Светлана Романчук: «Самое тяжелое для меня – отказывать людям»

Елена Шакуто


Фото: Варвара Гертье

– Светлана Викторовна, сначала вопросы о политике. Вы стали директором департамента здравоохранения Ивановской области. Не жалеете, что согласились пойти на этот пост?
– У меня есть несколько жизненных правил, и одно из них – никогда не жалеть о том, что уже сделано.

– Вы ощущаете себя членом команды Павла Конькова?
– Однозначно да.

– А что вас в нём привлекает как в руководителе, губернаторе?
– Во-первых, он хороший руководитель и хозяйственник. Во-вторых, порядочный человек. И наконец, он патриот Ивановской области, ему, как и мне, не всё равно, что будет дальше с его малой родиной.

– У вас теперь новый заместитель – победительница праймериз «Единой России» Светлана Москвина. Как и когда вы узнали о её назначении?
– Что значит «я узнала»? Со мной это назначение заранее было согласовано губернатором. – То есть с вами советовались по поводу кандидатуры Москвиной?
– Я ещё раз говорю, что Павел Алексеевич – порядочный человек, поэтому он ещё до назначения согласовал со мной её кандидатуру. Назначение Светланы было связано с тем, что мой заместитель по детству и родовспоможению Алексей Карнеев подал заявление об уходе. Бытует мнение, что чиновники – люди продажные и не хотят отвечать за результат своего труда. На самом деле среди них много порядочных людей: когда у нас повысился показатель младенческой смертности и стали появляться проблемы с педиатрической и акушерско-гинекологической службой (они выплыли к концу прошлого года), Алексей Карнеев (кстати, врач в третьем поколении) написал заявление об уходе. Алексей Алексеевич считает, раз он отвечает за эту сферу в департаменте, он и должен нести ответственность. В январе я уговорила его остаться, потому что реально не было никого, кто мог бы встать на эту должность. Светлана Москвина очень активно себя проявила, у неё большое желание поработать чиновником. Вообще врачи идут в чиновники крайне неохотно. Главврачей, желающих пойти в департамент, очень мало. В больнице у них конкретный участок работы, для них помощь людям – это главное. А здесь – очень неблагодарная работа: что бы ты ни сделал, при дефиците финансирования сделать идеально невозможно, при этом очень много негатива. Поэтому найти кого-то на работу очень сложно. Когда Москвина согласилась пойти работать в департамент, Павел Алексеевич согласовал кандидатуру, и решение состоялось. Хорошо она работает или плохо, можно будет сказать спустя определённое время. Любой зам приходит на работу в департамент с испытательным сроком, чтобы было время посмотреть, как он будет справляться. Уровень, на котором работает Светлана Сергеевна, достаточно сложен. Но у неё много амбиций, она молода.

– Продолжая «женскую тему» в ивановском здравоохранении: как вы думаете, насколько значима фигура Татьяны Яковлевой для ивановской медицины сегодня?
– Татьяна Владимировна была и остаётся патриотом Ивановской области. Я её достаточно хорошо знаю ещё с тех времен, когда она была главным врачом Нерльской больницы. И кто бы что ни говорил, я абсолютно убеждена, что ей небезразлична судьба Ивановской области. То, что она сейчас делает в министерстве, заслуживает уважения, потому что она продвигает первичную профилактику. Она отвечает за работу с регионами, занимается диспансеризацией, проблемами первичной профилактики, формирования здорового образа жизни. Я убеждена, что это основополагающий фактор в сохранении здоровья человека.
В свое время, когда Татьяна Владимировна впервые уходила с врачебной работы в политику, я у неё спросила: «А не жаль?» На что получила замечательный ответ: «Как врач я могу спасти десятки пациентов, как главный врач – наверное, сотни, а как политик – десятки тысяч». И это правда: только за первое полугодие 2016 года, благодаря правильно выстроенной работе Министерства здравоохранения РФ, где работает Татьяна Яковлева, в России умерло на 27 тысяч человек меньше по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.

