Артем Верле
Характерными чертами современного социального психоза являются безразличие и злоба.
Я долго думал над тем, как вообще эти черты могут сочетаться друг с другом: безразличие чуждо агрессивности, а злоба предполагает горячечную вовлеченность. Но тем не менее...
Сразу хочу заметить, что психоз этот не тотален, но все же встречается чаще, чем хотелось бы. Вот четыре случая из наблюдений последней недели.
Стоял я перед пешеходным переходом, дожидаясь зеленого сигнала светофора, но машин не было, и вдруг совершенно неожиданно получил тычок в спину, сопровождавшийся словами: «Чего встал, видишь, нет никого!»
От неожиданности я чуть было не вступил в дискуссию, но вовремя опомнился, увидев перед собой, оглянувшись, совершенно невменяемую физиономию мужчины, которого в любой другой ситуации счел бы совершенно нормальным.
На другом пешеходном переходе одновременно две машины резко ускорили движение, как только водители этих автомобилей заметили переходящих улицу пешеходов. Людям пришлось бежать бегом обратно на тротуар. Причем один из вспугнутых пешеходов решительно отталкивал другого в сторону проезжей части – зачем и почему, трудно сказать.
Один мой товарищ оказался в травмпункте, получив бутылкой по спине, когда в парке подошел к урне выкинуть мусор. Удар нанес молодой человек, до происшествия мирно беседовавший со своей девушкой на скамейке в непосредственной близости от пресловутой урны.
Молодая кондукторша последними словами отчитала древнюю старушку, осмелившуюся присесть на ее рабочее место, притом что старушка сама вскочила, как только ее завидела. Кондукторша орала (возможно, это ее личная сублимация), а собравшаяся в автобусе аудитория методично копошилась в своих смартфонах, пока опешившая старушка, так и не найдя слов, стояла еще пять остановок.
Я согласен, что на этой же самой неделе произошло множество других случаев – случаев бескорыстия, человеколюбия и взаимной поддержки, кто-то кого-то спас, выручил и полюбил, но ведь и ложка дегтя поганит бочку меда. А мне так еще кажется, что дело уже идет на более крупные порции грязи.
Но самое неприятное лично для меня во всем этом то, что и в себе самом я все чаще замечаю и безразличие, и злобу. Социальное существование как-то проходит скорее в ситуации естественности зла, чем в ситуации очевидности добра. Как-то все время требуется усилие по самообладанию. Это очень сильно мешает.
Я замечаю это и в других людях, многие прямо признаются мне в подобных переживаниях в ответ на мою откровенность. Я не знаю, откуда это берется и куда приведет, но что-то мне кажется, что нет в этом ничего хорошего. Хорошо бы было, если бы я ошибался.
Люди очень склонны к привычному для себя распорядку вещей, и все, что выбивает их из этого распорядка, воспринимают как сугубое зло, преодолеть которое и призваны безразличье и злоба – или не замечать, или разрушить, или и то, и другое вместе. Даже утрату близких люди воспринимают как нечто направленное против них лично.
Здесь любой случай коллективного единства в благом порыве ценен как преодоление этой атомарности, разобщенности. Но такие случаи чрезвычайно редки. Да еще и все более назойливыми и всеохватными становятся искусственные фабрикации этих благих порывов. Вся эта борьба за нравственность, патриотизм, высшие идеалы и родные просторы все сильнее пахнет преднамеренной ложью.
Вспоминаю, как в ходе одного широкого разговора в ответ на банальность вроде «Шекспир – великий писатель» я получил обвинение в антипатриотизме и зазнайстве.
«О чем тут вообще можно говорить?» – подумал я тогда и поймал себя на тех самых злобе и безразличии. Я набрал в легкие побольше воздуха, выдохнул, еще раз вдохнул, подумал о хорошем, улыбнулся и – замолчал.
Ибо, как говорил Людвиг Витгенштейн, о чем нельзя говорить, о том следует молчать. Ну или – давайте пересматривать мультфильм про кота Леопольда. Мне иногда помогает.
