В середине октября власти впервые открыто и официально рассказали об идущей оптимизации социальной сферы: на пресс-конференции руководства департамента социальной защиты населения его начальник Марина Кабанова сообщила о закрытии целого ряда учреждений соцзащиты, а также отделений таких учреждений. Как оказалось, в сфере социальных услуг идут весьма любопытные процессы, пусть и незаметно для тех, кто с этой сферой (на свое счастье) непосредственно не соприкасается. Об этом, а также о некоторых громких скандалах мы и поговорили с Мариной Александровной.
В последние месяцы у нас в области проявляется повышенное внимание к учреждениям системы соцзащиты. Только это внимание со знаком «минус» - одна история с Холуйским детским домом чего стоит… И сам термин «оптимизация», который, по большому счету, не имеет негативной окраски, уже воспринимается как бездумное сокращение всего и вся. Но, судя по документам, все началось не сейчас: «дорожная карта» по оптимизации учреждений утверждена весной 2013 года, ещё при прежнем губернаторе, соглашение с Министерством социальной защиты населения РФ, где также прописаны цифры по количеству учреждений и сотрудников, подписано весной этого года. То есть все базовые решения, которые привели к закрытию ряда учреждений, были приняты давно. Может быть, нужно было заранее рассказать, что планируются сокращения?
Безусловно, всё это происходило не вдруг. Нашей системе социальной защиты населения более 90 лет, и она всё время меняется в зависимости от потребностей общества. В 1990-х годах эти потребности были одними: тогда для многих пожилых людей и просто стоял вопрос выживания. В 2000-х годах ситуация стабилизировалась, потребности стали другими и наша система начала меняться. В последние годы также происходят изменения, особенно в запросах тех, кто пользуется услугами системы соцзащиты, – и мы снова меняемся. Ничего экстраординарного не происходит, поэтому этот ажиотаж, который возник вокруг учреждений соцзащиты, мне кажется несколько чрезмерным. За последние 8 лет в системе прошла реорганизация около 20 учреждений.
И чего же теперь хотят ваши «клиенты»?
Если говорить о пожилых людях, то сегодня им зачастую нужны не кров и еда, а общение, возможность получить какие-то новые навыки или реализовать заветную мечту юности, почувствовать себя нужными. К примеру, в октябре после капитального ремонта мы вновь открыли для наших ветеранов геронтологическое отделение на 75 мест в местечке «Лесное» (на базе дома-интерната с аналогичным названием). Практически это профилакторий. Мы, конечно, не вылечим хронические заболевания, которыми страдают пожилые люди, но укрепить их здоровье и улучшить их самочувствие физическими методами лечения (массаж, физиопроцедуры, ЛФК, водолечение) постараемся. И не поверите – у многих пожилых людей просыпается интерес к жизни. Они хотят быть полезными, заниматься какими-то интересными делами. Сегодня очень многие пенсионеры хотят научиться работать на компьютере, пользоваться интернетом и электронной почтой, освоить цифровой фотоаппарат и графические редакторы – и именно наши учреждения дают им эту возможность. Кстати, доступ к таким услугам влияет и на физическое здоровье, ведь люди перестают чувствовать себя одинокими, ненужными и потерянными в современной жизни. А в этом и заключается так называемая социальная реабилитация.
Сегодня большинству пожилых людей уже не надо просто бороться за выживание, как это было в 90-е годы. Они хотят сохранить социальную активность, даже, может быть, найти новый смысл в жизни. Поэтому мы вместо отделений дневного пребывания развиваем другие формы работы с людьми, в том числе реализуем информационно-обучающие и досуговые проекты.
Но если человек пожилого возраста всё-таки попадает в трудную жизненную ситуацию, у него есть возможность попасть в ваше учреждение?
Конечно. Мы сохраняем дома-интернаты и 13 отделений временного проживания, которые отвечают современным требованиями, чтобы люди не просто получили крышу над головой, еду и минимальный уход, а находились в комфортных условиях. У нас на сегодняшний день достаточное количество стационарных учреждений. Конкретно сейчас в таких учреждениях есть 260 свободных мест. То есть никаких очередей нет, как только пожилой человек захочет переехать в дом-интернат, он туда переедет. Захочет вернуться к родственникам – уедет в любой момент.
Зачем закрывают отделения в районах?
