Учёный допускал, например, наличие такого этноса, как «москвичи». Следуя этой логике, можно предположить, что и «ивановцы» – не просто обозначение жителей одной территории, но и в какой-то степени сущностная характеристика. Здесь важна также самоидентификация: ивановцы исторически ощущали себя обособленно, держались закрыто, характеризуя чужаков пренебрежительным словечком «натёка» (это, кстати, исключительно наш диалектизм). Все это находит отражение в местной литературе, исторических документах. Также заметно отличается на фоне соседних регионов ивановский народный костюм (это доказывает профессор Н. Мизонова), местный говор (об этом писал ещё Я. Гарелин), фольклор (этим вопросом занимался профессор В. Смирнов). Истоки этой инаковости можно объяснять по-разному. Кто-то предполагает, что ивановцы – потомки свободолюбивых новгородцев, бежавших в глухие леса от властной вертикали Ивана Грозного; кто-то считает, что первые жители нашей территории – разбойники и/или гонимые старообрядцы.
Но в любом случае выбор первых жителей связан с природными условиями. Иваново в стародавние времена – место дикое, труднодоступное, окружённое болотами. Но при этом знающий человек легко может добраться и до большой дороги, и до большой реки. Единственная проблема – местные почвы малопригодны для сельского хозяйства. Но эта особенность и предопределила главное занятие ивановцев – ткачество и обработку тканей. Таким образом, наша ситцевая судьба не случайна, она подсказана самим ландшафтом. Даже вода в Уводи оказалась известковой, что было очень удобно для красильного производства. Одним словом, всё в Иванове сложилось для того, чтобы именно здесь развивался текстильный промысел. Его специфика сформировала особый менталитет жителей, нашла отражение в местной архитектуре, литературе, истории.
…В феврале в городской библиотеке состоялась дискуссия о судьбе промышленной архитектуры. Что делать нам с пустующими краснокирпичными фабриками? Конечно, практического результата этот разговор иметь не мог (судьба фабрик – в руках их собственников). Но, тем не менее, интересна сама рефлексия горожан: каким мы видим сегодняшнее Иваново, как его понимаем, какие смыслы в нем ищем и находим.
На сайте 1000inf о той библиотечной встрече уже рассказал профессор М. Тимофеев, обозначив свое видение проблемы. Не буду повторяться, но попробую дать другой ракурс.
Насколько я понял, все участники состоявшейся дискуссии уверены, что краснокирпичные ткацкие фабрики – доминанты городского пространства, их надо сохранять, а Большая ивановская мануфактура (БИМ) и вовсе ивановский кремль, чуть ли не наше сакральное место.
Казалось бы – не поспоришь.
Но город нельзя оценивать только мерками архитекторов и культурологов, первоочередное всё-таки – мнение и видение самих горожан. Город не может существовать отдельно от жителей, вопреки мнению большинства. Так вот я подозреваю, что фабрика воспринимается ивановцами неоднозначно, и уж точно не в контексте прекрасного (к чему сейчас призывают краеведы-архитекторы).
Вспомните русскую литературу 19-го столетия: фабрика в ней – образ мрачный, пугающий:
Где, как черные змеи, летят
Клубы дыма из труб колоссальных,
Где сплошными огнями горят
Красных фабрик громадные стены,
Окаймляя столицу кругом, —
Начинаются мрачные сцены.
Это Н. Некрасов, а теперь процитирую ивановского поэта М. Артамонова:
Шумит, гремит и охает
И стонет меж полей
На горе нам построенный
Стоокий корпус-змей...
Вероятно, сравнение со змеем неслучайно – его надо понимать в библейском контексте. Город с его промышленностью меняет человека на корню, отрывая его от земли – от деревни. Давняя литературная метафора – «фабрика-изменница».
Разительно даже внешнее преображение рабочих – вот наблюдение ивановского бытоописателя начала прошлого века: «Через год работы на фабрике в Герасиме трудно уже узнать прежнего, брыластого, с медвежьими ухватками парня. За полгода фабричной жизни вся фигура его как-то поблекла, деревенский румянец щек сменился каким-то серым налётом, молодой блеск серых глаз значительно помутнел, а от постоянного вдыхания ядовитых испарений фабричных красок звонкий голос утратил свою чистоту и стал сиплым. И одет Герасим теперь не в домотанную рубаху из пестряди, не в липовые лапти, а в куцый «спинжак» и «щеблеты»».
Но куда важнее внутренние перемены. Фабрика ломает весь образ жизни вчерашнего крестьянина. Рабочие казармы и городские кабаки формируют новую парадигму морали и нравственности.
В литературе советского периода текстильное предприятие уже позиционировалось иначе – оно обязательно наполнено солнечным светом, а ткачихи – молоды и привлекательны в своих коротких халатиках. Но сомневаюсь, что кто-то из тех, кто работал в цеху, назовет этот труд лёгким.
Фабрика на протяжении десятилетий в буквальном смысле высасывала из своих рабочих духовные и физические силы. Так могут ли ивановцы после этого любить её за изысканную архитектуру и красивые фонари на фасаде?
Я, конечно, сейчас утрирую, играю словами. Но, согласитесь, фабрика (особенно дореволюционная) не ассоциируется у нас с чем-то светлым, хорошим. Она вся пропитана потом, а цвет кирпичных стен – скорее не красный, а багровый, кровавый.
