Сегодня идёт много разговоров о бренде нашей области – но разговоры эти всё больше о чём-то надуманном, высосанном из пальца. Но под их убаюкивающий шелест область постепенно лишается всего, что когда-то составляло её славу и гордость: завода ИЗТС, например, который лихорадит последнее время вне зависимости от финансовых и других кризисов, обрушивающихся на страну. Что происходило на заводе в последние годы? Об этом мы беседуем с генеральным директором ОАО «ИЗТС» Владимиром Бажановым.
Фото: Варвара Гертье
- Владимир Михайлович, вы 50 лет проработали на ИЗТС и в отрасли, застали разные времена – и завода, и отрасли. Почему, на ваш взгляд, сегодня отечественное машиностроение находится в таком упадке?
- Вы задали вопрос, на который можно отвечать очень долго. Я считаю, что развал пошёл тогда, когда начались отношения «мы всё купим», в гайдаровские времена, и в результате сегодня профессию машиностроителя просто выкинули за борт. Вот есть семнадцатое профучилище, которое я постоянно поддерживал и поддерживаю, и когда туда пришло всего пять токарей на обучение, я понял, что профессия рабочего умерла. Сегодня в цене адвокаты, программисты, бухгалтеры, управленцы. И все они с МВА, все считают, что могут спасти Россию и её экономику. Но ведь это – полная утопия. Я объехал весь мир и видел, что в таких странах, как Англия, Германия, Италия, Япония, Тайвань, Китай, Чехии, всё поставлено по-другому. Я захожу в чешский «Экспертный банк» и там написано на стене: «Мы кредиты даём не для того, чтобы иметь прибыль, а для того, чтобы развивалась наша промышленность». И проценты соответствующие: кредит дают под 2-3%. А в Японии – под 0,02%! В тяжёлом станкостроении очень длительный цикл изготовления станков, от 6 до 12 месяцев, а предоплата за них составляет 30%, а то и всего 10%, при этом тут же надо отдать НДС. Я всегда и везде задавал вопросы по этому поводу, просил посчитать экономику. Мне в правительстве РФ говорили: да, действительно, нелогично, но если мы отменим НДС, знаете, сколько потеряем миллиардов?
- Сказка про белого бычка получается.
- Да. В Японии в 2008 году пяти заводам государство просто платило заработную плату, только чтобы сохранить технический уровень людей, технический потенциал страны. Но если станкостроение составляет 0,12% ВВП страны, тогда, конечно, на него можно не обращать внимания. Но потеряем станкостроение – однозначно потеряем возможность развивать страну.
- Для большинства ивановцев старшего поколения ИЗТС ассоциируется с именем Владимира Павловича Кабаидзе. Каково это было для вас – перенять предприятие в не самое лучшее время и у легенды? В то время менялась страна, всё рушилось…
- Кабаидзе доверял тем людям, которые «тащили» дело. А я окончил школу, проходил на ИЗТС практику, потом пришёл учеником токаря. Отслужил в армии, поступил в институт и снова вернулся. Мы работали в три смены. Корпуса тогда ещё только строились: были построены корпус тяжёлых станков и инструментальный корпус.
Когда Владимир Павлович в 1970 году пришёл на завод, мы «закрутили» производство на новые виды обрабатывающих центров. Тогда в моде были так называемые безлюдные технологии, это направление «пошло». В главном корпусе был сделан первый уровень автоматизации: стоял склад, стояли тележки, выгружались паллеты, ходили краны. Кабаидзе собрал команду профессионалов, создал конструкторское бюро, которое потащило технологии с Запада.
Развал пошёл тогда, когда начались отношения «мы всё купим», в гайдаровские времена, и в результате сегодня профессию машиностроителя просто выкинули за борт
- Это было СКБ мирового уровня? - Кабаидзе пытался сделать здесь институт станкостроения, но для этого по нормам надо было порядка 5000 работников, и мы тогда не прошли. В Москве был отраслевой институт ЭНИМС, где сидели академики и профессора, которые смотрели за новыми разработками, читали материалы, считали, что необходимо применять. Сегодня этого нет. Сегодня на базе МГТУ «СТАНКИН» Минпромторг пытается что-то организовать, сделать, какой-то центр, но это учебное заведение, там не занимаются фундаментальной наукой, прикладными разработками, и это большая потеря.
