Ситуация, которая возможна

Василий Гущин в последний год стал часто появляться на страницах региональных СМИ благодаря проекту строительства комбината синтетического волокна «Иврегионсинтез», получившего одобрение аж самого Путина. А что происходит с текстильными активами предпринимателя, работающими на традиционном хлопке? Удастся ли возглавляемой им группе компаний «МЕГА» избежать процедуры банкротства и сможет ли помочь в этом Гущину новый губернатор Павел Коньков – сам ещё недавно партнёр и один из руководителей этой группы компаний. Об этом и о том, как видит своё место в нынешнем областном политическом раскладе сам Василий Евгеньевич, мы с ним и поговорили. 

Конкретно по нашему бизнесу кроме макроэкономических я не вижу никаких причин и не стал бы говорить, что это какие-то наши страновые особенности. Если мы посмотрим, когда хлопковый текстиль был прибыльным, то это период, когда цена на хлопок за метрическую тонну была ниже 1500 долларов США. Как только цена поднималась выше этого значения, текстиль терпел убытки. 1500 долларов – это рубеж. При 1500 можно сводить концы с концами, а если цена ниже 1500, то текстильщики зарабатывают. 

Наши предприятия тоже работают. Но мы работаем на разных рынках – это первое. Второе – мы не знаем, какая реальная экономика у предприятий, о которых вы сказали. Это не публичные компании, они не обязаны раскрывать свою отчётность. Поэтому я не могу комментировать – я просто не знаю, каким способом они добиваются показателей текущей рентабельности. Могу сказать только о нашей ситуации: после погашения значительной суммы кредита в начале 2012 года мы лишились необходимой ликвидности, объём продаж упал и восстановить его не получается до сих пор. 

Другой вопрос, что текстиль, как бизнес высококонкурентный и низкомаржинальный (пусть, кто хочет, доказывает, что он высокомаржинальный, я утверждаю: низкомаржинальный), не может выдержать условий кредитования, предлагаемых сегодня банками. Стабильного развития текстиль сегодня обеспечить не может (я не говорю о компаниях, стратегии которых – постепенное проедание активов). 

У нас не получается договориться. И моя позиция по этой проблематике следующая. С одной стороны, компания взяла взаймы деньги и должна их вернуть. С другой стороны, риски, которые реализовались в период с 2009-го по 2013 год, ни по одному сценарию не должны были возникнуть все вместе. Сначала грянул финансовый кризис. И банки говорили, что 22% годовых – это неплохо. Затем случился сырьевой кризис – когда цены на хлопок взлетели до исторических максимумов. Потом изменились процедуры в том же Сберегательном банке, что тоже вызвало определённые сбои в кредитовании. При этом я должен отметить, что уровень профессионализма сотрудников Сбербанка и качество процедур год от года растут – это отрицать бессмысленно. Только вот доля кредитов, которые банк выдает промышленности, год от года снижается. Говорят, целевое соотношение кредитования юридических и физических лиц в банке установлено один к одному. 

Тот, кто начинает заниматься бизнесом, должен исходить из того, что завтра всё будет совершенно по-другому. Он не должен ни от чего зарекаться, не должен настраиваться на то, что всё всегда будет хорошо. Я в данной ситуации не хочу употреблять термин «боюсь» или «не боюсь». Потому что страх – это нормальное человеческое чувство, а вот паниковать нельзя. Я не паникую. Если речь идёт о том, понимаю ли я, что моя карьера может пойти под откос, – понимаю. 

Но вы настроены рассчитаться с банками в процедуре банкротства? 

Разумеется. И не обязательно в процедуре банкротства. 

От тех же банкиров я слышал, что семья Ермиловых, закрывая НИМ, рассчиталась со всеми кредиторами. Какими способами, неважно, но со всеми. Что, на ваш взгляд, мешает остальным собственникам текстильных предприятий вести себя точно так же? 

Кстати, отличный пример по поводу Ермиловых. Потому что это подтверждает, что в текстиле рентабельность исчезла, испарилась. 