Вероятно, сравнение со змеем неслучайно – его надо понимать в библейском контексте. Город с его промышленностью меняет человека на корню, отрывая его от земли – от деревни. Рабочие казармы и городские кабаки формируют новую парадигму морали и нравственности
Если и вовсе отбросить лирику и говорить по гамбургскому счёту, промышленная архитектура мало интересует современных ивановцев. Сомневаюсь, что все жители города знают, где находится Большая ивановская мануфактура, где «ЗиМа», а где «Самойловский комбинат». Зато все знают, где находится «Серебряный город», и он уже давно не ассоциируется с фабрикой «8 марта», которая когда-то была в тех же стенах. Как бы мы ни дорожили, например, Большой ивановской мануфактурой – надо признать, что и её мы уже потеряли. И дело даже не в том, что недавняя надстройка одного из корпусов изменила панораму комплекса. Я о другом. Не может быть мавзолея Ленина без тела вождя, московского Кремля – без кабинета главы государства. Вот и текстильная фабрика не может быть – без ткацких станков, без рабочих. БИМ сегодня – это просто стены и дырявая крыша. Если хотите – это симулякр (символ, который не имеет воплощения в реальности).
Во время библиотечной дискуссии обсуждались разные варианты современного использования промышленной архитектуры: устройство офисов, жилья, развлекательных центров и магазинов. Но никому в голову не пришло вернуть туда производство. И это симптоматично.
Между тем, лучшее, что можно сделать из текстильной фабрики – новая фабрика. Потому что архитектура по своей природе функциональна. Расположение корпусов, наклонные переходы между ними, водонапорная башня над крышей – все это не случайно, все обусловлено технологическим процессом – огромным конвейером, этапами производства. Что ещё можно вписать в эту схему? Где будет востребована цеховая «анфилада»? Разве что в торговом центре, где клиент, проходя перед бесчисленными витринами, нагуливает покупательский аппетит. Известная аксиома рекламщиков: мы не продаем товар, мы производим потребителя.
Хорошо бы устроить в опустевших фабриках музеи – для них тоже важна последовательность залов. А вот офисы и лофты (жильё) – уже не то. Для их устройства требуются значительные переделки, приспособления. Сама архитектура будет этому сопротивляться. Проще построить новое здание, да и отапливать его будет дешевле.
Когда на библиотечном собрании я всё-таки напомнил о первичном назначении фабричной архитектуры – все почему-то начали говорить о нынешней ситуации в легкой промышленности. И это тоже характерно: первое, что приходит на ум ивановцам – текстиль. Хотя в тех же цехах можно производить микросхемы, компьютеры, автомобили – что угодно, где есть технологическая последовательность.
Вы скажете: а как же экология? Можно ли оставлять в центре города промзону? И здесь сошлюсь на профессора архитектуры И.С. Николаева (он не чужой для ивановцев человек – именно по его авангардному проекту в 1927 году строилась фабрика «Красная Талка»). Так вот, он считал, что по-настоящему заботиться об экологии будут только на том предприятии, которое расположено рядом с домами рабочих и инженеров.
Я уже писал в начале, что культурный ландшафт программирует судьбу местных жителей («бытие определяет сознание»). И здесь появляется вопрос: нравится ли ивановцам их нынешняя судьба? А нравилась ли прежде? Когда? Ответив на это – мы поймем, стоит ли сохранять фабричную архитектуру, да и все остальное. Я убежден, что руководствоваться в градостроительстве надо не только искусствоведческими критериями – но и внутренними потребностями людей. Может быть, надо вообще начать всё с чистого листа: без краснокирпичных фабричных махин. На их фоне человек, кстати, чувствует себя неуютно – песчинкой.
Основным докладчиком библиотечной дискуссии, которую я здесь вспоминаю, был архитектор и ученый Александр Снитко. Он сетует, что образцы ивановской промышленной архитектуры изуродованы пристройками и надстройками, рекламными вывесками, сайдингом. Все это надо срочно убрать. И тем более давно пора очистить от пластикового декора конструктивистский шедевр – фабрику «Красная Талка» (ТЦ «Текстиль-Профи»).
Опять же с этим трудно не согласиться. Но мы должны понимать, что городское пространство не стерильно, оно не может развиваться по идеальному архитектурному проекту – это утопия. Да, нагромождение стилей и хаотичная застройка – малоприглядны, но в этом тоже специфика нашего города. Как говорит профессор Л.Н. Таганов, «в Иванове сочетается несочетаемое». Хорошо это или плохо? Надо воспринимать это как факт, как уникальную данность, на которую согласились первые жители.
В этой публикации я не призываю сносить фабрики или возрождать производство. Моя цель в другом – показать, что городское пространство развивается согласно труднопостижимой внутренней логике. Город меняется только вместе со своими жителями. И наоборот.
В последнее время много говорится о туристической привлекательности Иванова, о его брендировании и позиционировании во внешнем пространстве. Всё это нужно. Но куда важнее – самим понять свой город, почувствовать его дух (простите за высокопарность), постичь потаённое. А без этого – лучше уезжать. Или перестраивать все на корню.
