Геннадий Литвинцев , историк, член Международной гильдии писателей
В машине звучала музыка, канал «Радио России» передавал концерт «по заявкам», слал музыкальные приветы радиослушателей супругам и родственникам, коллегам по работе, соседям по даче.
Стало даже интересно: что же выбирают нынешние меломаны? Увы, репертуар концерта свелся к вездесущему «топу», «попсе», валовой продукции «фабрики звезд». Никто не заказал народную песню, романс, что-либо из классической музыки, хотя бы качественную эстраду.
Такие концерты, кажется, лучше всяких опросов отображают массовый вкус. И невольно вспомнилось, что прежде по радио и телевидению, в том числе и в концертах по заявкам, время почти наполовину заполнялось классикой. Серьезная музыка звучала часами.
Полюбить Бетховена, Грига, Чайковского, научиться распознавать музыкальные жанры и стили мне в детстве, проходившем вдалеке от консерваторий и филармоний, помогло московское радио.
Что ж, вот философ Григорий Померанц получал музыкальное образование в ещё менее подходящих условиях: «Самое главное, что я там, в лагере, ощутил, это начало моей любви к музыке, – вспоминал он. – В темные зимние ночи, в мороз градусов тридцать пять, хорошо было слушать то, что передают по радио. А надо отдать должное тогдашнему режиму – популяризировали они хорошую музыку, передавали по радио симфонии и оперы. Так как работа у меня была теплая, я не намерзался за день, и валенки у меня были. Я гулял по лагпункту и слушал. В окружающей темноте я мог наконец сосредоточиться и воспринимать классическую музыку. И я вынес из лагеря то, к чему на воле безуспешно стремился шестнадцать лет».
Последним спектаклем музыкальной классики на центральных каналах ТВ (канал «Культура» не в счёт) был, кажется, балет «Лебединое озеро» в приснопамятном августе 1991-го. За прошедшие с того времени годы музыкальная культура приобрела катакомбный оттенок, стала привилегией неисправимых чудаков или отверженных.
На симфонических концертах видишь стариков и учащихся музыкальных колледжей. Не знаю, как в Москве, но в воронежской филармонии «не светятся» представители «элиты», модной молодежи, да и нашего брата-журналиста никогда не увидишь.
Не престижно, не принято... Выросло поколение, даже не подозревающее о существовании иной, не попсовой, музыки.
Однажды в большом книжном магазине я выбрал диск с симфониями Гайдна. Продавец посоветовала подойти к администратору и прослушать хотя бы начало. «Знаете, нередко на дисках записано совсем не то, что значится на этикетке», – пояснила она. Нет, на этот раз записано было то самое.
Когда администратор поставила диск и вместо бренчавшей до этого обычной ерунды полнозвучно вошли в зал, наполнили и осветили его начальные аккорды симфонии фа диез минор («Прощальной»), все, кто ни был там, невольно оставили свои занятия и, пораженно застыв, внимали Музыке.
Миг волшебства длился недолго, буквально две-три минуты. Поблагодарив администратора, я забрал покупку и направился к выходу. И тут ко мне бросилась девушка с раскрытой книгой в руках. «Скажите, пожалуйста, что это было?» – спросила она. Я показал ей диск. «А где это можно взять?» «Да вон же, в конце, у той двери». «Спасибо, я никогда не слышала ничего подобного. Чудо какое-то!». Я пожелал ей новых открытий.
Кто же, когда и с какой целью отлучил нас от великой музыки, большого искусства, подсунув вместо них низкопробную масс-культуру? Шлюзы для всякой «развлекаловки» и «развратиловки» в нашей стране были открыты, стоит напомнить, одновременно с потоками убийственно-дешёвого спирта «Роял». И то, и другое являлось, по-видимому, необходимым условием успешного проведения приватизации, кланового присвоения национальных богатств, создания олигархического строя.
Реформаторы прекрасно понимали: с помутненным разумом, расслабленной волей, отравленной душой человек не только не в силах протестовать против совершаемой несправедливости, но не способен даже и осознавать происходящее. Процесс передачи национальной собственности частным лицам, сосредоточения ее в руках тонкого слоя избранных, понятно, не мог ограничиться областью экономики, финансов, материального производства и обращения.
Напрасно нас пытались уверить, что приватизирована, превращена в рынок будет только материальная сфера, духовная же сторона жизни после отмены партийно-идеологического контроля станет по-настоящему свободной, независимой, плюралистичной.
Это, как наиболее прозорливые умы и предсказывали, оказалось заведомой ложью. Присвоив активы банков и предприятий, олигархия тут же постаралась взять под контроль прессу, театры, кинематографию, поставить себе на службу писателей, художников, композиторов, весь творческий и мыслящий мир. Вкусы народившейся рыночно-криминальной буржуазии стали диктовать моду в культуре.
Для неправедно разбогатевшей верхушки общества свойство глубокой культуры прояснять суть происходящего, поддерживать в людях дух правды и противления злу просто опасно. Вот и разгадка того, почему в современной либеральной критике, в решениях разных конкурсных жюри, словно в насмешку, глупо-посредственное объявляется примерным, отвратное – лучшим, а всё высшее и честное осмеивается и изгоняется.
