Писатель Вадим Левенталь — о том, почему родители опасаются школьной литературы
Учительница литературы из Ижевска читала с детьми Эмиля Ажара (псевдоним Ромена Гари, если кто забыл). Родители Ажара не читали, открыли из любопытства, а там — слово «проститутка», да еще и разъясняется, что оно значит. Схватились за сердце, написали в РОНО: это что ж такое, мол, делается, детей развращают.
Легко нам смеяться над бедными родителями — давайте, мол, теперь вообще всю литературу запретим, благо мало найдется в мировой литературе текстов, в которых не было бы чего-нибудь эдакого (а если и есть такие, добавлю от себя, то, уж конечно, они куда скучнее и зачастую куда менее значительные). Легко, повторяю, смеяться, но посудите сами: каждый день вы смотрите телевизор, а по нему показывают такое, что глаза на лоб лезут — концерты с артистами в женских костюмах, сериалы с бесконечными страданиями пола, комедийные шоу с шутками ниже пояса. На помощь спешат выпуски новостей, где намекают на мировой заговор разного рода извращенцев, от какового мы вынуждены защищаться, принимая соответствующие законы. Законов этих так много и так много о них говорят, что становится понятно: заговор и впрямь существует, мы в осажденной крепости. Нужно глядеть в оба, едва ослабишь бдительность — тут же подкрадется растлитель.
История с учительницей из Ижевска, как и все подобные истории (а их было и будет, очевидно, еще немало), — издержка всей этой кампании: лучше перебдеть, чем недобдеть, по игривой русской поговорке.
Родители нынешних шестиклассников сами шестиклассниками были в начале 1990-х. Тогда все смотрели «Интердевочку», мальчики мечтали быть бандитами, а девочки — проститутками. Детские мечты детскими мечтами, они сбываются редко — дети 1990-х рано повзрослели, и они знают, что ничего хорошего в раннем взрослении нет. Обжегшись на молоке, дуют на воду. Надо знать, как хорошенько пугануть людей — педофильским лобби да ювенальной юстицией, — и готово дело: везде будет мерещиться угроза детству. Пуганая ворона куста боится.
При этом, как ни печально, отечество наше стало оплотом вульгарного фрейдизма. Вульгарный фрейдизм отличается от научного тем, что говорит: всё просто, ребята, всё идет из детства, поэтому если девочка узнает о проституции, то станет проституткой, а если мальчик узнает про гомосексуалистов — станет гомосексуалистом. Получается, что в соответствии с «традиционными ценностями» детей нужно бить (по статистике 78% российских детей бьют), а в соответствии с доктриной «всё просто» от греха подальше замалчивать всё, что имеет отношение к полу, как будто этой стороны жизни вообще не существует. Ядерная, скажу вам, с точки зрения психоанализа, смесь.
И тем не менее, повторяю, кидать камни в «дремучих» родителей хочется меньше всего. Не они виноваты в том, что в 1990-е годы в обворованной стране девочки писали «проститутка» в ответ на вопрос, кем они хотят быть (и ведь это были девочки, родившиеся и выросшие в целомудренные советские времена). Не они виноваты в том, что им пришлось повзрослеть в стране, в которой честный труд стал неприбыльным, а следовательно, и презираемым делом. И не они виноваты в том, что попытка придумать национальную идею (о которой так много говорили в ельцинские времена), то есть ответить на вопрос «зачем мы тут все собрались», привела лишь к ответу на вопрос «против чего мы тут собрались».
И отдельно хочется сказать про учительницу. На учительской зарплате, с из года в год сокращаемыми часами, с отмененным экзаменом по литературе, с телевизионной вакханалией и нашествием глобальной Сети, — при всем при этом умудряться заинтересовать учеников вообще какой-либо книгой — это подвиг. Заниматься с учениками программой, Пушкиным и Тютчевым, когда у каждого один глаз косит в окно, а другой — в мобильник, и не плюнуть, не махнуть рукой (а! если никому ничего не интересно, то и мне неинтересно), — подвиг. А уж заниматься чем-то помимо программы, рассказывать школьникам про того же Гари, — это вообще не учитель, это Данко какой-то.
А что до «опасных» тем, то Цветаева писала: «Вся литература для ребенка преждевременна, ибо вся говорит о вещах, которых он не знает и не может знать».
