О больших
Книжка была чуть ли не в половину нашего роста – во всю парту. И уж точно старше нас в разы. Полная и добродушная преподавательница с трудом приносила фолианты перед каждым занятием музыкальной литературой. Это были клавиры – на одну строчку текста в них приходится по несколько нотных магистралей. Следя за прыгающими кружками и разложенными словами, мы должны были слушать виниловые круги классических опер. Но прежде нам рассказывали сюжет и историю. Детская память избирательна и специфична. Что запомнилось? Бородин, успешный химик, писал оперу чуть ли не всю жизнь и оставил ее неоконченной в наследство друзьям-композиторам. В театрах спектакль ставят редко хотя бы потому, что князь Игорь должен выезжать на сцену на белом коне. А где ж его взять?
***
В большетеатровской «Травиате» по исторической сцене бегают породистые псы, а живые лошади вывозят экипаж с солистами. Но Юрий Любимов поставил здесь «Князя Игоря» без животных. Конь в его постановке – бутафорский, очень смахивающий на троянского. На данайский дар похож и сам спектакль.
Любимов неоднократно повторял, что в Большой его пристроил Путин после скандала на Таганке. Режиссер хотел бы поставить «Кармен», но дырой в репертуаре национального театра зияло отсутствие «Князя Игоря». Любимов взялся. Премьера была назначена на прошлый декабрь, но режиссер семнадцатого года рождения оказался в коме. Выздоровел весной, репетировал до изнеможения артистов, и спектакль выпустили в июне. «Князем» по сути закрывали оперный сезон (балетный – премьерой Онегина).
***
Билеты в Большой театр, несмотря на слухи, относительно доступны: на оперу от ста рублей (но ничего не увидите) до четырех тысяч, на балет – от трех до двенадцати тысяч. Дороже премьерные спектакли и историческое здание.
По мне, Новая сцена милее: малахитовая зелень интерьера приятнее цвета запекшейся крови и слепящего золота. Зал, открытый в 2002 году перед реконструкцией исторической сцены, – меньше и уютнее, акустика выверенная, церетелевская потолочная роспись гармонична. В партере комфортно чувствуешь себя и в твидовом пиджаке, тогда как историческое здание требует большего. Хотя в обоих залах встречаются зрители в самой повседневной одежде – к счастью, совсем немного.
***
Любимов сократил оперу на пару часов – за вольное обращение с первоисточником режиссера и поругивает критика. К слову, восторженных отзывов о спектакле вообще мало.
В классическом либретто «Князя Игоря» намешано многое: несколько любовных линий, хитросплетения политики, подлость и героизм, столкновение культур и религий. Любимов выдернул из этого сплетения только ту нить, которая была ему нужна, которая именно сегодня способна превратиться в звучащую струну.
По ходу действия, как известно, князь Игорь, раненный на поле боя, оказывается в половецком плену. Хан Кончак относится к нему как к гостю, радушие приема граничит с искушением. Скажи только – и любая из невольниц будет твоей (Очи черные, влагой подернуты./ Нежно и страстно глядят/ Из-под темных бровей). А хочешь – положим на лопатки всю Русь, подмяв удельные княжества? Союз с Кончаком по всем раскладам выгоден Игорю.
***
На поле боя легко делать выбор, потому что на одной чаше весов будет твоя жизнь. Сложнее, как ни странно, принимать решение в относительной безопасности, взвешивая телесное и духовное, нравственное и выгодное, удобное и честное. Или вот, например, вопрос: уезжать ли из страны, если есть возможность? О сложности и необходимости подобного внутреннего выбора, о бое со своим нутром – спектакль Любимова. «О, дайте, дайте мне свободу,/ Я свой позор сумею искупить,/ Я Русь от недруга спасу!», – поет князь Игорь. А вы что выбираете: колбасу или свободу?
***
...Максим Горький, безусловно, великий писатель, но роман «Мать» сделан слабо, в спешке. «Санькя» горьковчанина Прилепина ведь о том же (грубо говоря: о зарождении революционного движения), но сильнее. Может потому, что написан от первого лица. Может потому, что выбран иной ракурс. Ведь что было терять пролетариям начала прошлого века? Пелагея Власова, ввязываясь в революцию, ничем не рисковала – она ничего не имела, ничего в своей жизни не знала кроме побоев мужа и беспробудной нищеты… Героям нашего времени все-таки есть что положить на вторую чашу весов, наш выбор – сложнее.
После кировского приговора Захар Прилепин написал очерк о Навальном. Оказывается, они дружат.
Ходорковский, когда начал играть в политику, вряд ли представлял в качестве последствий для себя тюрьму. Навальный отчетливо эту перспективу видел и все равно шел. Можно думать про него что угодно, но пятилетний срок – дорогая расплата. Это осознанный выбор внутренней свободы (свободы слова, суждения, мнения) взамен внешней, физической. Это ли не безумство храбрых?!.
***
Князь Игорь ночью сбегает из половецкого плена. Он торопится к Ярославне («голубке ладе»), в свой Путивль. Но и это безумство: у Игоря не осталось войска, на город надвигаются вражеские отряды, и вряд ли у этой истории может быть хороший конец. (У оперы, как и у «Слова о полку Игореве», по мотивам которого написано либретто, – открытый финал). Но это выбор героя.
