В конце 80-х тираж газеты «Ленинец» достигал 70 тысяч экземпляров, несмотря на лимитирование подписки (сейчас такое трудно представить!) ввиду… отсутствия бумаги. Газету разбирали в киосках мгновенно, выстраивались очереди. Я полагаю, просто время было такое. Люди хотели свежего, свободного слова. И мы точно попали в закрытую прежде нишу (вернее, открыли её благодаря горбачёвской гласности), хотя тогда даже особо не задумывались об этом. В те годы в «Ленинце» собрался «звёздный» коллектив журналистов, многих из которых знают и любят до сих пор. Мы, молодые, ворвавшиеся в застойную, как нам тогда казалось, жизнь, боролись с привилегиями тогдашних партийных чиновников, хотели сделать жизнь справедливее…
И тут – XХVIII съезд КПСС. Партийных делегатов, как и народных депутатов РСФСР, тогда впервые избирали на альтернативной основе по округам, а не на конференции или пленуме. Я для себя выбрал самый сложный округ, где тогда жила вся наша номенклатурная партийная элита, – проспект Фридриха Энгельса, улицы Садовую, Арсения, Пушкина, Ноздрина, Сакко... Понимал, что для «демократа», каковым в худшем смысле этого слова меня тогда обзывали за глаза и не только, это самоубийство. Но мне было 30 лет, и я считал: если не удастся убедить их в необходимости коренного обновления партии, зачем тогда вообще ломать копья? Выборы были трудными, с множеством публичных выступлений и дискуссий, но в итоге я стал делегатом высшего партийного форума.
На нём кроме заседаний была возможность, как говорил Михаил Горбачёв (а я тогда впервые с ним познакомился), «познания общечеловеческих ценностей», непосредственного общения с самыми интересными людьми страны – политиками, писателями, артистами, учёными... Но уже в кулуарах я понял, что всё пойдёт по накатанному сценарию: отчёт ЦК, ревкомиссии, выборы – и домой.
Тогда мы собрались с руководством «Демплатформы» и с членами нашей фракции «Молодые коммунисты», образованной на форуме. Решали, что делать.
…Обсуждение по процедурным вопросам, как любил выражаться Михаил Сергеевич, попав в известный шлягер «Обождите!», было довольно продолжительным, но безрезультатным. Я долго ждал у микрофона, и слово мне наконец предоставили. Далее цитирую по служебной стенограмме для делегатов: «Романов А.И., редактор ивановской молодёжной газеты «Ленинец». Как известно, вся наша предсъездовская дискуссия шла вокруг нескольких основных платформ: ЦК, Демократической, Марксистской и платформы организационного инициативного ленинградского съезда РКП. Поэтому у меня есть предложение, поддержанное группой делегатов из различных регионов: после вашего доклада, Михаил Сергеевич, заслушать содоклады представителей всех платформ. Это поможет делегатам нашего съезда окончательно определить свои позиции. В частности, я предлагаю слово для содоклада от Демократической платформы в КПСС предоставить делегату нашего съезда, народному депутату РСФСР Владимиру Николаевичу Лысенко».
В зале на несколько секунд повисла тишина. Затем продолжилось обсуждение. Примерно через полчаса дебатов Михаил Горбачев произнёс (цитирую опять по стенограмме): «Если вы уловили, то я суммировал просьбы: одни предлагали, чтобы товарищ Лысенко получил слово, другие хотят выступить от комитета, который работал с Российским бюро, и, наконец, от Марксистской платформы такая заявка есть. Я суммировал и сказал: давайте всем дадим по 15 минут после доклада».
Это было победой демократов на съезде. Отступать назад, к «закручиванию гаек» ни Горбачёв, ни другие теперь уже не могли.
Аркадий Романов в профессиональной журналистике 35 лет. Два десятилетия был главным редактором сначала областной молодёжки – «Ленинца», а потом «Рабочего края» (сейчас литературный редактор). Лауреат областной журналистской премии им. Д.А. Фурманова. Автор книги об Ивановском интердоме
…Порой, когда мы собираемся с друзьями, меня в шутку упрекают: «Это не Горбачёв, а ты партию развалил». Я не обладал и не обладаю столь феноменальными способностями и полагаю, что всё происшедшее было закономерным итогом процесса, объективно не зависевшего от нас. Но, тем не менее, следует признать, что впервые в пику ЦК было озвучено и признано мнение оппозиционеров. А затем началась дискуссия. …Я достаточно активно работал в двух комиссиях съезда. Но почти сразу выявилась одна серьёзная проблема. Сначала в зале Дворца съездов было всего девять микрофонов. Естественно, выступить (или хотя бы произнести реплику) мог далеко не каждый делегат из пяти тысяч человек (вместе с приглашёнными). Потом микрофонов стало 12.
Уже в первый день съезда, вечером, у гардероба КДС (который был пуст – всё-таки лето) собралась группа журналистов. Среди них были главный редактор «Московских новостей» Егор Яковлев, Юрий Черниченко, Отто Лацис, Борис Резник, ведущий программы «Время» Сергей Медведев (в то время мы внешне были похожи с ним, как близнецы-братья, и нас постоянно путали. Сейчас Сергей – автор передач по кагэбэшным хроникам на Первом канале), актёр Владислав Стржельчик и другие.