Вы видели, в каких помещениях находятся эти отделения? Понимаете, когда в 1990-х годах возникла потребность в дополнительных местах, в том числе для отделений временного проживания, то учреждения оперативно размещались в любых более-менее пригодных помещениях, среди которых были постройки начала ХХ века - деревянные, без горячего водоснабжения. Сейчас серьёзно изменились требования к безопасности таких учреждений, в том числе пожарной. Сколько за последние 10 лет было сообщений о пожарах в домах-интернатах для престарелых или инвалидов, когда причиной пожара становилась старая проводка? И гибли люди. А если в таком учреждении ночью дежурит один человек, скажем, санитарка? Сможет ли она вывести или вынести 10-15 маломобильных человек? Ответ, по-моему, очевиден.
То есть то, что происходит сегодня с учреждениями для пожилых людей и инвалидов, коротко можно охарактеризовать так: мы закрываем те отделения и те учреждения, которые, во-первых, не соответствуют требованиям комплексной безопасности, а во-вторых, не очень востребованы. И предлагаем на выбор места в других учреждениях, более современных и комфортных.
Вернусь к своему первому вопросу: может быть, надо было с самого начала, еще год назад начать говорить о том, почему идет оптимизация, по какому принципу «оптимизируются» учреждения. И сказать, что мы предполагаем закрыть те или иные учреждения или отделения, и ничего страшного не будет. Тогда можно было бы избежать скандалов…
Не знаю, избежали бы мы этих скандалов… Потому что есть еще и человеческий фактор. Вот смотрите: закрываются два детских учреждения для детей-сирот - Холуйский детский дом и Комсомольская школа-интернат. Про Холуйский детский дом уже знают все, а про Комсомольскую школу никто не кричит и не возмущается. Хотя и в связи с её закрытием ко мне обращались журналисты, в том числе московские. Там точно такая же ситуация: детей мало, летом они разъехались в оздоровительные лагеря, и в школе-интернате разместили граждан, вынужденных покинуть Украину. При этом мы предполагали, что лица, покинувшие Украину, могут остаться и на зиму, поэтому развёртывание палаточных лагерей не рассматривалось.
Когда журналисты приехали в Комсомольск и говорили сотрудникам: «Почему вы не возмущаетесь, как в Холуе? Почему вы не скандалите?», - им ответили: «Нам некогда, нам работать надо». Но люди были в курсе того, что школу-интернат могут закрыть. Они сами видели: школа-интернат рассчитана на 300 детей, а их всего 40. И будет всё меньше и меньше.
И в Холуе сотрудники не могли не видеть, что количество детей с каждым годом убывает. Да, этот детский дом работает очень давно, его сотрудники воспитали сотни детей, там прекрасный профессиональный коллектив. Но давайте говорить честно. Дети там живут, лишь пока они ходят в начальную школу. И каждый год те, кто переходил в 5-й класс, уезжали из этого детского дома в Чернцкую или Решемскую школы-интернаты. А сейчас почему-то начинают говорить, что дети в этих школах попадают в худшие условия, что их обижают более старшие воспитанники… Если такие проблемы действительно есть, то почему они не проявлялись раньше? Через пару лет в этом детском доме детей всё равно бы уже практически не осталось. Но при этом мы каждый год на его содержание тратим 24 млн. рублей. Плюс к тому здание – памятник архитектуры, это тоже требует дополнительных расходов.
Поймите: закрытие детских домов – это объективный процесс. Количество детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, снижается, и, по-моему, это хорошо. 6 лет назад соотношение детей-сирот, которые проживали в учреждениях, и детей-сирот, которые проживали в приёмных семьях, было 60 к 40. Теперь в учреждениях живет 15-17 % сирот, остальные – в семьях. Из более чем 700 мест в наших детских домах занято лишь 360. То есть эти учреждения на 50% работают впустую, а это государственные деньги, вернее, деньги налогоплательщиков, и немалые.
В то же время нам нужны дополнительные средства на поддержку, например, многодетных семей. На следующий год только на выплату пособия на третьего и последующих детей потребуется 85 млн рублей.
Так что я считаю, что проблема Холуйского детского дома была искусственно раздута. Видимо, директор пожаловался людям, которые помогали детскому дому, и они развернули кампанию в интернете. Но лично ко мне или другим работникам департамента спонсоры детского дома не обращались.