Это отличный пример для иллюстрации вашего первого вопроса относительно того, почему у одних так, а у других так. При снижении показателей бизнеса в какой-то точке, когда ты понимаешь, что у тебя текущей ликвидности ещё достаточно, чтобы закрыть обязательства, каждый принимает своё решение. Один решает ликвидировать бизнес, уволить сотрудников и рассчитаться с кредиторами, другой – сохранить бизнес и попробовать за счёт оптимизации расходов повысить маржинальность и вывести новые продукты, попытаться разрулить ситуацию, заработать деньги, чтобы её выправить. Мы всё познаём в сравнении. Мы всё познаём во времени. Например, Стив Джобс в начале 1990-х в глазах всего бизнес-сообщества был лузером, потому что выбрал не ту стратегию. А как выяснилось через 20 лет, именно эта стратегия вознесла Apple на феноменальную высоту. Поэтому мы все должны отдавать себе отчёт, что в стране, где все сориентированы на сиюминутную выгоду, долгосрочные стратегии не работают. 

Это говорит человек, который сейчас затевает строительство комбината химволокна?.. 

Я сейчас объясню. Продать кипу волокна или продать комплект постельного белья не одно и то же. Работать будет только бизнес, который по количеству транзакций, по трудоёмкости, по количеству управленцев, по количеству людей, занятых в контроле производственных процессов, очень компактен. Потому что…Что такое был НИМ? Несколько сотен работников. Что такое «Иврегионсинтез»? Это будет тоже несколько сотен работников. Думаю, на НИМе трудилось даже больше народа, чем планируется взять на комбинат. Мы должны понимать, что показатель выработки на одного работника – ключевой. Если этот показатель меньше тех параметров, которые сегодня считаются приемлемыми, то бизнес обречён. И я не хочу, чтобы у кого-то были иллюзии, что существует обратный пример. Очень много бизнесов сегодня находятся даже не на грани, а уже за гранью… 

И тарахтеть, и кредитоваться. И мы все должны понимать, что в посудной лавке негоже кидаться кирпичами, и мне понятен весь драматизм этой ситуации. Я глубоко переживаю за то, что не смог обеспечить возврат банкам кредитов. 

Я не сказал бы, что я – мальчик для битья, но есть лицо, которое в конечном итоге будет отвечать, и иногда тем, что по нему будут бить. Повторю: я глубоко переживаю и делаю всё, что могу – всё, чтобы ситуация не обрушилась, потому что тогда будет намного хуже. К сожалению, активы, которыми владеет компания (подчеркну: не я, а компания), обесценились. И банк, который их принимал в качестве обеспечения, как и мы, на тот момент считал, что они имеют совершенно другую стоимость. Обе стороны приняли на себя рыночный риск, и, к сожалению, риски реализовались. 

Понимаете, мы должны отдавать себе отчёт, что в рыночной экономике банкротство – это ситуация, которая возможна. Мы – я имею в виду общество. Мы – я имею в виду бизнес. Мы – я имею в виду банки. Мы – я имею в виду власти. Мы все плывём в одной лодке. Мы все должны понимать, что банкротство возможно. 

Я хочу сказать, что не приватизировал ни одного предприятия. Это принципиальный вопрос. 

Ну, вы их получили через аукционы, через ваучеры, через… 

Нет. Все предприятия мы купили на рынке. Они были приватизированы в 1992-м, 1993-м, 1994 годах, а мы приобрели их в 1996-м или в 1997-м первое и в 2002-м или 2003-м следующие. При этом наша компания всегда занималась текстилем и швейным производством – и больше ничем. И мы для чего привлекали финансирование – ровно для этого его и использовали. Поэтому я в классификации Аркадия Ильича не могу отнести себя к «конкретным текстильщикам». 

Я использую все законные методы для поддержки компании. Не Коньков, а я сделаю всё, что возможно, чтобы сохранить компанию. Если этого ответа достаточно, я бы предпочёл больше ничего не говорить. 

Я всё услышал. Часть ивановских предпринимателей – в первую очередь, те, кто работает, так скажем, «на бюджете», и часть чиновников – те, кто очень активно работает с бизнесом, говорили, говорят и, я думаю, ещё долго будут говорить, что именно вы должны стать человеком, распределяющим блага бюджета среди приближённых предпринимателей и собирающим с них за это определённую дань. Почему вы сегодня ещё не на посту? Сдача-приёмка не произошла или есть какая-то другая причина, или я просто не знаю о том, что вы заняли этот почётный пост? 

Вы знаете, хочется ответить так: я рассмотрю это предложение… 

А если серьёзно, я не понимаю, о чём идёт речь. Я не представляю, как я буду заниматься чем-то другим, кроме как тем, чем занимаюсь сейчас. 

Я не представляю, что это такое. 

Вашими бы устами… Просто говорят, что ваш партнёр по бизнесу Дмитрий Куликов, возглавивший департамент финансов, должен быть звеном той же цепи – он будет «присматривать» за бюджетом, а вы за бизнесом. И вот она – полноценная смена «рулевых» в областной элите. Это вопрос. 