- И каково было на заводе при том развале, в котором была страна?
- Я скажу откровенно: под конец Кабаидзе стал, мягко говоря, затухать. В горбачёвские времена выбирали всех, вплоть до начальников цехов. Кабаидзе отказался от этого дела. Наши станки тогда стали уходить в Японию и в Германию, предприятие стало получать «зелёненькие». И Кабаидзе ещё на XIX партконференции выступил и сказал: когда министерство начнёт мышей ловить, тогда мы ему и будем платить. Он стал сильно критиковать министерство станкостроительной промышленности. И после этого многие министры от ИЗТС отвернулись.
О Кабаидзе можно говорить без конца. В конце концов он уехал работать в Германию, а мы много работали с немцами. Заводом стал руководить Юрий Витальевич Масловский. Было непросто, наступили лихие времена, работать в рынке никто не умел, но все были уверены, что такой завод не обанкротят. А его взяли и обанкротили, в 1997 году. Обанкротила налоговая, подключились энергетики, тепловики – они тогда лютовали. А ведь тогда не было института банкротства вообще. Вот в этом кабинете выбрали меня арбитражным управляющим и директором завода.
Я пошёл учиться на управляющего, заключил мировое соглашение с тепловиками и энергетиками: мы сделали продукцию, которая была востребована городскими сетями и взаимозачётами как-то вылезли из этого банкротства, рассчитались полностью.
Всё вокруг валилось: и в стране, и в отрасли. Я помню как сейчас: мы поехали на выставку в Ганновер со своими станками, а немцы подобные машины уже сделали. Они за несколько перестроечных лет ушли далеко вперёд. Мы тоже решили заняться новыми машинами, но на новые машины нужны деньги, а где их взять? Я в министерство – там, конечно, ничего. Кабаидзе приходил к нам как консультант, мы постоянно с ним работали, советовались. Я говорю ему: что будем делать? Мы тогда очень много делали всего для космоса, и он предложил поехать в космический НПЦ им. Хруничева, к Анатолию Ивановичу Киселёву. Мы выклянчили у него какое-то количество деньжат под разработку, закрутили производство, купили комплектующие, сделали новую машину и показали её в Минске в 2000 году. Если старая модель перемещалась, скажем, на 3,5-4 метра в минуту, то новая – на шестьдесят, представляете?
- То есть банкротство 1997-го оказалось как бы началом возрождения?
- Да. Сидеть и ждать было нечего, команда была боевая, профессиональная, сильная. Мы были единомышленниками – вот что самое главное.
- Я смотрю на ивановских машиностроителей – на вас, на Токаева, на хозяев «Автокрана». У вас же огромная территория в центре города, со всей коммунальной инфраструктурой…
- У ИЗТС 52 гектара.
Кабаидзе ещё на XIX партконференции выступил и сказал: когда министерство начнёт мышей ловить, тогда мы ему и будем платить
- …И вы, вместо того чтобы настроить здесь элитного жилья или коммерческой недвижимости, как безумцы, сохраняете коллективы, разрабатываете новые проекты, что-то делаете... Зачем это вам? - Наверное, нас так воспитали.
- Целую страну когда-то так воспитали, но на территории большинства заводов уже нет производств…
- Да, к сожалению, это так. Но я и другое вам хочу сказать, я и Конькову это сказал в последний раз, когда был у него: я хочу сохранить в Иванове имя станкозавода, сохранить традиции, потому что есть внуки, есть сыновья, есть ветераны, есть уйма людей, которые тебя знают, и которых ты знаешь. И я не хочу, чтобы мне в спину плевали. Если из области уйдет ИЗТС – за державу будет обидно. Наш завод всегда был в области номером один по наукоёмким разработкам. «Автокраны», «Кранэкс» (я не боюсь их обидеть) – это промышленный ширпотреб. А у нас каждый год начиная с двухтысячного – новый станок. Это продолжалось до 2008 года. В 2008-м случился пожар и начались вопросы…
- Какие вопросы?