– Персонал ивановских больниц ропщет: согласно законодательству об обязательном медицинском страховании, больница не может потратить на закупки оборудования единовременно больше 100 тысяч рублей. Но больницам не хватает оборудования, чтобы проводить современную диагностику и лечение. Как эту проблему решить?
– Таков федеральный закон. Но всегда можно найти варианты решения проблемы: нельзя купить, но можно взять в аренду. – Давайте поговорим об оптимизации в системе здравоохранения. Вам не кажется, что процессы, которые в ней происходят вот уже несколько лет, совсем нездоровые? Взять хотя бы оптимизацию Ивановской ЦРБ. Это сокращение ради сокращения?
– В данной ситуации – как раз наоборот! Жители Ивановского района были недовольны тем, что для сдачи анализов и консультаций у узких специалистов им приходится ездить в районную больницу, расположенную в селе Ново-Талицы. Представьте себе: житель Горино, например, мимо 12-й поликлиники, 3-й горбольницы едет в Ново-Талицы через весь город, с двумя-тремя пересадками. Бред. Людей пытались прикрепить к узким специалистам близлежащих больниц ещё три года назад, но они были чужими для этих больниц. Ведь, учитывая подушевой принцип финансирования в медицине, именно Ивановской ЦРБ страховые компании платили за обслуживание этих пациентов, а узкий специалист в той же третьей городской больнице не получал за это денег. Поэтому Ивановскую ЦРБ мы ликвидировали как юридическое лицо, а жителей Ивановского района официально прикрепили к крупным больницам, которые расположены ближе всего к их населённым пунктам. При этом все ФАПы, офисы врачей общей практики в Ивановском районе сохранены и продолжают обслуживать прикреплённое к ним население, но уже подчиняясь другим главным врачам. Больница в Ново-Талицах тоже полностью сохранена, и стационар, и поликлиника продолжают работать, но обслуживают только ту часть Ивановского района, для которой эта больница является близлежащей. Только она станет теперь структурным подразделением 1-й городской клинической больницы – с 1 октября. Ни одного врача или медсестру мы при этом не сократили, сокращению подвергнется только управленческий персонал. Им были предложены варианты трудоустройства. Для населения этот вариант оптимален, это подтвердил общенародный опрос, проведённый администрацией района в мае этого года. Да, пожалуй, этот процесс можно назвать оптимизацией, но это оптимизация в первую очередь для людей.
Для меня как руководителя системы здравоохранения области приоритетными были, есть и будут интересы пациентов. Кстати, реорганизация медицинских учреждений (или оптимизация, если хотите), как и брак по расчету, не всегда бывают неудачными. Так же, как и браки по любви, не всегда долговечны… Поэтому впредь, проводя какую-либо реорганизацию лечебной сети, мы экономическую ее целесообразность будем согласовывать с пожеланиями населения, вынося на обсуждение общественности. Обязательно.

