катамараны несём, тяга неимоверная… Чего делать? Он, гад, не сворачивает. Я говорю: я пойду – свернёт. Кто-то должен свернуть. Тем более говорят, медведи в гору хорошо бегают, это с горки не очень… Свернул, конечно. Но это наглость была с моей стороны. А близко медведя я видел на Белом море. Около полуночи мы пересекли море на тримаране. Пока я в кусты сумку с кухней носил, чтоб готовить не на ветру, Саша Зайцев, с Коврова парень, мне говорит – слушай, медведь идёт. А полярный день-то – и в полночь светло.
- Белый медведь?
- Нет, бурый. А я до этого ещё в лыжном походе в Хибинах слышал – мне охотники сказали: у нас тут медведи маленькие. У меня родилась бредовая идея: дай-ка я его на задние лапы постараюсь поднять и услышать рык. Он идёт, ветер чётко от него, я спокойно стою, жду, а он идёт, морду опустил… Я потом померил – пятнадцать метров до него оставалось! А тут уж он или почуял, или увидел – без рыка убежал, но здоровый. Я приехал в Иваново – пошёл с дочерью в зоопарк, отмерил от клетки пятнадцать метров: в зоопарке медведи маленькие, много меньше, чем тот был.
- Я не раз слышал об экспедиции ивановцев на тримаране на остров Беннета, в которой вы принимали участие. Говорят, что моржи представляли опасность.
- Говорят и пишут не всегда всю правду. Моржей мы видели, но никакой опасности они не представляли. Моржи – мирные животные. Бивни им, чтоб на лёд вылезать, чтоб донных моллюсков копать, самцы между собой на бивнях дерутся. До нашего катамарана им дела не было.
- Вы были боцманом в той экспедиции. В чём состояли ваши обязанности?
- Я там больше завхозом был – списки продуктов составлял, расфасовка на мне. Вообще боцман занимается парусным вооружением, боцманская команда на большом парусном судне – это команда палубная: паруса и всё, что на палубе. Что под палубой – это команда механика.
- А шторм видели на Ледовитом океане?
- Мы в шторм попали в Баренцевом море в сентябре 2002 года. Шли из Белого моря в Мурманск, далеко от берега старались не отходить – никаких приборов у нас не было, и мы шли по береговым огням. А шторм разыгрался – волна на полмачты, три с половиной метра – как раз ночью, в мою вахту. Нас трое было. Волна настолько высокая, что я береговой огонь не увидел – мне его волной закрыло, а всё время надо подруливать. Нас в темноте повернуло и сломало рею. Тут я кричу: «Аврал!» Основной парус опустили, ветер был северный – нам к берегу попутный, и мы на стакселе пришли в бухту. После сутки рею ремонтировали.
- Были действительно страшные случаи в походах?
- Были, наверное. О, вспомнил! В дальневосточном походе у меня заболел бок, медсестра с нами шла, говорит – аппендицит. Мы с руководителем переглянулись – вот ты его и вырежешь. «Как?! – она в слезы. – Нельзя!» – «Чего? Ножик-то мы тебе наточим – будешь резать». Но мы один день постояли, лишнюю днёвку сделали, после меня поразгрузили, и ничего – прошло. Вот это был страшный случай.
- Как вы оказались в составе конной кругосветки?
- Дело в том, что самый лучший мой поход – это 90-й год, поход на Камчатку. После него какие бы маршруты я ни придумывал – в Приморье или по Северному Уралу, – уже не так интересно было, и я понял, что надо идти за границу. Я за границей ни разу не был и тут узнаю, что Петя Плонин собирается в конную кругосветку. Я с работы отпросился, и 4 мая мы вышли из Иванова.
- По какому маршруту?
