Кредиты – демократический инструмент: всякий человек имеет право на кредит, как имеет право на счастье. Но большая часть населения не особо умна и рассудительна, а признать это законодательно нельзя
Владимир Березин
Мы разговорились с М. по поводу потребительских кредитов. Она задумчиво произнесла: «Знаешь, кто-то с меня взял слово, что никогда, никогда, ни при каких обстоятельствах я не буду брать кредитов. Не помню только, кто». В нашей среде долги всегда были пугалом.
А с год назад в нашем Отечестве случился бум этих самых потребительских кредитов, и, кажется, еще не докатилась до нас волна разных обстоятельств и последствий. Например, газета «Коммерсант» считает, что «всего с невыплаченными кредитами живут 34 млн человек – это 45% экономически активного населения страны». Невнимательный читатель вздрагивает, но я бы не стал торопиться: «невыплаченные кредиты» – это вовсе не «просроченные кредиты».
В этой статистике (если верить русскому языку и газетной строке) – и крепкие семьи, двести раз прочитавшие самый мелкий шрифт в ипотечном договоре, и хитрый менеджер, оформивший на службе беспроцентный кредит, и те люди, чья жизнь похожа на плаванье в стиле баттерфляй: то глотнут воздуха, то снова носом в воду кредитного рабства. Весь западный мир живет в долг, да что там – всем известно, что главное государство, нынешний Четвертый Рим, в долгу как в шелку. Но кто ему слово скажет? Как закачается, вся планета плечо подставит.
Самый известный кредитор в русской литературе – конечно, старуха-процентщица. Она как-то осталась у Достоевского без фамилии, просто Аленой Ивановной. В жизни писателя (а он знал, о чем писал, потому что почти всю жизнь бегал от кредиторов, покрывал новыми долгами прежние, шуршал векселями – и длилось это не годами, а десятилетиями), так вот, в его жизни была такая Анна Ивановна Рейслер – настоящая процентщица, которой он деньги отдавал, а все равно она имела на него «несколько исполнительных листов, суммою около двух тысяч».
Причем таких процентщиц было множество, и не поймешь, с кого списана «...сухая старушонка, лет 60-ти, с вострыми и злыми глазками с маленьким вострым носом... Белобрысые, мало поседевшие волосы ее были жирно смазаны маслом. На ее тонкой и длиной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье...»
Закладная система Алены Ивановны затягивала не меньше, чем водоворот микрокредитов. Беда в том, что кредиты – чрезвычайно демократический инструмент. Изначально предполагается, что всякий человек имеет право на кредит, как имеет право на счастье. Да только, кажется, большая часть населения не особо умна и рассудительна. Но признать это законодательно нельзя, и ничего с этим не поделаешь.
Если с той ситуацией, когда человек берет кредит на какое-нибудь производственное дело, суть понятна (можно прогореть, а можно и подняться), то суть потребительского кредита другая. Я, правда, знавал хитрых моих сверстников, что обыграли в эту игру государство – набрав у него кредитов перед началом гиперинфляции.
Но больше знавал я неудачников – впрочем, такие у всех есть в знакомых. Они похожи на алкоголиков, которые сами знают, что наутро будет плохо, но пьют, потому что сейчас хорошо. Иногда судьбу удается обмануть – напился, было хорошо, а до похмелья не дожил, так ночью и помер.
Раскольников произносил свои знаменитые слова «Тварь ли я дрожащая или право имею...», объясняя девушке непростой судьбы Мармеладовой, отчего он убил. До убийства у нынешнего человека не всегда доходит, но вот счастье, счастье – оно для всех или только избранным?
И вот охранник магазина, водитель троллейбуса, электрик или плотник в какой-то момент задумывается – кто он, тварь? Отчего мир вокруг сер и безрадостен? И, взяв кредит, который не сможет отдать, покупает себе праздник.
Нет, существует хмурая протестантская этика, которая, по слухам, и создала процветание капитализма. Аскетизм и труд, и только потом – счастье как награда. Сначала вспотел, а потом поел, и все такое. Но скажешь эти слова охраннику в магазине – а вдруг у него электрошокер?
Поэтому самая интересная сторона этой истории с массовыми кредитами – не дискуссионная. Это разговор о счастье: все ли имеют право на счастье с рождения, или это награда за труд и праведность? Так есть много честных людей, что жили, не шикуя, а умерли в горе и заботах.
Есть также люди, всю жизнь прожившие за чужой счет и у нашего охранника вызывающие понятную зависть. Это зависть не трудолюбивого муравья, а трутня. Крыловская история со стрекозой имеет массу народных продолжений, и чаще всего там муравей в черной форме, стоя у магазина, провожает взглядом стрекозу, улетающую в пальмовый рай.
Тут-то и возникает вопрос, что мучил литературного героя: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Тут уж либо муравью за топор, либо взять немного денег в долг и устроить себе праздник.
Главное, чтобы мысль о топоре не стала приходить чаще, как бывает у тех, кому уже нечем платить.