Говорят, что единственная, да и то подаренная спонсорами сенсорная комната была только в Холуйском детском доме. Это неправда: сенсорные комнаты во всех учреждениях системы были еще в начале 2000-х годов. У нас в каждом детском доме оборудованы различные тематические комнаты: сенсорные, компьютерные классы, библиотеки, творческие мастерские.
По вопросу имущества детского дома хочу сказать, что оно будет передано в другие детские дома, где воспитываются дети-сироты.
Еще раз спрошу: может быть, надо было сразу обо всем этом рассказать? Ведь летом замгубернатора Ирина Эрмиш говорила, что этот детский дом закрывать не будут, а теперь выясняется, что его все-таки закроют…
Она не так говорила. Она сказала, что решение о закрытии этого детского дома на тот момент не принималось. Понимаете, закрытие учреждения - это очень долгий и сложный процесс, он связан с решением имущественных вопросов. И решаться они могут в течение длительного периода, например, года. Это обусловлено необходимостью принятия правового акта, на основании которого будут выдаваться уведомления работникам, уведомление в службу занятости о сокращении работников и т.д.
Для человека, не связанного с этими процессами, все звучало и выглядело так: сначала власти сказали, что не будут закрывать, решение не принято.
Правильно. Решение не принято. Решение принимается только тогда, когда подписывается правовой акт.
А после выборов оно сразу оказалось принято. Получается, что до выборов просто все всё скрывали, чтобы не поднимать волну.
Организационные мероприятия все еще продолжаются.
Честно говоря, эту волну подняли работники самого детского дома – руководитель предвидел, что детский дом закрывают, работники обеспокоены тем, что они потеряют работу. Но, поверьте, недовольные теми или иными событиями есть всегда.
Например, в Пестяковском районе в одной из деревень есть отделение временного проживания на 15 мест для пожилых людей. И недавно был сюжет по телевидению о том, как там бедные три бабушки сидят и плачут, просят их не выгонять. И спонсоры выступают: мы помогали, а отделение закрывают. Да, они помогали и подарки бабушкам покупали. Но отделение содержится за счет областных средств. Разговоры о том, чтобы передать отделение на содержание спонсорам, идут уже 5 лет, но ничего не меняется. А дом деревянный, расположен очень далеко от пожарной части, и случись что, пожарные просто не успеют доехать. Мы этих бабушек планируем перевести, например, в Богородский дом-интернат – неужели там им будет хуже?
То есть вы считаете, что во многом именно спонсоры нагнетают обстановку?
Отчасти да. Самое главное, на что я хочу обратить особое внимание, - мы обязаны обеспечить высокое качество услуг населению. В старых, приспособленных помещениях это просто невозможно. А с 1 января вступает в силу федеральный закон «Об основах социального обслуживания населения в Российской Федерации», в котором прописаны очень высокие стандарты и требования.
Кроме того, на совещаниях в департаменте мы регулярно говорили руководителям учреждений о том, что есть планы по сокращению, что детей в детских домах становится меньше, что это не только федеральная установка, но и просто общечеловеческая нравственная позиция – ребенок должен воспитываться в семье.
Что касается того, связано ли закрытие с выборами, то я повторю: нет, не связано. Это связано именно с порядком ликвидации учреждений, с юридическими нормами. Если бы выборы были не в сентябре, а, скажем, в марте или в декабре, никто никаких параллелей не проводил бы. Но у нас выборы именно в сентябре, и в следующем году тоже будут в сентябре. Мы не можем официально сообщить о ликвидации учреждения, пока не будет юридической основы, пока не будут подписаны все нормативные акты. И если все время оглядываться на выборы, то нам просто надо остановиться и ничего не делать, чтобы никто ничего плохого не подумал. Так что здесь выборы не при чем, просто так совпало.
Раз уж мы заговорили о слухах и о том, насколько они соответствуют действительности, подтвердите или опровергните еще один: якобы для того чтобы снизить наполняемость детских домов и дать в министерство красивые показатели, а заодно и оптимизировать учреждения, сейчас количество детей-сирот занижается искусственно. То есть родителей, даже асоциальных, просто не лишают родительских прав. И дети остаются в семьях, в том числе, алкоголиков и наркоманов. Это правда?