- Из Иванова – в Суздаль, потом во Владимир. Первую сотню километров мы шли очень медленно – лошади снашивали подковы за неделю или за четыре дня, а подкову приколачивать не к чему, потому что копыто не успевало отрасти – оно отрастает за четыре недели, и мы постоянно ждали, когда копыто отрастет, чтобы перековать. Лошади у нас две полукровки, а две владимирские тяжеловозы – по восемьсот килограмм; такая сточит что угодно. Мы бились с подковами, думали, чего бы покрепче наварить. Пробовали ролики от подшипников – эти покрепче стояли, но вопрос решили только в Германии.
- Там подковы лучше?
- Твердый сплав. Там уже сделаны специальные стальные головки, в которые вставляется победитовый шестигранник, и он не снашивается.
- Вернёмся во Владимир.
- Из Владимира в Москву – в Москве ещё полмесяца простояли, ждали разрешения въезда на Красную площадь. У нас был информационный спонсор – передача «Пилигрим». Ведущий поставил условие: мы должны стартовать с Красной площади. Он выбивал это разрешение две недели! Все остальные столицы прошли без всякого разрешения. Перед Белым домом лошади стояли! Только в России – такое! Как была у нас закрытая страна, так и осталась. Одно враньё по телевизору, что свобода…
- Чем Европа вас удивила?
- Удивила тем, что там с любым вопросом, даже самым простым – где помыться, постирать, где поставить лошадей, – нужно обратиться к полицейскому, и он найдёт вам место, подскажет, как лучше поступить.
- То есть там полиция для людей?
- Да, у нас пусть «полицией в квадрате» назовут, пусть «полицией в кубе», но как они были «менты», так они и остались. А в Европе полицейский – первый человек, который поможет тебе решить все вопросы.
- Как кибитка ваша выглядела?
- Метр восемьдесят шириной, три с половиной метра длиной. Спальное отделение как купе поезда: два рундука и две откидные верхние полки. Так вот и ехали – продукты у нас были, а денег не было. Мы в Польшу вошли, несколько злотых подсчитали. Петя Плонин говорит: мы можем или хлеба купить, или купить марки, чтоб отправить домой письма, что мы за границей. Никто же не верил, что нас туда пустят! Это 94-й год – телефонов не было не только мобильников, но и домашних телефонов ни у кого из нас не стояло. Собирались все на квартире у знакомой, у которой был телефон, чтобы мы в четверг могли созвониться, но это было начиная с Германии.
- А готовили как?
- Сначала на примусах, а после перебивались кое-как. До Берлина ещё на кострах шли, а в Западном Берлине нас в полицию сдали. Берлин пересечь – проблема: настолько он велик. Едем-едем – он никак не кончается, всё город и город, нашли какой-то парк, лес настоящий. Свернули на боковую дорожку – там раскопки, прокладывают, видимо, что-то. Мы тут и встали. Я с утра был дежурный – накормил лошадей, пора кашу готовить. Ведро было сделано: из ведра – печка… И вдруг немец подъехал – как он нас учуял? Говорит мне чего-то, а иностранный язык у нас знал только один человек, остальные – ни бельмеса. Я ему – нихт ферштейн. Он мне: «Сейчас полицейские приедут – будет тебе ферштейн». Он по-немецки сказал, но я его понял. Ребят разбудил, сказал им, в чём дело. Подъехали две машины – полицейские-женщины. Мы им объясняем, пресс-релизы показываем – у нас с собой были, а ведро наше, «печку», я уже убрал. Они – уезжайте! Мы им показываем, что нам сначала надо лошадей запрячь, прежде чем запрячь, надо их вычистить. Они час ждали, пока мы не уедем.
- Выходит, вы почти как цыгане, кочевали. Встречали их по дороге?
- В России встречали. Цыгане – сволочной народ.
- А мне он нравится. Замечательные люди.