Егор Владимирович сказал: «Вам нравится наш съезд и его освещение в прессе?.. Мне – тоже. Есть предложение издавать альтернативную газету. Назовем её «13-й микрофон». У кого есть что сказать, тащите заметки Виктору Юкечеву и Тане Мерзляковой».
Я тогда ещё не мог осознать, что на моих глазах рождается подпольная (!!!) партийная (!!!) печать образца 1990 года. Популярность была ошеломляющая. Расходился «13-й микрофон» в фойе Кремлевского Дворца съездов мгновенно, в то время как огромные пачки «Правды» и «Советской России» обычно лежали до конца заседания.
Притаскивали мы наш «13-й микрофон» во Дворец съездов от Боровицких ворот Кремля, куда его привозили из типографии «Московской правды». Егор Яковлев вместе со всеми был и носильщиком, и курьером, и бог знает кем. Утром, перед заседанием мы аккуратно раскладывали газеты в президиум. Служба безопасности работала на отлично – через десять минут газеты успешно исчезали. Приходилось повторять операцию вновь. Самая эффективная раскладка происходила, когда члены политбюро уже рассаживались в президиуме. Как-то раз во время одной такой «экспедиции» Михаил Сергеевич Горбачёв даже довольно грубо одёрнул меня.
А через час после начала заседания, когда кто-то, видимо, замешкался и забыл поменять ему чай с молоком и ещё с чем-то (как известно, он страдал заболеванием горла и не мог долго говорить без этого лекарственного коктейля), он вышел в комнату отдыха справа от сцены. Через некоторое время там оказался и я – с бумагами нашей комиссии, которые я нёс секретарю ЦК Вадиму Медведеву.
Генсек сидел в углу огромной комнаты. Горбачёв читал «13-й микрофон».
– Ну и чего вы добиваетесь с Егором Яковлевым? – увидев меня, спросил он.
– Собственно, правды, – почти наивно ответил я. – Жизнь есть жизнь, если мы, журналисты, как утверждают здесь некоторые, врём, вы скажите об этом во всеуслышание, из президиума. Если нет, сделайте выводы.
– Да, – Горбачёв раскинулся в кресле и через секунду добавил: – Ребята, вот многие на вас на съезде злятся, а ведь без вас здесь ничего бы не было.
Я напомнил ему эту историю через десять лет, в 2000 году, когда Михаил Сергеевич приезжал в Иваново. По ситуации мне первым пришлось пожать ему руку на ивановской земле во дворе особняка на Батурина, где теперь работает областная дума. Потом мы пообщались с ним неформально, и я вновь показал ему нашу «подпольную» газету. Горбачёв тогда только рассмеялся. Видимо, особенно ему понравилась короткая шутка, напечатанная в одном из номеров «13-го микрофона»: «Ваш прогноз: как вы думаете, чем закончится съезд? Одно из двух: или Михаила объегорят, или Егор обмишурится». Фамилии Горбачёва и Лигачёва тогда были у всех на слуху. Десять лет спустя Михаил Сергеевич наложил на мой мандат делегата съезда свой автограф и написал пожелание ивановцам: «Читателям «Рабочего края»! Желаю вам в ближайшее время справиться с трудностями, возродить край, славный замечательными традициями. М. Горбачёв. 27.01.2000».
…А ещё тогда была история с Мавзолеем Ленина. Как и положено, делегаты съезда должны были посетить усыпальницу Владимира Ильича. Очередь из пяти тысяч человек с Красной площади вытянулась до конца Александровского сада – почти до Боровицких ворот. У Егора Яковлева были вопросы к Горбачёву, он отдал их мне (сказав при этом: «Спросишь при случае, когда выйдете к Кремлевской стене») и аккуратно втолкнул в Мавзолей на глазах у охраны и членов политбюро. К моему удивлению, никто в тот момент не вмешался. Нарушив мыслимую и немыслимую субординацию, я оказался в первой шеренге: мы шли втроём с Горбачёвым и Лигачёвым. За нами – Шеварднадзе, Рыжков, Лукьянов и остальные. К своему стыду, за 30 лет жизни я оказался в Мавзолее вождя в первый раз. Когда мы спустились по ступенькам и подошли к саркофагу, Михаил Сергеевич остановился, положил руку на бронированное стекло и тихо произнес: «Вот так, Владимир Ильич…» По его интонации я тогда не понял, что он хотел сказать. А когда выбрались из склепа на свежий воздух и пошли к могилам Сталина и Брежнева, охрана очень тактично оттеснила меня от небожителей к остальным делегатам, и выполнить просьбу Егора Владимировича мне тогда не удалось…
После съезда на бюро Ивановского обкома КПСС меня пытались исключить из партии за «антипартийную деятельность». Голосов тогда не хватило. А в январе 1991 года я вышел из партии добровольно.
Когда в 2000 году Горбачёв был в Иванове, его пригласили посетить фабрику «НИМ». В одном из цехов собралось множество рабочих, и когда он вошёл, одна из ткачих крикнула через толпу: «Михаил Сергеевич, может, я на что сгожусь, пусть даже не замуж». В тот момент надо было видеть лицо Горбачёва, только что потерявшего Раису Максимовну. Но он смог собраться и промолчал.
Тогда я окончательно поставил крест на большой политике…