Нет, неправда. Давайте все чётко расставим по своим местам. Действительно, число случаев лишения родительских прав сократилось на 40%. Но этот результат достигнут за счет перехода на новые формы профилактической работы с семьями, находящимися в трудной жизненной ситуации. Речь идет об использовании технологий комплексного сопровождения и ранней реабилитации семьи. Сейчас мы делаем основной акцент не на те формы реабилитации семьи, когда ребенок из нее изымается. Мы стараемся развивать отделения профилактической работы с семьей и детьми. Основной принцип работы таких отделений - дети или остаются в кровных семьях или после реабилитационного периода возвращаются туда. На подобном сопровождении у нас сейчас находится свыше 1500 семей. И ситуация в них контролируется. Если мы видим, что родителей уже не наставить на путь истинный, то мы их лишаем родительских прав. Кстати сказать, в этом году уже лишены прав более 300 горе-родителей.
Еще раз подчеркну, что в нашей области существенно сократилось количество детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей: если по итогам 2013 года их было свыше 4 тысяч, то сейчас немногим более 3 тысяч. Но это связано в том числе и с общим улучшением социально-экономической ситуации в стране. Именно поэтому – из-за сокращения числа детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей – и встал вопрос о сокращении числа детских домов. А не потому, что нам надо выдать какие-то показатели. Все те цифры, которые указаны в «дорожной карте», были взяты с учетом динамики снижения потребности в местах в детских домах за несколько лет. Думаю, никакого «перенаселения» в детских домах и социально-реабилитационных центрах мы не получим.
Кстати, вы говорили о том, что жизнь, по сравнению с 1990-ми, улучшилась, и теперь нет тех голодных бродяжек на вокзалах, для которых открывались центры временного пребывания для несовершеннолетних. Но сейчас в экономике все более явно проявляются кризисные черты, доходы населения падают, в перспективе может вырасти число безработных. Не получится ли так, что вы сейчас позакрываете все эти учреждения, а через год они будут опять нужны?
Сложные семьи всегда были и останутся. Поэтому и необходимая в таких случаях сеть учреждений будет существовать всегда.
Еще раз подчеркну: наша задача - в первую очередь помочь детям. И помочь так, чтобы они остались с мамой и папой, потому что, какими бы ни были родители, дети их все равно в большинстве случаев любят. Иногда надо просто разбудить в родителях их родительские чувства, и у них появится стимул изменить свою жизнь. Такие случаи у нас есть, и немало.
С другой стороны, нередко встречается совершенно инфантильное отношение к жизни. Например, папа с мамой работать не хотят и предпочитают отправить детей на полгода или на год в центр временного пребывания несовершеннолетних, где их кормят, одевают, водят в школу, делают с ними уроки. А родители в это время будут развлекаться и приезжать повидать детей раз в месяц. Да еще и предъявлять претензии: не так одет, в дневнике одни тройки… Такое отношение к собственным детям, к сожалению, не редкость. У нас, напомню, действует Семейный кодекс, в котором написано, что в первую очередь о детях должны заботиться родители.
Поэтому мы сейчас уделяем большое внимание именно профилактической работе, работе с семьями. Помогаем (а где-то и заставляем) родителям устраиваться на работу, обустраивать дом или квартиру, поддерживать порядок. Социальный работник постоянно посещает подобные семьи.
Есть еще один вариант – социальный контракт. В рамках этого контракта государство выделяет семье с детьми определенные деньги, а семья берет на себя определенные обязательства. В сельской местности многим это помогает: люди приобретают домашний скот, ремонтируют дома, устраиваются на работу. То есть вместо того, чтобы порождать иждивенчество, мы помогаем им самостоятельно встать на ноги.
Конечно, если речь идет о каких-то крайних случаях (родителях с алкогольной или наркотической зависимостью), то мы изымаем ребенка. Стационарные отделения социально-реабилитационных центров сохраняются – оптимизация затрагивает только часть таких отделений. И, безусловно, учитывается мнение ребенка. Если он не хочет возвращаться в семью, никто его туда насильно не вернет. Но если есть хоть какой-то шанс, что родители вспомнят, что они родители, то, конечно, мы стараемся помочь этой семье.
И еще: когда ребенок возвращается в кровную семью, за этой семьей долгое время ведется контроль. И не только со стороны органов соцзащиты – ее контролируют и прокуратура, и школа, и инспекция по делам несовершеннолетних, и лечебные учреждения. Так что мы вовсе не стараемся избавиться всеми способами от «сложных» детей и семей. Возможно, все эти домыслы появляются из-за того, что с нашей системой люди сталкиваются, только оказавшись в сложных жизненных ситуациях. По счастью, большинство людей знают о нас только понаслышке.