Нельзя признать случайностью, что на телевидении и радио – а они в большей мере определяют ныне духовный мир человека – сразу же, первоочередным порядком была проведена жесткая зачистка от таких рудиментов прежней эпохи, как классическая литература и музыка. Пролеткультовский опыт «сбрасывания классиков с корабля современности» был повторен радикальнейшим образом. На страну пошел мутный вал чернухи и похабщины, культивирования звериных инстинктов и пещерных суеверий, цинизма и мракобесия, бесконечного кривлянья эстрадных покемонов.
«Каков народ, таковы и зрелища» – оправдывают свою политику телемагнаты. Но в лицемерном этом утверждении все поставлено с ног на голову. На самом же деле потребитель дурноты все эти годы неустанно взращивается и воспитывается, населению упорно внушается: высокая культура – не для него.
«Разрушение любого государства начинается именно с разрушения его музыки. Не имеющий чистой и светлой музыки народ обречен на вырождение», – ещё в глубокой древности говорил Конфуций. И добавлял: «Народ будет таким, какое у него культивируется искусство».
Исследования ученых-биологов показали, что даже растения и животные неравнодушны к гармоничной музыке и предпочитают классику: при регулярном транслировании Вивальди, Моцарта, Чайковского у коров улучшается настроение, повышаются надои, а овощи и зерновые растут быстрее.
Но нас, видимо, считают ниже травы, примитивнее жвачных. Тоталитаризм телевидения и радио вылился в засилье одного откровенно пошлого художественного вкуса, одного культурного типа. Однако наивно было бы объяснять изгнание искусства и литературы с поля массмедиа только невоспитанностью и дурновкусием их хозяев. Проблема намного серьезнее – она заключается в глубоком, коренном антагонизме идеологии «первоначального накопления» и рынка с традициями классики.
Высокий стиль, духовную красоту, сочувствие «униженным и оскорбленным» русского искусства невозможно примирить с прославлением «успеха любой ценой», пропагандой лозунгов «больше наглости», «возьми от жизни все», «мы этого достойны». Нас целенаправленно превращают в «прагматиков», годных воспринимать лишь эгоистическую, примитивно понятую «пользу», интересоваться искусно препарированной телевизионной «политикой», довольствоваться бытовым комфортом и грубыми развлечениями.
О том, что люди не желают примириться с отведенной им ролью быдла, потребителей псевдокультурной баланды, свидетельствуют многочисленные протесты против насилия и пошлости телевизионных программ, их развращающего и отупляющего влияния на молодежь. Но этих протестов не слышат. Или объясняют, что подобный товар пользуется спросом зрителей, от популярности передач зависят рейтинги телеканалов, а от рейтингов в свою очередь – объем привлеченной рекламы. Так что, мол, ничего не поделаешь – рынок диктует!
Прибыли телемагнатов оказываются предпочтительнее духовного здоровья нации. Но как ни втюхивают наш народ в грязь, он все еще остается нравственнее власти и так называемой элиты. Он ищет свои, может быть, наивные способы со средствами массового разложения. Люди как бы уходят во внутреннюю оппозицию. Они перестают читать газеты, ходить в кинозалы, смотреть телевизор.
Знаю немало семей, которые телеящик давно уже выбросили на помойку. Хотя, по правде сказать, и это не выход. Почему мы должны сдавать позицию за позицией и оставлять не желающим нас знать и с нами считаться хозяевам жизни столь мощное средство воздействия на души, как уже оставили им в повсеместно покинутых старшими поколениями кинозалах «важнейшее из искусств».
Одним и тем же факелом можно осветить дорогу, а можно поджечь дом. Телевидение с его беспредельными техническими возможностями способно и будет служить правде и добру, красоте и доблести, работать на будущее России, сплачивать и развивать общество, если только суметь вырвать его из лап экспроприаторов, прикрывающих корпоративные интересы и своекорыстие пресловутыми рейтингами.
При этом режиссеры политических и культовых массовок, заказчики тотального дурмана продолжают твердить о толерантности, то есть терпимости к иным взглядам и вкусам. Однако их толерантность на удивление избирательна: терпимые и поощрительные ко всем видам пороков и уродств человеческих, они на дух не переносят добродетели, твердых, осмысленных принципов, религиозного и даже просто граждански ответственного взгляда на жизнь.
«Смутные» времена хоть и бывают затяжными, в конце концов сменяются устроительными, целеполагающими. Вот и нынешний шабаш надоел обществу и, кажется, начинает раздражать и власть имущих. Являются признаки, пусть ещё слабые и нерешительные, того, что в правящих кругах вызревает некая сознательная сила, способная укоротить стаю телебесов, продюсеров разврата, издателей пошлости, дать возможность пробиться к зрителям и слушателям подлинному искусству, откликающемуся на сложную и неоднозначную современность. Чуда ждать, наверное, не приходится, но воздух свежеет...
Сам я на вопрос «Нужна ли стране нравственная цензура?» отвечаю обычно встречным вопросом: «А как, по-вашему, – нужен ли человеку иммунитет?» С точки зрения холерных бацилл, конечно, не нужен. И даже опасен. Но организм-то борется с болезнью с помощью иммунитета.
И снова о музыке. «Не забуду чудного вечера в яснополянском зале, когда Гольденвейзер долго и прекрасно играл Шопена. Лев Николаевич слушал-слушал и, наконец, не выдержал:
– Вся эта цивилизация, – воскликнул он дрожащим голосом и со слезами на глазах, – пускай она пропадет к чертовой матери, только... музыку жалко! (Из мемуаров Валентина Федоровича Булгакова, секретаря Толстого).