– Правда ли, что из облздрава пришлось увольнять чиновников, чтобы закупить супердорогое лекарство «Экулизумаб» по 342 тысячи рублей за флакон для двух девушек с редкой болезнью крови?
– Немного не так. Я говорила журналистам, что у нас не хватает денег в бюджете на здравоохранение, в том числе на лекарственное обеспечение региональных льготников. Катастрофически. Причем многие считают, что виноваты в этом губернатор и чиновники департамента: не выделяют деньги. На самом деле ситуация гораздо сложнее: их неоткуда выделять! Это связано с тем, что бюджет региона предельно дефицитен. У нас на одного работающего приходится почти двое неработающих. Причём более 300 тысяч человек официально неработающих – это люди трудоспособного возраста. А ведь взносы в систему медицинского и социального страхования за неработающее население в федеральные фонды платит областной бюджет! Плюс эти люди не платят налоги, соответственно, нет поступлений в бюджет. В соседней Владимирской области – наоборот. Работающих в 1,3 раза больше, чем неработающих. Соответственно, наполняемость бюджета существенно выше, а платежи за неработающее население относительно меньше. Поэтому на ту часть здравоохранения, которая должна финансироваться из областного бюджета, а не из ОМС, у нас выделяется чуть больше миллиарда рублей, а во Владимире – 4 миллиарда! – А что это за региональная часть здравоохранения?
– Это все социально значимые заболевания. Только из бюджета региона, без привлечения средств ОМС, должны оплачиваться противотуберкулезная служба, психиатрическая и наркологическая помощь, лечение больных ВИЧ-СПИД, венерическими заболеваниями, а также служба медицины катастроф, судебно-медицинская экспертиза, специализированные дома ребенка (для детишек-отказников до 3 лет) и т. д. Из этих же денег финансируется содержание департамента здравоохранения, закупка оборудования стоимостью свыше 100 тысяч рублей, капитальные ремонты всех лечебных учреждений области и лекарственное обеспечение региональных льготников (к которым относятся и больные сахарным диабетом, и пациенты с орфанными заболеваниями). Чтобы обеспечить хотя бы по минимуму работу всех вышеуказанных лечебных учреждений, нам и нужны 1,5 млрд рублей (а для полноценной работы, с учетом ремонтов и закупки оборудования, санитарного автотранспорта – порядка 4 млрд)! На лекарственное обеспечение в этом году удалось выделить всего около 70 млн рублей (во Владимирской области – около 600 млн). Мы не можем перестать финансировать туберкулезный или наркологический диспансер, например, или закрыть дом ребенка. Поэтому, чтобы найти деньги на лекарства для льготников, в том числе 50 с лишним миллионов рублей на лечение двух девушек, о которых вы спрашиваете, мы должны либо урезать расходы департамента, что мы и сделали, сократив персонал до предела (но это – экономия всего в 2 млн рублей), либо урезать финансирование каких-то лечебных учреждений. Если мы заберем деньги из средств, выделенных на лекарственное обеспечение, мы не сможем финансировать остальных региональных льготников (а их около 50 тысяч человек). А ведь среди этих людей – больные сахарным диабетом, например, в том числе дети! И отсутствие инсулина для них – действительно смертельно, в отличие от экулизумаба, который просто улучшает качество жизни пациенток (за 25-28 млн рублей в год из областного бюджета на каждую). Но есть решения суда, которые мы обязаны исполнить. Иначе судебные приставы арестуют наш счёт, и мы не сможем финансировать туберкулезный и наркологический диспансеры, психиатрические больницы, центр СПИДа, а также службу медицины катастроф, судебно-медицинскую экспертизу и специализированный дом ребенка. Патовая ситуация…