***
Только не думайте, что любимовская постановка исключительно злободневна – смотрите шире, хоть фамилия режиссера, безусловно, и провоцирует на политический контекст.
В афише Большого театра «Князя» нет до ноября. Но если соберетесь – заказывайте билеты сейчас. По номинальной цене они продаются за три месяца до спектакля. Удобно и относительно просто бронировать через официальный сайт театра. Потом билеты будут лишь у перекупщиков – в разы дороже. Но можно смотреть и дома – запись оперы есть в Интернете.
А дают «Игоря» на основной, имперской сцене Большого: под двуглавым орлом, напротив пустующей царской ложи. Кстати, после ремонта, какой-то особой атмосферы в историческом здании не чувствуется, хоть и очень хочется. Сплошной новодел. Но красиво.
Владимирский цвет
В ивановском художественном музее до 18 августа – выставка Кима Бритова, основоположника владимирской школы пейзажа, народного художника России.
Казалось бы, массовое и коммерческое противопоказано настоящему искусству. Но бывают исключения. Во многом именно лубку, художественному ширпотребу для русских крестьян, обязана своим существованием знаменитая теперь владимирская школа пейзажа.
Как делался в старину лубок? Литографским способом печатался тираж черно-белых незамысловатых картинок, его брали перекупщики (офени и коробейники) и уже сами разукрашивали вручную. Расцвечивали, конечно, как придется, заботясь исключительно об экономии и внешней яркости. Закончится у доморощенного художника голубая краска – можно «залить» небо и желтым. Нет зеленого – пусть деревья будут оранжевыми. На ярмарке и так купят: пестрота в крови и в ситцевой рубахе русского мужика, она в самой русской природе (сколько цветов только у нашего леса: от белого зимой до черного поздней осенью, летом – от зеленого до красного).
После всесоюзной выставки 1960 года в критике появилось определение «владимирские импрессионисты», характеризующее пейзажи Кима Бритова и Владимира Юкина. По смелости и свободе взятия цвета их сравнивали с Ван Гогом и Матиссом. Хотя не факт, что сами владимирцы знали тогда эти имена. Они больше были вдохновлены русским лубком, орнаментами домотканых половиков, изделиями народных художественных промыслов, крестьянской иконой. Академического образования у них не было. Юкин занимался у Пырина в Ивановском училище. Бритов учился в Мстерской художественной школе, пока не понял, что перебитая на фронте рука не позволит ему стать миниатюристом. Мазки его – размашисты и свободны (у Юкина – мельче, почти пуантализм). Пишут владимирцы просто и быстро, словно на одном дыхании - была не была; в композиции ничего лишнего, главное – фактура и цвет (схожую палитру использовал разве что Кустодиев в своих «народных», «ярмарочных» картинах).
Если пейзажи передвижников передавали душевные переживания и настроения самого художника, то пейзажи владимирцев – отражение обобщенной русской души, широкой и буйной, как масленичные гуляния. От классических, хрестоматийных работ Бритова хочется зажмуриться – они ослепляют, светятся; масляная краска не выглядит статично-засохшей, переливается.
Со временем владимирские пейзажисты оказались заложниками найденного ими стиля. В 1980-е Бритов еще пытался вырваться, найти что-то новое: экспериментировал с темным колером, вводил сюжеты. Но это не вызывало интерес публики, новые работы продавались плохо, и он вернулся к проверенной палитре, к отработанным приемам и сочетаниям цвета (сейчас цена на его «типичные» холсты крутится вокруг миллиона). Особенно часто он рисует природу в межсезонье (когда на желтое поле можно положить синий снег), и на закате (когда все краски солнца борются с надвигающейся тенью).
На ивановской выставке только одна работа «безрадостной» гаммы – 1974 года. Все остальные – яркие и оптимистичные, написанные в последние годы жизни художника. Ким Бритов скончался в 2010-м. Если что-то и отличает его поздние работы, то это незначительный поворот в сторону наивного искусства, упрощения. В экспозиции представлены также несколько натюрмортов и портрет. Но Бритов и в них остается «владимирским пейзажистом».
Сегодня многие владимирские художники копируют стиль своих «импрессионистов». Это востребовано и выгодно. Бритова в конце жизни такое количество последователей, видимо, раздражало. Но школа есть школа: в Палехе и Мстере тоже работают под копирку, и никто не удивляется. И владимирская школа, рожденная на основе народного искусства, – явление того же порядка.
Но слава всегда остается за первыми. В 1960-е на авангардное искусство в провинции надо было еще осмелиться, бороться за него. В парадигме соцреализма лубочные цвета казались безумием; в центральной прессе Бритова и Юкина ругали много и беспощадно. Чиновники, приходя на выставку, дотошно выспрашивали: «Почему у Вас все крыши красные?». – «Другого материала не было», – серьезно отвечал Бритов.
Подобно тому как Мартирос Сарьян подобрал цвета Армении, Семен Чуйков – родной для него Киргизии, владимирцы первыми нашли неповторимую, идентифицирующую гамму средней полосы России. В их палитре отразились местные обычаи и песни, характеры и цвет глаз жителей, история и чаянья нашей земли…
