В декабре прошлого года я случайно оказался на защите кандидатских диссертаций на филологическом факультете ИвГУ. Защищалась какая-то девушка из Петербурга. Темой её научных исследований было творчество Николая Семеновича Лескова, автора «Левши», «Очарованного странника», «Соборян» и прочих уникальных вещей в русской литературе. Я этого писателя очень люблю, он мне близок и дорог, и поэтому стало интересно заглянуть на защиту.
Итог оказался неутешительный – девушка, по-моему, плохо разбиралась не только в творчестве Лескова, но и в сути литературы вообще, она говорила правильные и умные слова, приличествующие ситуации и положенные по случаю, но которые при этом ничего не значили и ничего не объясняли. По сути это была болтовня, замаскированная научными, полуиностранными терминами.
Тем не менее все тринадцать профессоров учёного совета её утвердили – ЕДИНОГЛАСНО! Девушка вышла из аудитории кандидатом наук. Теперь она приобрела статус дипломированного специалиста, который получает право учить студентов-филологов русской литературе.
Это было одновременно и смешно, и возмутительно. Я высказал свои сомнения по данному поводу профессору Леониду Таганову, на что он ответил, что «диссертация всё-таки неплохая, и если бы вы слышали две другие защиты (а в этот день учёный совет заслушал трёх претендентов на кандидатскую степень), то вы бы сами это оценили».
Я эти две защиты не слышал, но если выступление этой девушки на их фоне выглядит неплохо и выигрышно, то можно представить, насколько слабыми и беспомощными они были.
Я здесь не хочу подробно поднимать вопрос о том, зачем вообще ориентировать аспиранта на работу по творчеству Лескова (мне это кажется излишеством и повтором). Русская литература XIX века достаточно изучена и там все фигуры расставлены по местам. Между тем как русско-советская проза периода позднего СССР для многих людей совершенно тёмный лес. Иерархия авторов данного времени даже мельком не простроена. Люди знают, что из XIX века стоит взять в руки книги Гончарова, Тургенева, Лескова, Толстого и Достоевского, знают, кого из классиков начала XX столетия можно почитать, если вдруг возникает интерес к серьёзной прозе. А вот за кого взяться из 1970-80-х (кроме братьев Стругацких и Василия Шукшина, фамилии которых всё-таки известны)? Кто там был вершиной, а кто пригорком? Чью книгу стоит почитать в первую очередь?
Я вот, пользуясь случаем, очень хочу порекомендовать всем творчество Владимира Маканина (особенно его повести «Голоса», «На первом дыхании» и другие вещи советского периода). Этот писатель - настоящая глыба, масштаб которой до сих пор толком не оценен и пропадает в тени, хотя его книги в СССР выходили вполне официально и заметными тиражами, он не был запрещенным, не ходил в диссидентах, а всё равно не читали, пропустили, не знают.
Та эпоха хронологически уже достаточно отстоит от нашей, чтобы можно было в ней разбираться с определённой степенью объективности, изучать, исследовать, вытягивать из мглы реально значительные и стОящие тексты и первые имена, давать классификацию, выбирать, отслеживать, как охотник на тропе выслеживает дичь. Вот чем должны заниматься молодые учёные-филологи, вот на что должны их ориентировать научные руководители – грызть новьё, пахать землю рогом. А не собирать компиляцию из сотен написанных о Лескове научных работ, не имея ни собственного взгляда, ни личной позиции, ни ощущения литературы как великой традиции, которая сложилась ещё при Гомере, когда, напомню, не было ещё не только России или русских, но даже и христианства.
С древностями надо уметь работать, а та девочка из Питера, счастливо получившая степень кандидата наук и устроившая банкет, вряд ли это умеет – её НЕ НАУЧИЛИ. А к степени ДОПУСТИЛИ.
Вы можете говорить, что это не страшно, и я соглашусь, что филология - такая специфическая область науки, где малограмотный специалист безопасен и безвреден: если он даже где-то и напортачит, то никто от этого не пострадает, никто не умрёт, никому не будет больно. А если подобных специалистов будут ковать в медицинских вузах? А если в правоохранительных органах будут работать люди, не подготовленные к такой ответственной работе? Даже дурной слесарь неумелыми руками или небрежным отношением к положенным обязанностям способен доставить большие неприятности. Халатность есть халатность, малограмотность есть малограмотность, вред есть вред. Зачем же знающим, всё понимающим, интеллигентным профессорам прежней закалки потакать подобным студентам-лодырям? Выпускать поверхностных специалистов и недорослей?..