- Может быть, но я таких не видел. Цыгане появлялись – они нас к обочине прижимали и сразу к лошадям: ай, какие хорошие, ой вы мои милые… Я говорю: «Ладно с лошадью целоваться – дай на корм ей немножко». Я ещё в Москве из канистры сделал ящичек типа почтового и написал – «Лошадям на овёс». Действовало во всей Европе – мы только надписи меняли на разные языки, и люди помогали: французы, немцы. Ни копейки ни один цыган не дал, хотя на иномарках нас останавливали. Потому что они сами побираются, а вор вору никогда не даст. В Германии запомнилось: едем мы, едем, все нас видят, а как будто не видят! Вся кибитка исписана рекламой, кириллица бросается в глаза – все мимо едут, никакой на нас реакции. Вечером собираем корреспондентов, показывают нас по телевидению, и утром выезжаем – как будто подменили народ: даже если спешит – всё равно притормозит и либо поинтересуется, либо денежку даст, десять марок. Вот насколько немцы уже были ориентированы только на СМИ! Меня не удивляет, что сейчас происходит – вот, мол, про Алеппо говорили, а про Мосул не говорят… Да весь мир ориентируется только по СМИ! Была в марте демонстрация недовольных в Иванове, и в стране тоже были, а нигде не показали. Двадцать каналов, а везде молчат, потому что нельзя об этом говорить.
- Какая страна из европейских больше всех понравилась?
- Мне французы очень понравились – это народ, близкий нам по характеру. В Германии познакомились с одной русской женщиной, Еленой, она там замужем и нам рассказывает: «В Германии очень строго, народ дисциплинированный, наверно, вас это коробит…» Ну конечно! Городок – две улицы, перекресток со светофором, время двенадцать ночи, машину услышишь за три километра, а немец подойдёт и ждёт зелёный свет. Он никогда на красный не ступит. «А въедете во Францию, – Елена говорит, – там будет настоящая Россия. Вы на первых километрах заметите – дороги будут плохие…» Точно! Это Франция. Совсем другие люди – любители выпить, попеть…
- Долго длилось ваше путешествие?
- Я на работе брал год за свой счёт.
- А где вы работали?
- Я работал тридцать лет на авдотьинской водостанции.
- Не тяготила работа служащего?
- Да нет. Я в своё время в подвале жил – в клубе, на столе спал. Отовсюду выгнали! Никто туристов и тогда не любил. А работал я на станции юных туристов завотделом – с завода ушёл. В Советском Союзе преподавателям платили хорошо, нормально. Я с должности старшего инженера с завода ушёл на станцию юных туристов и не потерял в деньгах. А сейчас это в десять раз меньше было бы, и, сколько б ни говорили, что учителям прибавляют, учителя – нищие. Просто они привыкли уже нищими жить. А тогда мне говорит один приятель: если хочешь, через полгода у тебя будет квартира, но ты должен работать на водостанции. Я устроился и действительно через восемь месяцев получил служебную квартиру, потом десять лет за неё отрабатывал. Думал, кончится этот срок и дня не буду тут работать… Ну чего? Я механик, у меня десять пьяных слесарей…
- Почему слесари всё время пьяные – даже в советских фильмах?
- Потому что в слесари раньше шли самые необразованные люди. Сейчас вообще никто не идёт.
- Вы прочитали много книг о путешествиях. Случалось ли встречаться с такими людьми, которые могли бы стать героями рассказов того же Джека Лондона или Майна Рида?
- На Западном склоне Сихотэ-Алиня промышлял один охотник. Мне про него рассказывал знакомый из посёлка Малая Кема, тоже в тех местах. Что такое тайга? Там нет связи, дорог, но семьсот километров ничего не значат – люди друг дружку знают за тысячу вёрст и вести разносятся моментально. Как? Говорят, сорока на хвосте принесла – не знаю. Кедровка дотуда не долетит, но сколько раз сталкивался! В книжках, наверное, читали, что в тайге не было воровства, дома не запирались? Не от того, что люди хорошие, тем более местные, полудикие племена; просто там знали: ты украл, тебя завтра убьют. У каждого ружьё, никто искать не будет.
