Дмитрий Соколов-Митрич
Однажды заслуженные нефтяники из числа первооткрывателей наших северных углеводородов рассказали мне душераздирающую историю. Когда по тундре проложили великую советскую трубу, по которой наша нефть потекла туда, куда надо, у этого замечательного события вдруг появился маленький побочный эффект. Местные малочисленные народы вдруг стали наперегонки заниматься самоубийствами. Люди начали вешаться, стреляться и топиться. Особенно мужики, особенно — немолодые и уважаемые. Когда их родственников и соседей спрашивали, что за фигня — те с ужасом кивали на трубу. Из путаных объяснений нефтяники поняли одно: для местных жителей эта бесконечная линия, разрезавшая пополам такую знакомую, такую уютную, веками обжитую тундру — катастрофа похуже Хиросимы. Мир треснул и распался, в нём больше нет места осмысленной жизни и те, кто жил всерьёз — предпочитают умереть.
Примерно такие же хиросимки, но в гораздо лёгкой форме, я ловлю головным мозгом на протяжении последних двадцати лет. Последний раз это произошло в городе Ялта пару недель назад. В тот самый момент, когда я вдруг обнаружил, что знаменитого Гастронома №1, расположенного на Ялтинской набережной — больше нет. Да, да, того самого, который визитная карточка, который засветился в фильме «Асса», а ещё раньше удостоился внимания Чехова. На его месте теперь отделение Сбербанка — нашего, российского, зелёненького. Самоубиться мне по этому поводу, конечно, не захотелось, но напиться от горя — очень даже.
Я бы так не переживал, если бы это было явлением исключительно украинской печальной действительности. Но в России — та же беда. Магазины, рестораны, закусочные, объекты соцкультбыта, даже музеи, десятилетиями обитающие на своих местах, вросшие корнями в судьбы и сознание горожан, безжалостно вырываются и выбрасываются на помойку истории. А вместо них вылупляются какие-то банки, сетевые магазины, рестораны-однодневки, а то и вовсе чьи-то личные апартаменты. Все это обедняет общественное пространство, калечит историю города, а главное — поселяет в людях тревожное чувство исторической невесомости, неуверенности в завтрашнем дне, синдром культурного бродяжки.
Возьмём, к примеру, Москву. Ну, хорошо — исчезновение культовых питейных заведений «Яма» и «Второе дыхание» ещё можно простить, все-таки рассадник пьянства и бескультурья. Но кому помешало старинное кафе «Оладьи» на Большой Никитской? Там, между прочим, когда-то находилась знаменитая книжная лавка имажинистов, где подрабатывал Есенин. И этим фактом истории худо-бедно можно было наслаждаться, предаваясь гастрономическим удовольствиям. Но подписывая кредитный договор в «Юникредитбанке», который теперь вселился в это помещение — едва ли.
А кафе-мороженое «Космос» на Тверской? Сколько сердец облилось кровью, когда его не стало? Теперь там какой-то магазин часов, который ничто и звать его никак. А культовое кафе «Лира» на углу Тверской и Пушкинского? Нет такого имени в истории советского рока, которое не было бы с ним связано. Лучше нам стало от того, что теперь именно здесь, а не где-нибудь в другом месте расположен Макдональдс?
А кафе-мороженое «Лягушатник» в Питере на Невском? А культовый кинотеатр «Коммунар» в Новокузнецке? А «Холодок» на проспекте Ленина в Кемерово? А ресторан «Волна» на набережной в Саратове? Где все это? Почему в каком-нибудь Зальцбурге кондитерская — триста лет кондитерская, туда ещё папа-Моцарт захаживал? А у нас — не успеешь получить высшее образование, приезжаешь на родину, а там уже вместо кинотеатра «Коммунар» —барахолка, а вместо ресторана «Волна» — магазин «Эльдорадо».
Во многих странах мира на объекты такого рода накладывается обременение. Они могут менять собственника, но не могут — название и назначение. Это часть культурного ландшафта, который принадлежит народу. Иногда это компенсируется более низкой арендной ставкой или налоговыми льготами. По-моему, такая политика — очень правильная. Прежде чем забить гвоздь в стену, которой 200 лет, нужно собрать чемодан разрешений. А чтобы просто снять вывеску «Пельменная», которая висит уже 50 лет, и напялить вместо неё какой-нибудь «Шеш-Беш» — ничего не надо. Почему? Я не понимаю. Гвоздь, забитый изнутри в старинную стену, мне не мешает никак. А вот если завтра вместо «Зоомагазина» на старом Арбате появится офис «Росгосстраха», мне станет очень дурно. Хотя, наверное, страховой бизнес гораздо выгодней торговли рыбками и хомячками. Но ведь качество жизни измеряется не только количеством собранных налогов и арендных платежей в местный бюджет.
Есть такое явление природы — называется «собаки после дождя». Ливень смывает все оставленные животными метки, и они долгое время ходят потерянные и подавленные. До тех пор, пока не разметят территорию заново, не научатся жить в новом пространстве. Конечно, при таком ураганном ливне, который шёл в стране последние двадцать лет, невозможно все сохранить. Конечно, мы обязательно обрастём новыми привязанностями, полюбим другие кафе, магазины и скамеечки. И очень надеемся, что их у нас тоже не отнимут лет через двадцать.
