Фото – Варвара Гертье
Из зоны – в хоспис
С помощью ивановских правозащитников Раиса обратилась в Общественную палату Ивановской области, попросив предоставить кров. После освобождения из тюрьмы ей было некуда идти: интернаты и дома престарелых онкологических больных не принимают. Так Раиса Леонидовна попала в хоспис.
«Попрыгунья-стрекоза, как в басне Крылова, – это я. Всю жизнь воровала, зарабатывала нечестным путем. Всё как пришло, так и ушло – у меня ничего нет, а барские замашки остались», – усмехается она. На тумбочке в обшарпанной палате хосписа – открытая пачка тонких сигарет, духи Dior. Их первым делом Раймунда попросила купить правозащитника Михаила Денисова, который привез её в паллиативное отделение онкодиспансера.
Бродяга-аристократ
Раиса Кожевникова родилась в 1948 году на зоне, в Сибири. Свою мать она не знала – девочке было всего два года, когда её отвезли в детский дом. Зато пишет о ней стихи:
Вот опять стою на перекрёстке.
Впереди я вижу три пути.
Впереди я вижу три дороги
И не знаю, по какой идти.
В два года от мамы забрали в детдом,
И с ней я не встречусь уже никогда.
Но знай ты одно, моя милая мама,
Что любить и помнить тебя буду всегда.
Я помню твои заплетенные косы,
Руки твои, голос, полный любви.
А всё остальное из памяти стерлось,
Ты за это меня, моя мама, прости.
Слова эти ты никогда не услышишь,
Но ты со мной рядом, хоть не вместе со мной,
Смотрю я в небо и вижу твой образ.
Знаешь, мама, как трудно идти по жизни одной.
Я опять стою на перекрестке...
- Как вы докатились до такой жизни?
- Сейчас объясню. В детдоме воровали постоянно, жрать же хотелось. И как-то раз мы угнали прицеп с горохом. За это меня отправили в воспитательную колонию для несовершеннолетних. Продержали меня там до 18 лет – родных нет, отправлять-то некуда. Мне дали паспорт, 36 рублей и оставили меня на вокзале в Иркутске. Я села в какой-то поезд и поехала, три дня ела только мороженое – слава богу, рядом с туалетом посадили. По сей день я его не ем. И на четвёртый день ко мне подходит мужчина в макинтоше, в шляпе, с тросточкой. Куда, спрашивает, едешь? А я не знаю. Так и поехала с ним. Это оказался дядя Володя – вор в законе. Вместе со своей кодлой он чистил людей в поездах, в ювелирных магазинах, в гостиницах, трансагентствах – там, где люди с деньгами.
- Получается, вы гастролировали туда-сюда и брали всё, что плохо лежит?
Нет, вы что. Это другая категория. Я лучше пойду за человеком в ювелирный магазин и там вытащу. Это квалификация. Мы жили по гостиницам. Про меня даже статья была в «Комсомолке» – «Бродяга-аристократ». Если денег была куча, не воровали, потому что деть было некуда. Бывали дни, когда я «делала» несколько «Волг» за один день.
«Я и придушить могу»
- И когда вас закрывали в тюрьме, отношения с кодлой прерывались?
- Они меня всегда встречали. Своих не бросали никогда. Кинуть не могут – за это просто убьют. Сейчас уже кто-то умер, кто-то сидит, но я не стала с ними встречаться после того, как освободилась. Как-то в девяностых я попала на воровскую сходку в Тамбове. Я не хочу сказать, что сидела там с ворами в законе и решала дела – меня пригласили на банкет. И вот я вижу: смотрящий за Тамбовым обнимается с каким-то мужиком. Мне сказали, что это Кабан, бывший майор ОБХСС. И вот потом я на строгом режиме написала это стихотворение – им его передали:
И к чему, братва, пришли?
Раньше за правдой на сходку шли.
А теперь непонятно что за сходняк,
Рядом с ворами менты сидят.
Вершат суд, делают дела
Воры в законе и мусора.