Возвращаясь к охотнику. Это был 1981-й. Забрасываться далеко. Переваливали Сихотэ-Алинь – третьи в обозримой истории. Местные сказали: один ходил, потом ещё, а вы пройдёте или нет – не знаем. Охотник тот жил в самом глухом месте, почти на хребте – начитанный такой, интересный парень, лет тридцать с небольшим. Кончил мореходку, сходил в море – не дело: кому-то подчиняться, порядки, дисциплина… Вот бы в тайгу! А как туда? Кончил лесотехнический техникум. Выпросил самый отдалённый участок и живёт: зимой охотится, летом следит за пожарами. Мы его в тайге повстречали, а накануне у посёлка Таёжный собака одна местная сильно лаяла в лес, а в лес идти боялась, как будто там медведь. Мы это охотнику рассказали, и он говорит: «Я эту собаку знаю, ей медведь нипочём, она к ним привыкшая. Это был тигр».
Потом мы переписывались с общим знакомым из Малой Кемы, и он сообщил, что этот парень погиб, и погиб загадочно. Нашли его где-то в полусотне метров от зимовья совершенно голого, мышами объеденного. Похоже, что он помешался.
- Природа его свела с ума? Почему?
- Неизвестно. Всё-таки человек такое животное, которое не может жить без коллектива и не может жить, когда людей слишком много. Что с охотниками случается? В советские времена их вдвоем заставляли охотиться. В 80-м между Бахтой и Тынепом мы встретили двоих. Места – безлюдные… Вышли на озеро, собираем катамараны, чтоб идти на другой берег, а вечером – моторка! Мы не ожидали! Откуда? Кто? Подъезжает молодой парень, рыбак, он нас и перевёз. По пути говорит: «Вы нас напугали». – «А чего напугали?» – «Да я утром вышел, смотрю, народ на том берегу… Не может быть! Откуда тут люди? Думаю – блазнится… Да нет – ходят, дым уже пошёл… А напарник у меня пожилой, тёртый. Ему сказать – он подумает, с ума сошёл… Убьёт ещё. Молчу. Потом смотрю, напарник тоже ходит, сам на меня косится. «Ты чего?» – «А ты чего?» – «Ты чего-нибудь видел?» – «Видел». – «Ну поди узнай». Так мы с этими рыбаками и познакомились, заночевали с ними рядом. Я палатку стал ставить, а под поваленной ёлкой, гляжу, винтовка спрятанная лежит… Не зря боятся чего-то. По договору они в этом месте ловят щук, солят в бочках и вертолетом отправляют. Но это для отмазки. Молодой проговорился, что старший тут прикармливает и добывает соболей – у него квартира шикарная в Красноярске, жена в шубах ходит, денег немерено… На кого нарвёшься в тайге, там народ всякий.
- Дичает человек в лесу? Как природа воспитывает человека?
- Всё равно человек к человеку тянется, каким бы одиночкой он ни был, – у костра посидеть, сказать друг другу хорошие слова.
- Вы городской житель. Не было желания насовсем перебраться в тайгу?
- У меня друг из Владимира, охотник. Он первые годы меня всё звал – пойдем промысловиками. Я не женат был, меня вообще ничего не держало. Я ему говорю: «Нет, Славка, аванс-то дадут, а вдруг ничего не добудешь?» Я не такой, не тот характер. В лесу могу прожить долго – без проблем и неудобств, а в Иванове мне нравится жить в городской квартире.
- Вам не кажется, что молодое поколение от природы потихоньку всё больше отдаляется? Дети не знают, как картошку в костре испечь, слово «котелок» никогда не слышали… Это открытие меня поразило.
- А меня не дети поразили! Я ещё подводной охотой занимаюсь, и вот зимой дайверы накупили нового снаряжения, им нужно костюмы проверить – поехали на Волгу, где есть открытая вода. Я взял с собой чум и самовар.
- Чум – это вы палатку имеете в виду?
- Нет, палатка – это палатка, а я сшил себе настоящий чум. Думал, вот удивятся чуму. Нет! Они удивились самовару! Ребятам за сорок с лишним лет, а они самовар только на картинке видели или дома, электрический… А молодёжь, конечно, другая. Тут и удивляться нечему. Трудно людей вытащить в серьёзный поход.