А видимо, больше некого. Молодёжь учиться не хочет, быть учёным немодно, работягой быть немодно – вот никто и не учится, а между тем вузы должны как-то существовать. Если отчислить всех нерадивых студентов, придётся уволить и половину преподавательского состава, потому что лекции читать будет попросту не для кого. А преподаватели уже в возрасте, им играть в реформаторы а-ля Столыпин поздновато (или пороху не хватает, или за пятки никто не кусает), да надо думать ещё и о том, как семьи прокормить. Вот они и тянут, доволакивают обленившихся студентов, разрешая бесконечные пересдачи экзаменов, допуская различные послабления по учёбе. Им же надо, чтобы у них было достаточное количество лекционных часов, чтобы им по-прежнему платили зарплату. Если всех неучей отчислить, зарплаты не будет или она чудовищно сократится – и так многие хватают по две ставки. Администрация вузов это отлично понимает и смотрит на качество образования не то что сквозь пальцы, а как на какое-то непреодолимое стечение обстоятельств, которое не исправить – просто так всё сложилось, и мы будем ставить заплату на заплату, пока всё не грохнется.
В результате это затяжное вялотекущее заболевание всей системы высшей школы портит как учеников, которые понимают, что можно учиться, не учась, так и преподавателей, которые думают, что можно не учить, - раз всё равно этих бестолочей ничему не научишь. В кулуарах они, как умные люди, безусловно, признАют и актуальность проблемы, и серьёзность ситуации, но официально все будут делать вид, что всё идёт нормально. И так это и будет тянуться и тянуться, пока в один момент окончательно не подломится с оглушительным треском. А кому он нужен – этот треск и подлом? Вот на Украине до чего подломилось...
От проблем не надо бегать – можно, знаете ли, добегаться: в такую лужу сядем, что и не выгребешь. Дети растут полуобразованные, без рассуждения и подготовки к тому, что в трудных ситуациях надо поступать хорошо и правильно, а не как удобней или, на первый взгляд, легче.
Корифеи вымирают, а смены нет – это, наверняка, не только в гуманитарной, но и в технической среде. И в естественных науках, и в медицине то же самое. Все держится, как говорится, на честном слове, а вот долго ли это честное слово будет нас защищать? Всё грозно ветшает. Мы существуем за счёт достижений наших отцов и наработанного ими капитала и ресурсов, а сами способны только дорабатывать, доезжать, худо-бедно поддерживать на посредственном уровне существующий статус-кво, тоже постепенно приходящий в негодность. Разве это спасёт?
У Киплинга есть замечательная баллада «Плотины наших отцов» - примерно на ту же тему: о том, что мы существуем за счет труда и усилий, которые наши предки вложили в нашу жизнь – чтобы наше будущее оказалось комфортнее, счастливее и радостнее, чем было их настоящее. Первопроходцы и труженики, разведчики и старатели - все они старались как могли и вряд ли для того, чтобы мы могли беззаботно лакать молочные коктейли за стеклянными витринами или переписываться ни о чем с друзьями по социальным сетям и ставить друг другу лайки. Вот, кстати, что это ещё за слово? Лайки – это северные собаки-труженики, которые не раз выручали из беды и спасали жизнь не только литературным героям Джека Лондона, но и многим другим реально существующим людям, наши четвероногие помощники и верные друзья.
Меня часто упрекают в том, что я рассуждаю «как старый дед» или просто «машу шашкой ради собственного веселья», но мне совершенно не хочется ни на кого нападать. Если я критиковал в своё время нашу Ивановскую писательскую организацию в статье, после которой они порешили не пускать Фалеева на порог и «пресечь с ним всяческие контакты» (вердикт был выслан в письменной форме на мой имейл), - значит, там и правда было к чему придраться. И расхождения у нас с этой Организацией оказались самые фундаментальные, которые не разрешишь взаимными уступками. Значит, будем существовать отдельно.
