Написанный мной текст «Почему я не либерал» вызвал некоторую реакцию.
Помимо сотен возмущенных ответов в сосцсетях, мне публично ответили, как минимум в десяти СМИ, более или менее именитые представители либеральной общественности. Не будем углубляться в разбор их (достаточно однообразной и предсказуемой) аргументации. В качестве характерных стоит отметить лишь два момента.
Либеральная общественность последнее время очень любит говорить, что её «травят» — в том числе, например, и я: путём публикации своей статьи на ресурсе, который проработал к моменту публикации один день. А либеральная общественность в ответ, как мы видим, всего лишь «защищается», огрызаясь из своего подполья — в качестве которого был явлен, например, едва ли не самый тиражный журнал в России — «Огонёк», где полноценно отметился Дмитрий Губин со статьей «Почему я либерал». (В итоге статью мою прочитали на сайте десять тысяч человек, а «Огонёк» выходит тиражом 100 000 экз; но травят тут, повторю, всё-таки либералов).
Наконец, часть либеральной общественности имеет устойчивую привычку переводить разговор в плоскость межнациональных отношений: меня, надо сказать, волнующую мало.
Напротив, для самых скудно мыслящих моих оппонентов я неоднократно сообщал, что в определяющих нашу сегодняшнюю жизнь знаковых вопросах национальный аспект имеет роль малозначащую. Зато имеет значение вопрос экономический, сводящий различия между «либеральной оппозицией» и властью к минимуму.
«Кто же такой этот страшный либерал, которого ты так ругаешь, если он одновременно похож и на власть, и на оппозицию?» — наперебой спрашивали меня мои оппоненты.
Мне казалось, что ответ очевиден, но я заблуждался.
Придётся ещё раз объяснить, что называется, на пальцах.
Либералом в нынешней России является человек, который:
а) выступает за рыночную экономику (писатель Герман Садулаев использует так же термин «рыночный фундаментализм»);
б) считает финансовое состояние российской буржуазии в целом легитимным (если формулировать радикальней — выступает не только против пересмотра итогов приватизации, но даже против т.н. налога на роскошь);
в) находит слом советской системы, случившейся в 1987-93 гг. в целом обоснованным, логичным и даже благим для страны.
В этом смысле, как мы видим (или вы по-прежнему не видите?), различия, навскидку, между Борисом Немцовым и Дмитрием Медведевым — минимальны. Может быть, их нет вовсе.
Подставляйте любые другие, якобы с разных полюсов фамилии — скажем, Алексей Венедиктов и Владимир Соловьёв — и получите тот же результат: в обоих случаях мы видим перед собой безусловного либерала.
Три этих пункта были определяющими для новейшей буржуазной российской элиты — как финансовой, так и властной: именно с этих позиций фактически одновременно стартовали в постперестроечный период и Владимир Путин, и любой либеральный оппозиционный лидер со стажем.
То, что одного судьба привела в Кремль, а других — нет, не более чем издержки внутрицеховой конкуренции: по крайней мере, в том виде, в котором она была создана руками самих либералов, путём расстрела парламента в 1993 году и фальсификации президентских выборов 1996 года.
Российские либералы, несмотря на ряд финансовых кризисов, периодически происходящих как во всём мире, так и в конкретной России, продолжают почти религиозно веровать в эту самую «конкуренцию» (по крайней мере, пока она не проезжает по ним самим), в «рынок» как саморегулирующуюся стихию, в «эффективность» и прочую «рентабельность» — буквально как в китов, на которых стоит мир.
Они предпочитают говорить о государстве, чья идеальная модель сводится к функциям «ночного сторожа» (при этом парадоксальным образом либералы ссылаются на скандинавские страны, где государство, спасаясь от стихии рынка, исполняло куда более жесткие функции, чем сторожевые — у нас бы их назвали «левыми» и «авторитарными»).
Впрочем, в публичных дискуссиях российские либералы чаще всего уходят от разговора об экономической сущности либерализма, упирая на то, что основная задача либерализма — это поддержание «прозрачности власти», «честных судов», «частной собственности», «свободы печати» и т.п.
Тут выясняется, к примеру, что политик, негативно влияющий на «свободу печати», автоматически перестаёт быть либералом.
Надо ли понимать, что один из самых почитаемых в либеральной среде блогеров — бывший министр правительства Бориса Ельцина и политический деятель Алик Кох сначала, пока был младореформатором, являлся либералом, потом, когда закрывал НТВ, либералом быть временно перестал, а сегодня опять им стал?
Нет, так не надо понимать, потому что это абсурд.
За год до событий на Болотной автор этих строк был в гостях у Ксении Собчак на радио «Серебряный Дождь», и она там мне в некотором даже раздражении доказывала, что люди, которые находятся у власти — пришли к власти «всерьёз и надолго», и находила это безусловным благом.
Спустя год она уже выступала на Болотной как бы против этих самых людей.