Мне опять хочется сказать: это предложение стоит рассмотреть… 

Да, и говорят, что совсем дурак, раз за это не берётся?! Но если честно, то я считаю, что остро нужна конкуренция. И пусть даже некрупный, но эффективный бизнес – это то, что крайне необходимо региону. Ваш вопрос, наверное, заключается в том, как это вяжется с моими убеждениями, смогу я переступить через эти убеждения или нет? Скажу вам так: на мой взгляд, система, которая выстроилась сегодня вокруг бюджетных денег, не могла не выстроиться. Потому что вокруг крупного заказчика всегда возникает очень много подрядчиков и субподрядчиков, которые предлагают самые разные условия. Не все из них в состоянии выполнить эти обязательства, не все из них располагают соответствующей квалификацией и мощностями. И, соответственно, всегда есть риск ошибки. Закон что-то отрегулировал, но в то же время дал возможность и манипулировать. Потому что регулирование и манипулирование – это две стороны одной медали. И я думаю, что назначение Конькова врио в октябре прошлого года отчасти тоже произошло по этой причине: та модель себя исчерпала. Она себя исчерпала прежде всего потому, что мы теперь живём в другой парадигме. Помните Советский Союз? Тогда развитие обеспечивалось не за счёт дополнительного предложения ликвидности, а за счёт перераспределения средств между отраслями. Партия выбирала перспективное направление – и в это направление вкладывала ресурсы, отбирая их у всех остальных. И вся страна дружно строила БАМ. А капиталистическая система в чистом виде всегда существовала за счёт того, что дополнительный спрос формировал предложение, и поэтому росли рынки и благосостояние людей. То же самое происходило и в докапиталистическую эпоху: был расцвет Испании в период, когда к ним шло золото из Нового Света. В XX веке золото отошло на второй план, появились кредитные деньги, но смысл остался тот же: рост обеспечивается кредитной накачкой спроса и через предпочтения людей. Желая обладать конкретным товаром или получить конкретную услугу, люди оплачивают экономический рост, что даёт всем возможность жить лучше. Так вот, в России мы получили гибридную модель: старая закваска и понимание того, что партия знает, соединились с рыночными механизмами и открыли большое окно для того, чтобы бюрократия (раньше была партия, а теперь бюрократия), перераспределяя бюджетные деньги, решала, на что их направить. К тому же в нашем случае богатство приходит извне, как когда-то золото в Испанию. При этом государство открыло зонтик над рядом отраслей, прикрыв их от воздействия бюрократии с целью или в надежде сохранить ресурсы ещё где-то, кроме бюджета: это ТЭК и финансовый сектор. Но, к сожалению, и эта гибридная модель жизнеспособна только при одном условии: когда доходы государства год от года растут. А как только рост останавливается, запускается механизм самопроедания. И мой прогноз, что пирог бюджетных заказов очень скоро оскудеет, потому что исчезла база для того, чтобы он год от года увеличивался. 

Я с вами не соглашусь. База-то, может, и исчезает, но аппетиты, нагулянные чиновниками за эти годы, только растут. И мне кажется, вопрос будет решаться не так, как вы говорите. Просто деньги, предназначенные на то же аварийное жильё, будут тратиться на всё более и более картонные домики. Просто потому, что их будет меньше, а откаты останутся прежними. Поэтому и нужен человек, который будет банковать, а насколько картонным делать домик? 

Нет, я думаю, вы заблуждаетесь. Уверен, мы с вами на пороге очень серьёзных потрясений, в том числе фундаментальных, потому что привычная модель себя изжила. Каким будет новый общественный договор, какой будет новая модель развития, я пока не понимаю, но то, что не такой, как сейчас, – это факт. 

Ментальность и подходы бюрократии поменяться не могут, они одинаковы везде. Как мне сказал один западноевропеец, разница между лоббизмом и коррупцией только в сроках передачи денег: лоббисты сначала дают деньги, а потом получают выгодные контракты, а если сначала получают выгодные контракты, а потом отдают деньги, то это коррупция. Если у бюрократии есть деньги и власть, происходят примерно следующие процессы. Первое: бюрократ пытается использовать ресурсы, которыми распоряжается, в свою пользу. Второе: он думает о том, как эти деньги легализовать (когда их становится много, деньги нужно поместить в какие-то активы). И третье – старается оставить эти активы в наследство своим детям. Процесс был, есть и будет таким всегда. Вопрос масштаба.

