Михаил Хазин
Как нам рассказывают СМИ, Минэкономразвития нашло новые источники роста экономики России в 2014 г. и представило их президенту.
Главным приоритетом в соответствии с этой программой в текущем году станет повышение производительности труда. В I квартале будет готов соответствующий план мероприятий, включающий как общие (например, либерализацию рынка труда), так и отраслевые меры. В результате, по мнению министерства, к 2018 г. количество высокопроизводительных рабочих мест вырастет в полтора раза.
Всего МЭР выделяет в 2014 г. десять ключевых целей: создание системы стратегического управления, комфортной предпринимательской среды, поддержка экспорта, инноваций, повышение качества госуслуг, эффективности бюджетных расходов и управления госимуществом, поддержка малого и среднего предпринимательства (МСП), продвижение интересов России за рубежом и развитие институтов гражданского общества.
Мы не будем комментировать всё остальное, хотя и тут есть что сказать. Но вот про производительность труда сказать точно нужно. Дело в том, что ответ на вопрос о том, почему у нас низкая производительность труда, в общем, известен с конца 50-х годов. Именно тогда Хрущёв направил ряд директоров на стажировку в США (впервые с начала 30-х годов) и они, приехав, дали точное объяснение. Даже книжки соответствующие написали, одна из них есть у нас в офисе.
И в этой книжке объясняется ровно то, о чём мы говорим в рамках неокономики. А именно — что уровень производительности труда определяется уровнем разделения труда. И если соответствующий уровень разделения труда не достигнут — то наивно рассчитывать и на принципиальное повышение производительности. Для конкретного случая экономики СССР это выглядит так. В США в 50-е годы уровень аутсорсинга был много выше, чем в СССР, в котором управление производством было выстроено по американским лекалам начала 30-х. Там, где в СССР на заводе были инструментальные, литейные, гальванические цеха, — в США была чистая сборка. И, естественно, стоимость содержания всего этого хозяйства не ложилась на себестоимость конечной сборки.
То есть уровень автономности конкретного производства в СССР был сильно выше, чем в послевоенном США, но зато был выстроен колоссальный избыточный производственный комплекс, эффективность которого была достаточно низкой. Теоретически нужно было все эти цеха выводить в самостоятельное плавание, чтобы они сами себе искали заказы. Некоторые бы при этом «умерли» (перестав потреблять ресурсы), а некоторые бы существенно увеличили количество заказов и повысили бы свою эффективность… Ну и так далее. СССР подошёл к этому этапу в начале 80-х, но затем экономический рост совсем остановился, а с конца 80-х годов пошёл вспять.
Сегодня Россия вообще не имеет собственного воспроизводственного контура. Это значит, что она встроена в чужие производственные цепочки, в которых она не определяет распределение себестоимости. Даже там, где, казалось бы, мы контролируем всё (например, в производстве бензина), на самом деле не мы определяем себестоимость продукции, поскольку сегодня она в основном определяется в финансовом секторе, а мы не имеем ни суверенной платёжной системы, ни суверенной валюты. А наивно считать, что те, кто сегодня борется с кризисом на Западе, будет так перераспределять прибыль вдоль производственной цепочки, чтобы она оставалась у нас, а не у них. Либо стоимость кредита, либо стоимость комплектующих, либо стоимость запчастей будет такова, что за них придётся отдавать всю потенциальную прибыль.
Разумеется, где-то что-то можно «отжать». Тут 2%, там 3… Вряд ли больше. В масштабах экономики в целом это даст ещё меньше, что вряд ли вообще будет заметно на фоне общего спада экономики. Впрочем, статистика может позволить что-то там позитивное нарисовать, но нужно отдать себе отчёт — под низкой производительностью российской экономики лежат фундаментальные экономические причины! И для преодоления проблемы их нужно осознать, описать и выстроить конструкцию, которая соответствует этим причинам и описывает механизмы их преодоления. Пока этого нет — все рассуждения МЭРа являются явной профанацией.
Собственно, трудно было ожидать от нынешнего министерства каких-то откровений. Но, если честно, меня сильно расстроило сообщение, о котором я написал в начале текста. Поскольку даже полное непонимание ситуации, всё-таки, не повод для написания очевидного вранья. Впрочем, такое поведение для либералов, к которым относится нынешний министр экономического развития, дело привычное , так что я не исключаю, что через годик тема повышения производительности труда исчезнет из лексикона правительства. Как из него исчезла тема вывоза капитала, про который нынешний министр экономического развития в бытность одним из руководителей ЦБ неоднократно говорил, что он «вот-вот» сменится на приток. И до сих пор — ни объяснения причин оттока, ни объяснений того, как он может прекратиться… Даже наше объяснение, которое теоретически должно сильно не нравиться правительству, поскольку говорит о том, что его политика и не может привести в притоку инвестиций, не обсуждается. Ещё одно табу.
В общем, картина даже не столько грустная, сколько жалкая. Под видом программы развития экономики страны нам в очередной раз подсунули пустую и бессмысленную бумажку, которую сами же её авторы через несколько месяцев забудут. Ну а политическое руководство страны, которое эту бумажку приняло, в очередной раз представили перед всем миром не в самом красивом виде.