Один в поле не воин.
Но вот пример не из филологии – из жизни. У моего деда в июне было воспаление лёгких, мы привезли его в первую городскую больницу около четырёх или пяти часов вечера, то есть в рабочее время, когда все должны быть на местах. Тем не менее мне предложили самому отвезти деда в другой корпус на рентген, подсунули каталку, с которой я едва умею обращаться. А её надо в корпус и из корпуса выталкивать через пороги и по ступенькам. В асфальте колдобины, дед чуть не вывалился. Рентгенолог сказал, что у него плеврит, серьёзные осложнения.
Привожу его обратно в больничное отделение и там выясняется, что палаты в больнице все переполнены. Новопоступающих больных кладут прямо в коридор на убогие кушетки. Платных палат нет. И бесплатных-то нет! Моего 86-летнего деда с диагнозом «плеврит и воспаление лёгких», перенесшего несколько лет назад два инсульта, как ни в чем не бывало и словно само собой разумеется, положили в коридор у входной двери, на самый сквозняк, где никакого покоя, постоянно шныряют какие-то люди. На последнюю не занятую в отделении кушетку. Я спросил у дежурной медсестры:
- А если сейчас ещё больных привезут?
- На стулья будем класть.
Но это же люди, а не дрова!
И всё это на фоне разговоров о том, что «сдаётся новый корпус, закуплено новое оборудование, всё прекрасно и здорово в первой городской».
Ночью дед умер – в коридоре этой вонючей конюшни, на кушетке, у входной двери. Ветеран труда, корифей и старатель, профессор ИГЭУ, автор настольной книги всех студентов-электриков «Типовые расчёты по электрооборудованию», выдержавшей десятки изданий – настолько ёмко, ясно и по делу там всё написано. Он бы не пропустил дурного специалиста, не допустил халтуры на рабочем месте. Не так был воспитан.
После этого случая я было тоже сразу схватился за шашку: хотел расследовать, тыкнуть начальству первой городской этой ситуацией в лицо, как головнёй, а потом понял, что заранее проиграю. Ничего не изменится. У них по-любому найдутся слова и оправдания, все будут кивать друг на друга и обстоятельства, недостатки и неуклюжесть системы.
Но что самое ужасное - такой развал и разброд не только в медицине и образовании, но и в судебной, и в правоохранительной системах, и в ЖКХ, и экономика чуть жива, и культура провисает. Фактически про любую сферу можно написать разгромную статью.
А за это тебя обзовут хамом и выскочкой.
Я в одном из прошедших номеров позволил себе критику в адрес департамента культуры. В результате в своём интервью нашему журналу Андрей Кабанов, новый руководитель комплекса внутренней политики, под эгиду которого недавно перешел департамент, назвал моё произведение «непродуманным по форме и хамским по содержанию». У меня сложилось впечатление, что Андрей Кабанов ничего в моей статье не понял – мы с ним говорим на разных языках.
Вообще интервью с Кабановым получилось длинное, а по сути там ничего и не сказано, никаких ответственных и решающих заявлений не сделано. Никакой путеводной мысли не высказано. Он просто говорит, что положено говорить чиновникам, поставленным на культуру.
И мне не победить. Я в этой ситуации заранее не прав и проиграю. Если махать шашкой по каждому заслуживающему этого поводу, меня на всё не хватит, я просто сгорю. У меня нет ресурсов, какой-то особенной поддержки или защиты или даже достаточного количества союзников. Плыву против течения, не понимаю, на каком бензине я еду. Но то, что можно сделать созидательного и крепкого, я стараюсь делать, вложить свой камешек в разрушающиеся плотины наших отцов. Дело в том, что я всегда старался говорить на языке Хлебникова и Фолкнера, Лескова и Летова, Эмили Дикинсон и Марины Цветаевой, так что если я не прав, то не прав в очень хорошей компании.
А баллада Киплинга, о которой я писал выше, заканчивается так:
Мы ходим по краю разбитых плотин, а море шумит вдали.
Для нашего блага, для выгоды нашей их отцы наши возвели,
Но выгоды нет и спокойствия нет, беззаботность пройдёт, как дым…
И самый город, где жили мы, покажется нам чужим.