И я утверждаю, что в прежних масштабах этого не будет, потому что, во-первых, кончаются ресурсы, а во-вторых, сейчас уже другие цели. 

 

Другие политические цели. Поэтому мы с вами, когда пытаемся экстраполировать свой опыт на будущее, не должны забывать, что вмешиваются новые обстоятельства. 

Они уже вмешались. Сейчас все деньги пойдут в Крым и будут кормить тамошнюю бюрократию, а не ивановскую. 

Возможно. 

Давайте тогда закроем эту тему, а то мы далеко уйдём... На ваш взгляд, бывший текстильщик Павел Коньков в должности губернатора сможет как-то помочь региональному текстилю или отрасль обречена, и текстиль спасёт только строящийся «Иврегионсинтез» с его сырьём для синтетического волокна? 

Дистрибуция, швейные и отделочные производства, видимо, сохранятся в среднесрочной перспективе. Дальше не видно. В том виде, в котором отрасль существует сейчас, она обречена. Её не спасёт ни Коньков, ни астраханский хлопок (себестоимость которого, даже по расчётам инициаторов, выше узбекского). Её спасёт только, если стоимость основных ресурсов в России (хлопковый текстиль имеет три основные составляющие себестоимости: хлопок, энергия и труд) будет сопоставима со стоимостью ресурсов в Центральной Азии, а это примерно 4 американских цента за киловатт электроэнергии и зарплата в районе 100 долларов США в месяц. 

Понял. Не дай Бог. 

Мы должны понимать, что возможности бюджета в поддержке любой инвестиционной активности очень сильно ограничены. Тем более бюджета дефицитного и дотационного, каковым по факту является бюджет Ивановской области. Единственный способ, которым лично Павел Алексеевич мог бы эту ситуацию переломить, – притащить в область внебюджетные деньги в фонд, о котором его, если вы помните телевизионную картинку, на встрече спросил президент. Внебюджетные деньги, которые находились бы под управлением профессиональных управляющих и шли бы на софинансирование проектов в текстиле. Это то, что может помочь новому текстилю осесть в нашем регионе. Потому что текстиль в России развивается, но это другой текстиль. Это текстиль, сориентированный на вновь открывающиеся рыночные ниши. Скажем, компания «Технониколь» делает строительную изоляцию на основе волокнистых материалов и имеет объём продаж около 60 миллиардов рублей (данные за 2013 год). 

А вот ивановским текстильщикам, которые всё время говорили: «Фу, это не текстиль. Текстиль – это то, чем мы занимаемся – это хлопок, это дизайн», – хвастаться нечем. На протяжении 5 лет объём выпуска хлопчатобумажных тканей сокращается на 2-10% в год в натуральном выражении. И если бы не инфляция и не девальвация рубля, которая делает дороже сырьевую составляющую, мы бы не увидели даже того минимального роста в стоимостном выражении, который нам сегодня фиксирует статистика. В натуральном выражении мы давно наблюдаем печальный тренд, который можно охарактеризовать только как затухание. Поэтому усилий Павла Алексеевича в этом смысле не хватит. Понимание того, как делать и что делать, у него есть, но нет ресурсов, чтобы эти планы реализовались. А как нас учили преподаватели?! «Любые планы должны опираться на возможности коллектива». 

К сожалению, архитектурный облик, местоположение и ожидания культурной общественности не совпадают с экономическими возможностями региона. 

Инвестиции окупаются за счёт спроса, а не по желанию собственников. Чтобы привести БИМ в порядок, нужен, например, миллиард рублей. К тому же этот актив заложен банку, и банк принял его в залог с определённым коэффициентом. Банк, если и даст денег, то на три года, в лучшем случае на пять. Что нужно сделать, чтобы актив за год мог сгенерировать 350 миллионов рублей, а с процентами и того больше? Получается, что если актив привести в порядок, банк потеряет ещё больше. И совершенно очевидно, что с такой эффективностью этому активу пока нет применения. Поэтому ожидания относительно того, как должен выглядеть БИМ и какую роль должен играть в архитектурном облике города, на сегодняшний день сильно завышены. 

В более скромном варианте БИМ мог бы приносить пользу городу, но только при условии, если пассивы, если кредитование под восстановление подобного рода объектов можно было бы привлечь на совершенно других условиях. Ну, скажем, сроком на 20 лет. Причём ставка имеет не столь принципиальное значение. Но в стране, сориентированной на отдачу от инвестиций за год-три-пять, подобные объекты в порядок не привести.