Двадцать лет назад, в страшные дни «чёрного сентября» автору статьи было три года, и он, естественно, ничего не помнит. Таковы особенности детской психики, что первые устойчивые воспоминания у человека сохраняются с возраста примерно четырех лет. Но как быть с теми, кто в те времена уже был существенно старше? Как так получилось, что у них воспоминания об этих роковых событиях или стёрлись совсем, или скукожились до размера односложной мысли: «Банды красно-коричневых мешали Ельцину строить демократию»?
Не будем вдаваться в подробности. О том, как на самом деле обстояло дело, написано уже немало. В том числе, довольно обстоятельная книга Станислава Рузанова «1991-1993, история сопротивления. Краткий курс». Мы же сосредоточимся на том, как политика шоковой терапии парализует массы, лишая их исторической памяти.
Многое об этом сказано в работах Наоми Кляйн, которая доводит до абсурда либеральный принцип «tabula rasa». Его логическим завершением она совершенно справедливо видит избитого и искалеченного узника Гуантанамо, корчащегося в костюме сенсорной депривации — этот образ стал уже лейтмотивом многих статей автора. Действительно, утрата памяти ужасна, но страшна она не сама по себе, а ещё и потому, что является результатом жестокого и циничного насилия.
Во-первых, это насилие над личностью — чрезмерная, с точки зрения многих, жестокость, с которой Пиночет и его подручные подавляли левое и демократическое движение в Чили, имеет вполне рациональное объяснение: нужно нанести человеку такую физическую и психическую травму, что даже вспоминать о ней ему будет больно. И здесь уже срабатывают психологические защитные механизмы, которые перестраивают память таким образом, чтобы не сталкиваться с этим травмирующим опытом. Довольно частый здесь приём — подмена субъективных процессов объективными, и наоборот.
Поэтому нет ничего удивительного в том широком распространении конспирологических теорий, которое мы имеем сегодня в России. Тот же «жидо-масонский заговор», популярный даже у некоторых наших левых, ничуть не проще объясняет мировую ситуацию. Во многом он выглядит сложнее, сбивчивее и запутаннее, чем обрисованная на пальцах теория империалистического капитализма. Преимущество теории заговора совсем другое. Она избавляет своего адепта от необходимости рыться в тёмных уголках своей памяти и принимать на себя ответственность — а значит, и чувство вины — за то, что произошло в не столь давнем прошлом.
Во-вторых, мы имеем дело с насилием над коллективом и его памятью. Для того, чтобы уничтожить коллективную память, недостаточно только уничтожить или разложить сам коллектив, в особенности, если он крупный. В этом смысле неолибералы отлично усвоили идею Маркса о том, что «идея, овладевшая массами, становится материальной силой». Поэтому, даже тогда, когда левые партии и классовые профсоюзы разгромлены или проституированы, на уровне власти и подконтрольных ей СМИ всё равно идёт превентивная идеологическая работа, признанная не только дискредитировать враждебный марксизм, но даже сам язык и научную традицию, в рамках которой он развился. Именно с этим связано то, что неолиберальные правительства Европы, сбросив с себя все прогрессистские маски, то и дело нападают на теорию эволюции и материалистическое естествознание в целом.
Так или иначе, они не учитывают одного — что идеи возникают не из воздуха, а из практики людей. Можно сжечь все книги вообще. Но если перед человеком в его деятельности встаёт та или иная задача, он — не мытьём, так катаньем — воссоздаёт ту идею, которую наши антропофаги тщились уничтожить на веки вечные. В этом плане крайне интересно, что происходит, когда воспитанная в совершенно отрицающей советское наследие (включая и марксизм) культуре городская молодёжь сталкивается с необходимостью реальной социальной борьбы. И в своей рефлексии она рано или поздно наталкивается на необходимость марксистской, по сути, интерпретации событий и своей роли. Автор статьи в этом лишь немногим отличается от своих сверстников, и то лишь потому, что в пику сугубо либеральной, «антисоветской» семейной среде он был изначально открыт к марксистскому методу социальной рефлексии.
Не менее интересна ситуация, когда потребность социальной борьбы и адекватной оценки действительности сталкивается с искажённой и обезвреженной идеологией, подменяющей собой практически необходимую идейную надстройку. Говоря языком медицины, на месте здорового органа находится больной, функции которого нарушены или атрофированы. В такой ситуации зачастую оказываются молодые (и не очень) люди из разного рода левых сект, как левоконсервативной, так и «евролевой» направленности. Несмотря на декларируемую приверженность марксизму, их теоретическая база представляет собой что угодно, но не инструмент анализа и сознательного коллективного преобразования действительности в соответствии с интересами класса. Одиннадцатый тезис Маркса плачет горючими слезами как от парализующих историческую самодеятельность масс идей «красного монархизма», так и от блокирующих широкую классовую солидарность идей «евролевых».