- Интересные вопросы. Тогда в регион только пришла новая команда во главе с Михаилом Менем, который у нас на заводе был всего один раз, когда сюда приезжал вице-премьер Сергей Иванов. Мы тогда в разные инстанции написали много писем о том, что завод нуждается в помощи, было дано много всяких поручений. Но в результате, как обычно, ничего. Зато меня вдруг вызывают в первую налоговую инспекцию города Москвы. Это с моим-то бюджетом, с моими невеликими налогами! Елена Маркова, которая руководила областной налоговой службой, говорит: Владимир Михайлович, что-то около вас идёт очень большое шевеление. Меня приглашают к Примакову (который возглавлял Торгово-промышленную палату), на одном из совещаний ко мне подходит человечек и говорит: Владимир Михайлович – это вы? А как вы смотрите на то, что мы ваше предприятие хотим забрать? А мы тогда много поставляли для железной дороги: Коломна – это тепловозные заводы, Тверь – вагоностроительные заводы, Уралвагонзавод – все полностью заводы, Мытищи – электрички. Плюс оборонка, космос. Я говорю ему: не знаю. Дальше всё по-простому: отдай, говорят. Отдай, понимаешь? Я отвечаю: ребята, если есть нормальный инвестор и у него имеется бизнес-план, план развития, то давайте садиться и говорить цивилизованно. А мне в ответ: мы вас приглашаем на Лубянку. И я поехал на Лубянку прямо с этого совещания и не знал, выйду оттуда или не выйду. Я там был трижды, со мной беседовали очень конкретно: ваше производство нужно некоему государственному холдингу. Я говорю: так оно же негосударственное. А они в ответ: сейчас государство – это мы. Примерно так говорили.
Потом добрые люди дали мне почитать бумагу, которая пришла в прокуратуру из недр правительства Ивановской области с указанием найти у Бажанова налоговые или иные нарушения, связанные с производственной или личной деятельностью. Аналогичная команда даётся налоговой инспекции: немедленно провести проверки. И у нас начались выемки, уголовные дела на ровном месте. Меня кошмарили, наверное, месяцев восемь. Госнадзор, охрана труда – всё по списку… Я же сначала как думал: пришёл новый губернатор, который знает Московскую область, а Московская область – это порядка 20% всех оборонных предприятий России, отличный рынок, пойдут заказы. А пошло совсем другое…
Потом я встретился с Михаилом Александровичем и сказал, что у нас от процедуры банкротства остались только пени (по 380%), но за пени сегодня никто не банкротит. Сказал, что будем их гасить, но сегодня бьёмся как рыба об лед: нет заказов. А тут ещё бумаги из областного правительства – и показываю ему копии: это как понимать? Молчит. Потом попросил Михеева «немедленно разобраться, тут какое-то недоразумение». Я говорю: тут недоразумения никакого нет, если кто-то хочет иметь какую-то долю в заводе, давайте разговаривать, я же не против, если это на благо всем. А сделать ещё один пустырь или что-то типа «Серебряного города» можно за пять секунд. Прямо так и сказал, открытым текстом.
Эта история имела для меня продолжение: по слухам, Михеев на меня обиделся и тут же по своим каналам стал давить, налоговая и все остальные подключились.
Наступили лихие времена, работать в рынке никто не умел, но все были уверены, что такой завод не обанкротят. А его взяли и обанкротили, в 1997 году. Обанкротила налоговая, подключились энергетики, тепловики – они тогда лютовали
- А Лубянка что? Успокоилась? - Лубянка успокоилась. Я же после этого приглашал сюда министра и председателя ассоциации станкостроителей, мы выступали на ивановском телевидении. Всё тогда было почти как сегодня, когда на завод опять идут здоровые «катки». И опять надо сохранить предприятие и формировать общественное мнение – считаю, оно тогда сыграло положительную роль. Рейдеры боятся, когда создаётся общественное мнение не в их пользу.
Только всё стало успокаиваться, как 2 апреля 2008 года случился громадный пожар на заводе. В 3 часа ночи сгорели сборочный цех и шпиндельное производство. Подчистую. Четыре тысячи квадратных метров кровли выгорело и обрушилось. Обрушились краны.
- Причину установили?
- Установили. В цехах железо и бетон, что там могло гореть?