– До вас в кресле директора облздрава сидел Михаил Ратманов, ныне ставший министром здравоохранения Северной Осетии. Он тоже пытался, как вы, сшить 10 шапок из одной шкурки, если можно так представить средства областного бюджета на здравоохранение?
– Да, пытался. К счастью, нам каждый год выделяли дополнительные трансферты из федерального бюджета на лекарственное обеспечение. До июня не было проблемы с орфанниками, потому что мы получили в 2015 году дополнительно 163 миллиона рублей. Поэтому получалось тратить деньги на другие нужды. Например, удалось открыть хотя бы один вытрезвитель в Иванове. Вытрезвители сейчас очень нужны. Ведь около 30% трудоспособного населения России умирают от алкоголизации: ДТП, утопления, пьяные драки… Это просто катастрофа: молодежь спивается, заболевает ВИЧ и тяжелыми формами гепатитов, садится на наркотики.
Деньги на развитие здравоохранения очень нужны! Поэтому, даже если сократить департамент здравоохранения, ну сэкономим мы два миллиона. А дальше что? Выход из этой ситуации один: официально неработающим выходить из тени, создавать новые рабочие места. И платить налоги, пусть минимальные. То есть всей области нужно уменьшать количество неработающего населения: если мы реально заставим тех, кто работает по-серому, работать по-белому, то мы, по подсчётам специалистов, сэкономим в бюджете миллиард за счёт уменьшения платежа за неработающее население в федеральные фонды. Он может быть пущен на лекарства, на детское питание, на всё остальное. Поэтому, когда говорят, что чиновники плохие, я вспоминаю слова философа Р. Фишера: «Можно очень многое ругать в этом мире, но начинать нужно прежде всего с самого себя». Для меня это основополагающий тезис. Прежде чем огульно ругать всех (конечно, есть недостатки и в работе исполнительной власти, и депутатов), нужно посмотреть на самого себя. Не нравится грязь на улицах – не мусори сам и приучи к этому своих детей. Говоришь о том, что плохие чиновники не дали на лекарство девушке 25 миллионов – выйди из тени и начни платить зарплату по-белому или потребуй у своего работодателя зарплату не в конверте. И тогда мы найдем необходимые деньги. – Давайте подробнее поговорим о скандале с «Экулизумабом»: департамент вовремя не заказал девушкам жизненно необходимый препарат, который необходимо капать раз в две недели на протяжении всей жизни. Любовь Николаева и ещё одна пациентка, которая не даёт согласия на публикацию своего имени в СМИ, находились без лекарства больше месяца. Как это объяснит директор облздрава?
– Мне кажется, я уже всё объяснила. Могу только добавить, что сейчас в Великобритании эксперты Национального института здоровья и качества медицинской помощи просят обосновать высокую цену на препарат «Солирис» («Экулизумаб»), который производит единственная в мире компания – американская Alexion Pharmaceuticals. Очень много стран не включили его в список лекарств для бесплатной медпомощи. Они предъявляют претензии из-за необоснованно высокой цены препарата. Эта компания – не единственная, кто идет по пути «вытряхивания» бюджетных денег там, где законодательство позволяет это делать, финансируя благотворительные фонды, дорогих адвокатов и так далее. Мы проигрываем эти суды, и по решению суда обязаны выделять из бюджета для пациентов с орфанными заболеваниями огромные деньги. Представьте: 25 миллионов в год за лечение одного человека. Сколько можно заплатить адвокатам, чтобы вынудить эти деньги вынуть из бюджета? Это лекарство признано существенно улучшающим качество жизни и здоровья, и суды вынуждены, основываясь на доводах адвокатов, принимать решения в их пользу. Что может сделать департамент здравоохранения? Как я уже говорила, мы должны исполнять решения суда, снимая деньги с других статей, чтобы обеспечить этих пациентов. В этом году дополнительного транша из федерального бюджета пока нет. Будет ли он – неизвестно. Если его не будет, как исполнять решение суда – я не знаю.
Мы закупили препарат для Николаевой и ещё одной девушки по решению суда, но есть и другие способы лечения – переливание крови, например. Та же Николаева четыре года жила без «Экулизумаба», жила и лечилась. У каждого больного с тромбофлебитом есть угроза развития тромбоза, есть альтернативные методы лечения и для ПНГ, может быть, менее эффективные, но в сотни тысяч раз более доступные по цене!
Николаева – не единственный пациент, который требует для себя дорогостоящего лечения. К нам приезжают с адвокатской поддержкой и чётким алгоритмом действий. Как правило, это рекомендации кого-то из московских докторов из головных федеральных клиник, явно аффилированных (я не могу этого доказать, но я в этом убеждена). Там выдают рекомендации, что пациенту нужен именно этот препарат и замене он не подлежит. А у пациента с собой памятка, что ему делать дальше: прийти в департамент, написать заявление, зарегистрировать, получить ответ, если не получишь, то жаловаться в прокуратуру, дальше обратиться в суд, в суде попросить немедленное исполнение. Подробная информация, как вытащить деньги из бюджета. Те, кто поумнее, не показывали эту инструкцию, а те, кто попроще, – пожалуйста. Это проблема не только нашего региона, такое по всей стране творится. С моей точки зрения, это жёсткая позиция зарубежных фармацевтических компаний, которые идут путем «вытряхивания» бюджетных денег в тех странах, где есть несовершенства в законодательстве. Я считаю, что на это должны обратить внимание силовые структуры, речь идет уже о национальной безопасности.