Великий советский философ-марксист Эвальд Ильенков далеко не случайно очень плотно занимался компенсирующей педагогикой, разрабатывая методику обучения и социализации слепых, глухонемых и других людей с нарушениями работы органов чувств. Сегодня перед левыми как в России, так и по всему миру, стоит сходная задача, но уже в масштабе целых обществ, в которых утрачены или крайне сильно нарушены функции социального восприятия и действия. Целые пласты коллективного сознания, нарушенные шоковой терапией начала 90-х, придётся выстраивать заново, в том числе, буквально по крупицам восстанавливая историческую память народов.
В этом плане, крайне интересный пример привёл научный сотрудник Института Африки РАН и колумнист «Левой» Александр Панов. Он рассказал автору статьи, что как-то будучи в Португалии он разговорился с хозяином одного из местных кафе, куда зашёл перекусить. Собеседник Александра не сразу, но узнал в нём родственную пролетарскую душу и… почему-то начал говорить о том, что хорошо относится к Путину и считает его «антикапиталистом». Каково было удивление португальца, когда Александр заверил его в том, что президент России сам является первейшим капиталистом и угнетателем рабочего класса. Совершенно очевидная для жителя постсоветского пространства мысль оказалась непривычной для живущего в весьма сходных экономических реалиях португальца.
Не менее симптоматичным, хотя и гораздо более понятным является феномен «красного Салазаризма». Уже упомянутый хозяин кафе — типичный образец мелкобуржуазного обывателя, как у нас в России — таксист, рассказал Александру Панову также, что если раньше он был противником Салазара, то теперь он резко изменил своё отношение к нему. Что поделать, если местные «социалисты», такие, как Сократиш, Баррозу и другие, тем не менее, воспринимаются как идейные преемники свергшей режим Estado novo Революции гвоздик. Вот вам и иллюстрация того, как велика инерция социального восприятия.
Что ж, неолиберальная контрреволюция основательно прошлась по исторической памяти народов Земли, - где сапогом и прикладом солдата, где авиационными бомбами, где полицейской дубинкой, а где и ядовитым дурманом общества потребления. Но в обществе немыслимым образом сохраняются механизмы регенерации. Хорошим примером здесь может послужить научно-образовательная система в России, за последний бастион которой — Российскую Академию Наук — сейчас идёт ожесточённая борьба.
Доктор химических наук, профессор, ведущий научный сотрудник ИНХС РАН Александр Алентьев поделился с автором статьи такой мыслью: «Как только началась коммерциализация средней школы и неизбежное снижение уровня знаний выпускников, в школу хлынули преподаватели и аспиранты ВУЗов, которые помогали подтягивать знания будущих абитуриентов до приемлемого уровня для учёбы на профильных факультетах. Как только началась коммерциализация высшей школы, образовавшуюся брешь начали заполнять сотрудники академических институтов. Те же институты, кстати, буквально за пару лет заняли место уничтоженной в 90-е годы отраслевой науки. И вот теперь они решили убить донора. Создаётся впечатление, что наши реформаторы бьют не только и не столько по самой системе образования и науки, сколько по механизмам регенерации, которые ещё есть в нашем обществе».
То, что эти механизмы ещё сохранились, делает ситуацию далеко не безнадёжной. Главное здесь — действовать аккуратно, но настойчиво (примерно так, как автор статьи разрабатывал после перелома свою левую ногу). И уж ни в коем случае не надо требовать от людей невозможного, демонстрируя тем самым свою глупость и отсутствие терпения. В известном рекламном ролике, помнится, говорилось, что нервные клетки не восстанавливаются. Это не совсем так: клетки-то восстанавливаются, но вот связи между нейронами придётся строить заново. В деле восстановления этих нарушенных связей сохранившиеся крупицы общественной памяти — в виде живых свидетелей и участников событий того же «чёрного сентября», книг, газетных публикаций и иных свидетельств — играют роль той схемы, по которой можно восстановить исходную конструкцию.
Не менее важна и эмоциональная составляющая исторической памяти — погибшие на войне с фашизмом, на баррикадах в восставшей Москве 1993 года — все они взывают к нашему отмщению. И нынешние хозяева России не смогли отбить нашу память прикладами, как не смогли садисты из 18-го отдела РУБОП (предшественник центра «Э») выбить показания из скончавшегося 17 сентября сего года нацбола, поэта Андрея Райкова.