Ни сам Мень, ни кто-то ещё из областного правительства после пожара на завод даже не приехали. Пожарные приехали, попрыскали что-то и тут же уехали. Я позвонил в ФСБ, говорю: может, здесь был теракт или ещё что-то? Тишина. Забегалов тогда говорил мне: ну что, ещё одного висяка мне подкинешь? А у меня там готовых станков стояло на выход, каждая машина миллионов по двадцать. Комплектующих было много – первый квартал кончался. Также сгорело сорок восемь станков в шпиндельном производстве. Охрана тут же уволилась вся, тут же разбежалась, найти её никто не смог. А там, в корпусе, сидел ведь охранник.
Пожарные сказали как всегда: электропроводка. Но меня до этого как раз они же и проверяли, не было ничего этого в их записях и предписаниях.
Я после этого долго думал. А потом пригласил сюда тех, кто занимался анализом катастрофы на подлодке «Курск». Сохранил всё на пожарище, как было. Я говорю им: мне необходимо установить причину. А они: мы однозначно установим причину, но не было б тебе хуже. А мне куда уж хуже? 452 миллиона официального ущерба, техногенная катастрофа – это всё было зафиксировано.
Эксперты приехали, взяли образцы и сказали однозначно: поджог. Здесь были какие-то элементы, которые создают высокую температуру при горении. Институт в Питере дал заключение, оно у меня в сейфе лежит. Занос огня извне – написано в заключении.
После пожара я начал стучаться во все министерства: случилась техногенная катастрофа. В ответ везде одни отписки. Областное правительство выделило мне три миллиона рублей из бюджета на то, чтобы экспертизу провести. Дай Бог, что все остались живы.
Производство мы запустили в ноябре того же года, а до этого люди шесть месяцев работали под открытым небом. Очень важный момент в этой истории: никто с завода не уволился, ни один человек! Выходили на работу в субботу, в воскресенье. Разгребали пожарище, отчищали помещения, все работали в фуфайках, в телогрейках, я выдавал термосы с чаем, пироги.
- Но восстановить прибыльное производство уже не получилось?
- Завод заработал. А потом всё повалилось – кризис.
- Именно поэтому в 2014 году вы решили привлечь на завод инвесторов?
- Да. Путин подписал постановление № 1224, запрещающее покупать за рубежом оборудование, которое производится в России. Сейчас это называется импортозамещением, а тогда был просто запрет. Но ведь чиновники по-другому думают: а зачем российское развивать, если мы можем сегодня купить готовое оттуда. И начали всеми путями закупать оборудование именно из-за границы. Оборонка всегда является паровозом экономики: как только оборонка начинает развиваться, она за собой тащит всю промышленность. Но люди сегодня в оборонке не те: старики ушли, пришла молодёжь, которая больше смотрит на Запад – покупать хочет там. И когда в оборонке появились деньги, эти люди, я считаю, создали вокруг них громадный коррупционный клубок.
Ещё тогда в России сказали: все заказы через тендер, но только с обеспечением. А за обеспечением – иди в банк. А банк – давай в залог ликвидную недвижимость. Обеспечительные меры для участия в тендере – это от десяти до сорока миллионов рублей. Мы тогда бились долго, но никто палец о палец не ударил, чтобы как-то помочь. Президент ассоциации «Станкоинструмент» Георгий Васильевич Самодуров предложил искать частных инвесторов. Такие инвесторы, как Мордашов, Дерипаска, Прохоров, сразу отказались – им это было неинтересно. Появились люди из группы «Стан»: у них под Уфой Стерлитамакский завод, завод в Коломне, в Кимрах, в Клину – «Московские шлифовальные станки». Они мне тогда говорили: мы друзья с Мантуровым, с заместителем председателя военной промышленной комиссии Бочкарёвым, с Рогозиным, мы будем заходить «сверху». Я подумал: вообще-то это выход. Одно дело, когда ты по каждому станку ездишь куда-то месяцами, а другое – когда заводу дают 500 миллионов на развитие. Составили бизнес-план, стукнули по рукам. Я собрал на митинг всех рабочих, поехали к Давлетовой, к Конькову. И вот «Стан» выкупил ИЗТС. Не весь – площадку в центре нашей территории и два корпуса без оборудования: без станков, без кранов и всего остального. Более того, они меня там поставили генеральным директором – это была их инициатива, я говорил: зачем это мне? Правда, сегодня оказалось, что их обещания и конкретные дела – это большая разница.
