Михаил Леонтьев
О стратегических последствиях конфликта в Южной Осетии можно было говорить сразу и даже до него. Ничего не изменилось — изменилось только понимание, потому что история многое подтвердила. То, что ваш покорный слуга говорил 5 лет назад, сейчас разделяет гораздо большее число людей (во всяком случае, в экспертном сообществе).
По пунктам.
Первое: тогда и сейчас. Необходимо подчеркнуть, что непосредственная реакция на акцию Саакашвили была абсолютно верной. То есть Россия не просто поступила правильно — это был единственно возможный способ реакции. Россия выполнила гласно, публично и в соответствии с международным правом взятые на себя обязательства. Эти обязательства заключались в том, что Россия гарантировала недопущение решения проблемы силовым путём. Она обязана была это сделать. В случае, если бы мы умылись и воздержались от такой реакции, Россия перестала бы быть субъектом истории, субъектом мировой политики со всеми вытекающими отсюда последствиями — вплоть до неизбежной ликвидации суверенитета.
Собственно, в этом и был смысл конфликта. Мы прекрасно понимаем, что никакой Саакашвили не мог принять решение фактически о нападении на Россию. Саакашвили — сателлит, полностью контролируемый и оплачиваемый своими американскими хозяевами. Да, он рвался вперёд, он не совсем адекватен, он, безусловно, авантюрист и так далее. Но — он сидел на американской цепи, и спустить его с цепи мог только хозяин, он Саакашвили цепью не распоряжался. Поэтому мы должны понимать, что это ещё раз в значительной степени подчёркивает акт политической воли, который Россия совершила, потому что и политическое руководство наше прекрасно понимало, что мы в качестве противника имеем не Грузию. И в этом смысле совершенно справедливо утверждение, что мы с грузинами не воевали. В данном случае грузины работали как американский штрафбат — это была разведка боем. Они проверяли нас на вшивость, проверили, и кстати, это в дальнейшем имело чрезвычайно серьёзные, фундаментальные последствия для американских отношений с Россией. Безусловно, позитивные для нас. Это что непосредственно касается действия.
Второе. Реальными геополитическими последствиями конфликта — в том числе и официального признания Россией независимости Южной Осетии и Абхазии — было де-факто признание Южной Осетии и Абхазии протекторатом России (я имею в виду признание со стороны наших противников) и де-факто признание нами Грузии как американского протектората. Я хочу заметить, что даже нынешняя ситуация, нормализация российско-грузинских отношений, которая, как неоднократно я уже говорил, является по всем признакам российско-американской сделкой, — эта сделка включает в себя признание Россией американских интересов в Грузии. Если мы возьмём ситуацию накануне, то Абхазия и Осетия и так де-факто, в общем, признавались российским протекторатом. Де-факто, не де-юре, конечно. Но Россия ни в коей мере не считала Грузию американским протекторатом, а считала её традиционной зоной своих особых стратегических интересов.
То есть, в принципе, с геополитической точки зрения — это проигрыш. Проигрыш этот связан с отсутствием выстроенной, обеспеченной, содержательной и материальной политики России на постсоветском пространстве, в том числе и в Закавказье. То есть Россия практически демонтировала возможности свои (я не имею в виду военные возможности: они были, мы могли спокойно войти в Тбилиси и фактически сменить правящий там режим), она демонтировала политические возможности участия во внутригрузинской политике.
Поэтому можно сказать, что правильно с точки зрения России было бы принуждение Грузии не к миру, а к территориальному единству. Но понятно, что любое принуждение Грузии к территориальному единству связано с изменением политической парадигмы грузинской политики. Потому что единая Грузия может существовать только в контексте России. Никогда не существовала единая Грузия, сейчас не существует и существовать не будет без прямого российского протектората в той или иной форме, а форма — вопрос отдельный.
Третье. Признание независимости было единственным реально политически возможным для российского руководства способом в рамках правового режима гарантировать безопасность Абхазии и Южной Осетии в создавшихся условиях. Других реально очевидных возможностей не было. Это вынужденный шаг. Но при этом мы должны понять, что карликовые псевдогосударства создают колоссальные проблемы, причём не только стране-создателю, соседям или ещё кому-то — они в первую очередь создают проблемы себе. И я, с глубочайшим уважением относясь и к югоосетинам, и к абхазам и уважая их борьбу, их способность отстоять свою землю, своё существование как народов, хочу сказать, что существование в виде псевдогосударства, которое лишено всяких возможностей самостоятельного воспроизводства себя как государства и как социума, — оно абсолютно развращает. И это наша вина, потому что мы создали условия, при которых этот псевдосуверенитет начинает восприниматься элитами как инструмент решения каких-то своих проблем и задач, в том числе зачастую и в ущерб России.
Давайте честно. Никакой независимой Осетии и Абхазии быть не должно, как и многих других карликовых образований, — это всегда марионетки. Это всё равно что Палестинское государство, извините меня за сравнение, которое никогда не сможет существовать как самостоятельный субъект, а всегда будет объектом манипулирования со стороны разных сил. Я уж не говорю про Израиль — это отдельная проблема, не совсем связанная с вышеизложенным.
И наконец, четвёртое : чем дальше, тем больше. Понятно, что всё, что сейчас существует на Кавказе, в Закавказье, вообще в околороссийском пространстве, является паллиативом. Это промежуточная ситуация, которая не может сохраняться долго: она сама по себе потенциально нестабильна, она сама по себе потенциально уязвима и она должна развиваться либо к восстановлению единства постсоветского пространства — то есть исторического российского пространства, восстановлению полноценного имперского организма, — либо к уничтожению России. Уничтожению России как субъекта. Вполне возможно существование каких-то территорий, административно-территориальных образований, одно из которых будет носить название Россия, но исторически к России это не будет иметь уже никакого отношения — ни в каком смысле: ни в территориальном, ни в историческом, ни в культурном, ни в этническом даже.