Значит ли это, что во время программы на радио Ксения Анатольевна не была либералом, а потом стала?
Нет, и это неправда.
Поведение всех этих граждан — суть либеральные разборки, которые отчего-то навязаны стране в качестве повестки дня.
Что до частной собственности — то она была придумана, безусловно, не либералами, а, так или иначе, имела место достаточно давно — ещё, к примеру, в Древней Руси, да и при «советском рабстве» (недавнее выражение либеральной мыслительницы Юлии Латыниной) тоже. Например, все мои бабушки и дедушки («советские рабы») владели в 70-е годы домами и подворьями, на которые никто и никогда ни при каких условиях не претендовал бы, у одного деда было три мотоцикла, у другого — такая большая лодка, что почти себе уже яхта, все они торговали мясом и молоком, и никто не объяснит, почему из элементарного права на вещь, характерного для фактически любого социального устройства, надо делать исключительно либеральный фетиш.
«Честные суды» и вообще суды как таковые тоже придуманы, естественно, не либералами: в них были заинтересованы граждане как при первобытно-общинном строе, так и при любом другом, и далеко не факт, что либерализм гарантирует в данном смысле идеальную судебную работу — по крайней мере, многолетнее лидерство США по количеству заключённых на душу населения заставляет серьёзно задуматься на эту тему.
Дело в том, что экономический либерализм так или иначе принимает как неизбежную составляющую социальное неравенство (иногда подменяя осознание этого факта рассуждениями об «успехе», «работоспособности» и прочих вещах, поселивших всех обитателей списка «Форбс» на вершину иерархической лестницы). Но там, где имеет место социальное неравенство — никогда не будет по-настоящему честной судебной системы, в этом нужно отдавать себе отчёт. Либеральная общественность очень любит ссылаться на то, как дочку или сына того или иного американского сенатора сажают на 15 суток за езду в пьяном виде с бардачком, полным наркотиков, но крайне редко приходят к нам новости о судах, к примеру, над финансовыми дельцами, периодически обрушивающими экономику целых суверенных стран.
Существование «прозрачной либеральной власти», решения которой поддаются здравому анализу, давно и безусловно стало блефом: его просто смешно развенчивать — тем не менее, ввод войск в Афганистан товарищем Брежневым по сей день рассматривается как вопиющий пример «советского милитаризма», а ввод войск либеральных держав в любую суверенную страну Азии, Африки, а то и Европы разъясняется в терминах исключительно политических PR-технологий, которые при всей их абсурдности неизбежно принимаются основной массой либеральной общественности.
(Многие обращали внимание, какую очевидную неприязнь испытывает среднестатистический российский либерал к сталинскому кино — но волшебным образом он, как правило, не имеет ничего против людоедского голливудского лубка: то есть, «Кубанские казаки» и «Весёлые ребята» — это ложь и подлость, а тысячи «Крепких орешков» — это просто такая жанровая штука; ей, правда, окучивают уже не отдельной взятый СССР, а целую планету).
Всё это не значит, что российская либеральная общественность всецело доверяет мировому либеральному политическому абсурду, но какие доводы не приводи, мои оппоненты неизбежно дают понять: пусть этот мир и не совершенен, но мы будем жить в нём, потому что иначе опять начнётся какой-нибудь отвратительный казарменный социализм («а это мы уже проходили» — неизменно заявляет либерал, отчего-то уверенный, что либерализм — это единственный урок, который надо повторять до тошнотворной оскомины, сколько бы дефолтов и войн не случилось).
Между тем Россия, если ей суждено выжить, неизбежно пойдёт по пути новой социалистической идеократии — отмены итогов приватизации, полномасштабной индустриализации как государственной программы, вступающей в наглядные противоречия с идеалами «рынка», построения самодостаточной экономики, выхода из системы мировых финансовых манипуляций и спекуляций, в которые насильственно втянута наша страна, создания новейшей политической, духовной, научной и военной аристократии — взамен аристократии «рыночной» (мы имеем в виду шоу-бизнес) и буржуазно-олигархической (компрадорской по своей сути, ведь если либерализм — это свобода, кто вправе закрепостить деньги?).
Если Россия пойдёт по этому пути, либерализм как направление мысли займёт идеально подходящую ему нишу: станет жёстким критиком власти с позиций правозащитных.
В этом смысле либерализм просто необходим России. Но только в этом.
Однако к построению и удержанию такой махины, как российская государственность, и сохранению народов России, идеология экономического либерализма оказалась непригодна.
Чем скорее мы отдадим себе в этом отчёт, тем больше у нас шансов на будущее в России.
Впрочем, если вы собираетесь встретить своё будущее в другой стране, вы зря читали этот текст.
(Зато мы имеем в наличии ещё один пункт, по которому можно с лёгкостью определить, что вы — либерал. Ибо вы, как всегда, свободны).