Я и Конькову это сказал в последний раз, когда был у него: я хочу сохранить в Иванове имя станкозавода, сохранить традиции, потому что есть внуки, есть сыновья, есть ветераны, есть уйма людей, которые тебя знают, и которых ты знаешь. И я не хочу, чтобы мне в спину плевали. Если из области уйдет ИЗТС – за державу будет обидно
- Меня это тоже удивляло. Вроде продал завод Бажанов – и надо отходить. - Это была их инициатива. Но самая главная их ошибка – они отказались от всех дополнительных работ, которые мы всегда делали помимо производства станков. За счёт чего мы жили? Станки – это первое и главное. Второе – капитальный ремонт оборудования. Третье, и это очень важно – сторонние заказы, не связанные со станками. Ну, например, мы у Костромской ГРЭС являемся генеральным подрядчиком по капитальному ремонту турбин. Это мне всегда давало миллионов 7-8, и я такими дополнительными работами полностью закрывал заработную плату. Они же от этого отказались – мы зайдём сверху. В итоге они четыре станка за год сделали. Да ещё и тридцать процентов коллектива сократили, а из остальных почти половина в простоях.
- А вы сколько делали до их прихода?
- До их прихода – 25–27 станков в год.
- Сейчас вы называете их рейдерами, они вас чуть ли не вором. В чём суть конфликта?
- Вы знаете, почему они так меня называют? Купив только стены, они сказали: мы всё остальное завтра купим и даже соглашения заключили о выкупе оборудования и прав на товарный знак и техническую документацию. Проходит время, и я говорю: ребята, пришло время, покупайте.
- Они так и не купили ни товарный знак, ни оборудование?
- Нет. Мы потом заключили договор аренды на наше оборудование, но они даже её не платят уже полтора года. Используют наше оборудование и ни копейки не платят. А сейчас пошли разговоры: да оно уже устаревшее. За аренду не платят, за оснастку, за документацию, которая есть на предприятии, не платят. Самое главное, что меня поразило в них, это когда младший партнёр группы «Стан» Звягинцев сказал: «Владимир Михайлович, мы сейчас должны встретиться и договориться». А сам до этого два дня бегал: в прокуратуру, в ОБЭП, у Давлетовой побывал, в суд подал на меня, что я им 72 млн ущерба нанёс. Судья посмотрела и вернула им назад все документы. Говорит: вы хотя бы обоснуйте свои требования.
Мы им говорили: платите, ребята, хотя бы какие-то деньги… Сейчас я хочу сказать, что эти ребята из группы компаний «Стан» не теми людьми оказались. Ведь они как хотели? Купили на кредитные средства за 174 млн эти два здания и тут же переоценили их в разы. Тут же. И сразу отдали их в залог банку под новые кредиты. Они делают дутую капитализацию предприятия. Для того, чтобы просто продать его по совершенно другой цене. Они говорили, что получили отмашку сверху: выводите это хозяйство на безубыточность, а мы вам предоставляем ещё заводы. Вот у нас есть ростеховский «Новикомбанк», который даст вам кредиты на закупку. У них самих в обороте всего миллионов 50, может быть, есть. А всё остальное – это заёмные средства. И когда «Новикомбанк» зашатался, у них приостановилось кредитование. Оказалось, что своего-то они ничего не наработали.
Я им говорил тогда: давайте по-людски разойдёмся, я только ваш помощник в этом деле, больше никто. Ведь они нам не платили за электроэнергию и потом мы отдельно на «Гарант» им договор сделали, чтобы они сами с ним разбирались. Дальше зима – они за газ не платят. Ну и сидите без него.
- Я зашёл на завод: электричества нет, в туалетах воды нет. Это последствия вашего конфликта?
-Да.
- Как вы думаете, чем всё это закончится?
- Я бы хотел договориться. Надо договариваться. Они настаивают, что я нанёс им ущерб – пусть докажут. Это завод, а не киоск газетный, где газеты кончились и всё: ушла на базу, больше ничего нет. Здесь длительный цикл производства, и какие-то станки в момент продажи ИЗТС ещё были в производстве, их надо было доделывать. Мы с ними составили график незавершённого производства, и там оказалось 36 млн рублей плюса. Но для этого им надо было что-то вложить сначала.