Вот до чего докатились, братва,
С приветом, Раймунда. И до свидания.
- Какие отношения у вас были с заключенными на зоне?
- У меня были со всеми прекрасные отношения. Одна женщина пять лет собирала на меня компромат, и ей ничего не удалось собрать. Я могу и в морду заехать, несмотря на то, что умираю, и придушить могу, на место поставлю – но все по справедливости.
- В авторитете были?
- У нас нет такого понятия. Но – уважали. И администрация уважала, потому что я себя веду достойно. За карты – очень серьезное нарушение – я не сидела 15 суток, с дракой тоже всё обошлось.
- А почему дрались?
- Стояли в очереди в санчасть, мне плохо было, одна вперед лезла. Я ей сказала, а она меня послала. Я это не люблю, ну и в рыло въехала.
«Секса почти не было»
- Расскажите о лесбийских отношениях в женской колонии.
- Я стихотворение про это написала:
Будь проклята эта тюремщина,
Где к женщине тянется женщина.
Где чувства все исковерканы, где подруги бывают неверными.
Где любовь испохабили, ранили языками погаными, грязными.
Где любовь совсем извратили, где любовь в игру превратили.
Там, где кляуза, ложь, клевета, где правда свята – не свята.
Где девичьи души вынуты, где все мы друзьями покинуты.
Будь проклята эта тюремщина, будь прокляты эти законы,
Где к женщине тянется женщина.
Раньше, знаете, как было: вот, допустим, вы моя половина. Я – это он, конечно. Я должна была вас снабдить, чтобы моя любимая не ходила ни в прачку, ни в столовую – никуда. Новое платьишко, новые тапочки. Надо было крутиться, секса почти не было. А сейчас все посылки от мужей и детей получают... И всё.
- Не скучаете без родственников, детей, друзей?
- У меня нет никого родных. Я к этому привыкла – такой образ жизни. Но у меня есть очень хорошие знакомые девочки, даже здесь, в Иванове. Помните, в Ивановском районе посадили главу администрации и его заместителя? Так вот, этот заместитель Анна Тезнева сидела со мной в одной камере. До этого трое суток она сидела одна. За двадцать дней я её научила, как нужно себя вести, чтобы скорее выйти. Она писала своей маме: «У меня соседка тетя Рая. Она мне поет матерные частушки, песни, пляшет чечетку и называет меня «вафлей». Но она хорошая». Так они мне обе письма пишут, лекарства присылают. Ну она действительно вафля – и она действительно не брала денег...
«Зона балует людей»
- Как себя чувствуете с таким диагнозом?
- Честно? Держусь на оптимизме, на чувстве юмора, на сигаретах и на чаю.
- А можете подвести какой-то промежуточный итог своей жизни?
- Я закончила Новосибирский политех заочно, могу дом построить. Была в Италии, Франции, Греции... Одна не езжайте во Францию, очень скучно. Надо с любовником. За шестнадцать лет свободной жизни я была практически во всех театрах. А если серьёзно, я не зря прожила жизнь – я, как Тезневой, помогла многим. Правила девкам головы перед судом. Сидела не зря. А вообще, зона балует людей. Там сидишь взаперти, и за тебя всё делают – оформляют пенсию, инвалидность.
- Не думали, что не той дорогой пошли?
- А какая разница? Ткацкая фабрика, муж, дети, стирка, уборка, носки-трусы, каждый день было бы одно и то же. Я не жалею, нет. Жалею только тех, кого обворовывала. Тюрьма ломает всех, здесь выживает сильнейший. У меня даже наколка есть: «Тюрьма не школа, прокурор не учитель».
- А вас ломали?
- Хотели сломать, но я троих уделала. Ночью в чулок собрала камней, размахивала им. Прозвали меня Раймунда Бешеная и не трогали.
P.S.: Когда верстался номер, мы узнали, что Раиса Леонидовна теперь живет в Пучежском доме-интернате для престарелых и инвалидов.
Чтобы увеличить, нажмите на фотографию