– Но ведь люди хотят жить, им что делать?
– Безусловно, каждый человек имеет право на жизнь и на адекватную медицинскую помощь! И в любой ситуации можно найти альтернативные, доступные по средствам способы лечения. Кроме того, социально ответственные фармацевтические компании, которые изобретают лекарства, облегчающие жизнь таким пациентам, идут другим путём. Они снимают патентную защиту с этого препарата раньше срока, и другие компании могут выпускать дженерики. Кто-то будет всё равно покупать оригинальный препарат, но он уже не будет стоить таких баснословных денег. Ведь патентная защита на оригинальный препарат, по международным правилам, обеспечивается до 20 лет! Такая ситуация была с «Виагрой», которая появилась как препарат для лечения легочной гипертензии, одного из орфанных заболеваний. Но при клинических исследованиях у препарата обнаружился очень интересный побочный эффект, о котором все знают. В результате зарегистрировали новое показание к лечению, и благодаря активной заинтересованности в этом препарате мужчин всего мира фармацевтическая компания за 20 лет существенно обогатилась и стала первой в мире по объёму продаж. «Виагра» стоила безумных денег, потом прошли годы, появились аналоги, которые стали обходиться в разы дешевле. Если бы была снята патентная защита с «экулизумаба», его дженерики стали бы стоить в сотни раз дешевле, с моей точки зрения.
Поэтому я спросила у Любови Николаевой, что ей мешает свою активность направить на то, чтобы фармацевтическая компания сняла патентную защиту? Она, также как и её адвокат, ушли от ответа.
На этом и играют: «Сволочи-чиновники не дают денег». Это чётко продуманная пиар-кампания: петиция в Минздрав, массовая атака по этой теме. Используют вслепую, не раскрывая всех нюансов ситуации, душевность русских людей и нашу готовность всегда поддерживать тех, кто попал в беду! – Что вы можете ответить на обвинения чиновников департамента и вас лично, что вы якобы рискуете жизнями пациентов?
– Я отвечала и отвечаю: обе пациентки жили и продолжали бы жить без «Экулизумаба». Это не тот препарат, без которого они умрут. Конечно, риск есть. Препарат существенно уменьшает риски тромбообразования, внезапной смерти. Но при том же диабете такие риски гораздо выше. А при ПНГ мы заранее видим, что наступает гемолитический криз, заранее контролируем кровь, вводим «курантил». У них ремиссии могут длиться год. Мы делаем всё, что можем, чтобы пациентов спасти – теми методами, которые у нас есть. И если бы у нас был лишний миллиард – мы бы им, безусловно, давали деньги без проблем. Но в данной ситуации…
А если честно, то самое тяжелое для меня на этой должности – отказывать людям. Ко мне вчера приходила женщина, у которой двое детей, пять лет и два года, а она безнадежно больна. Лекарство, стоящее порядка 400 тысяч рублей в месяц, могло бы ей продлить жизнь на несколько месяцев, может, на год – и она может всё это время быть со своими детками. Но этот препарат пока не включен в перечень жизненно необходимых, и у нас в бюджете нет денег... Я вынуждена отказывать, у меня нет другого выхода, как у чиновника. Но как человек, я эту ситуацию никак принять не могу. И мучаюсь потом не день и не два, вспоминая снова и снова и пытаясь искать хоть какой-то выход.

– Может, можно всё же найти какой-то выход? На федеральном уровне, например.
– Когда я была депутатом Ивановской областной думы, мы с коллегами трижды выходили с инициативой, которая касается орфанников. С точки зрения нормальной человеческой логики, если субъекту делегируются полномочия по обеспечению пациентов с редкими заболеваниями лекарствами, то они должны делегироваться вместе со средствами на закупку лекарств для них. Так, как это сделано по семи высокозатратным нозологиям (рассеянный склероз, болезнь Гоше, трансплантации и так далее). А вот обеспечение орфанников и частично инвалидов делегированы на субъект. Например, на одного ребенка-инвалида с сахарным диабетом мы получаем 766 рублей, а полностью лечение такого ребенка стоит около 10 тысяч в месяц. В следующем году мы хотим попробовать совместно с комитетом по социальной политике областной думы перераспределить средства, посмотреть, откуда всё-таки можно забрать деньги, чтобы улучшить хотя бы лекарственное обеспечение льготников. Повторюсь: единственный выход из сложившейся ситуации – уменьшить количество неработающего населения, а значит, платежи за них во все федеральные фонды, а также повысить собираемость налогов и наполнить наш бюджет. Ведь закрыть тот же дом ребенка мы не можем: там дети, которых никто не возьмёт, их надо вести, с ними заниматься. Очень жалко этих детей. Об этом мы не говорим, но это – подвиг людей, которые там работают.