- А у них нет денег?
- Они вкладывать просто не собираются и не собирались. Не хотят возвращать долги, не хотят вкладывать в производство.
- Власти вам помогают?
- Главное – не мешают. Нас с младшим партнёром группы «Стан» Звягинцевым пригласили к Давлетовой, и я сказал чётко и ясно: Светлана Валентиновна, по всем бумагам они должны 10 миллионов за аренду оборудования, за электроэнергию, за воду и так далее. Что они ни обещают (а записей протокольных и графиков погашения – тьма с их подписями), ничего не выполняют. Надо составить график с обеспечительными мерами – вашими, предположим. Может, вы бюджетом областным за них поручитесь? Она ответила: нет, ни в коем случае – обожглись, чувствуется. И вопрос подвис.
Эти псевдоинвесторы настаивают: давайте нам 72 миллионов. Якобы они доделывали продукцию, за которую так и не получили деньги. На самом деле они наши заказы доделали, не вложив в них ни копейки. Я им говорил постоянно: дайте загрузку заводу. Ведь нельзя, не загружая завод, зарплату платить. Это всё ложится куда? Сделали 4 станка, на эти станки всё и бахнулось.
- А за те станки, которые вы доделывали, кто платил рабочим?
- А вот мы и хотим разобраться: сколько же мы доделывали? Предлагаем поднять наряды и выяснить.
Ни сам Мень, ни кто-то ещё из областного правительства после пожара на завод даже не приехали. Пожарные приехали, попрыскали что-то и тут же уехали. Я позвонил в ФСБ, говорю: может, здесь был теракт или ещё что-то? Тишина. Забегалов тогда говорил мне: ну что, ещё одного висяка мне подкинешь?
- Почему они не идут на это? - Они вроде бы согласны, но сейчас уже я не доверяю им полностью. Хотя для себя я решил, что должен во всём разобраться.
Недавно случился ещё один инцидент. Они доделывали два своих станка. Это их станки. Я им говорю: я возьму эти два станка в качестве обеспечительных мер. А они взяли штурмом проходную, скрутили охрану и вывезли станки. После этого, конечно, всё стало сложнее.
- Как вы думаете, чем всё это закончится? Для завода, для вас лично?
- Идёт болтовня, что они вроде в Коломну хотят производство перетащить. Но я знаю, что у них и в Коломне дела плохи.
Наверное, я привлёк не тех инвесторов. Может, это одна из моих ошибок. Хотя я всё равно надеюсь, что завод будет работать на земле ивановской. Что люди останутся, что мы сохраним династии и тот костяк, что может делать для страны хорошие обрабатывающие станки.
- Но ведь в современных экономических условиях это звучит как фантастика?
- Я не скажу, что это фантастика. На сегодняшний день они подписали госконтракт несколько сот рублей по ниокровским работам. Это всё мои наработки. Как я представляю импортозамещение? Мы покупаем на Западе шпиндель высокооборотистый в сборе. Покупаем систему отсчёта линейной направляющей. Покупаем систему ЧПУ. Но почему сегодня государству не выделить денежные средства на то, чтобы эти деньги дошли до российских разработчиков, а не до зарубежных производителей? Или, если разработчиков уже нет, давайте хотя бы купим технологию. Надо покупать не станки – надо покупать технологии. Надо сегодня мозги покупать, если у самих уже мало что осталось.
Но это всё темы и вопросы, которые мне самому не решить. Тем более в сегодняшней непростой ситуации – и на ИЗТС, и в отрасли вообще.
Но при всём при этом, хочу сказать: я счастливый человек. Я часто размышляю: не хотелось бы так историю заканчивать, такими событиями. А потом думаю: Господи, да я счастливый человек – построил дом, двое детей, трое внуков, пятьдесят лет отработал на этом заводе. Ведь самое главное – ум, профессионализм, честь. Этого никто ещё не отменял. Я отношусь к тем людям, которые всегда сначала делали дело и только после этого что-то для себя пытались сделать.
