Станислав Кувалдин к годовщине начала Первой мировой войны
99-я годовщина начала Первой мировой войны – если уделять внимание телевизионным каналам – становится, вероятно, этапом подготовки к ее столетию – и тому, как официально решено отметить эту дату. По «России-24» и «Культуре» идут разнообразные исторические фильмы, посвященные роли Российской империи в войне. В некоторых из них война называется Великой. А иногда – забытой. Иногда подчеркивается важность почитания памяти тех, кто сражался в этой войне – чаще всего при этом говорится о забытых подвигах и героических поступках, которые совершали на ней солдаты и офицеры. Можно представить, что будет происходить через год. Тем более, что о важности чтить память о роли России в Первой мировой войне сказал президент. Так что память будет – с фанфарами или траурными маршами, с открытием памятников, с рассказом о подвигах русских солдат.
И здесь, пожалуй, стоит задать себе простой вопрос: а что такое память о Первой мировой войне для России. И вообще, что такое память о войнах? Первая мировая стала, пожалуй, самым заметным рубежом в истории XX века. В чем-то даже более важным, чем Вторая мировая. Некоторые считают, что именно вместе с нею начался XX век, а до этого продолжалась прекрасная эпоха «большого девятнадцатого» – того, который считают от Великой Французской революции. Так или иначе, вместе с началом войны и, тем более, после ее окончания в мире началось совсем другое время. Причем такое, что всем пережившим приходилось задумываться – а ради чего были принесены миллионные жертвы.
В России о Первой мировой действительно забыли – во многом потому, что она кончилась для России позором Брестского мира.
Уход миллионных масс русских солдат из окопов по домам в 1917 году – самое живое и самое народное выражения отношения к итогам войны, к высоте ставившихся в этой войне целей, и к тому, стоило ли совершать бесчисленные подвиги и проявлять героизм.
Впрочем, и у тех, кто не сделал выбор, подобный России, и все-таки довоевал, эта война оставила, скорее, ощущение безумия, где главное – не победа, а просто то, что все, наконец, закончилось и люди хотя бы ненадолго перестали убивать друг друга. И заключение Версальского мира и какие-то победные для некоторых стран итоги – вроде возвращения Эльзаса и Лотарингии и все официально проводимые впоследствии мероприятия по отданию памяти ветеранам и павшим все равно не отменяло важной мысли о том, что главный урок этой войны – все войны ужасны. Особенно это касается победителей.
У побежденных были несколько другие эмоции. Там, как известно, послевоенное унижение привело к появлению другого рода идей: о том, что жертвы оказались напрасны, поскольку возможную победу украли чуждые народу и почве силы. Впрочем, и здесь важным элементом пропаганды – это неоднократно можно встретить в выступлениях и рассуждениях Гитлера – была необходимость свалить на эти силы вину за развязывание войны. Сама война казалась настолько ужасной, что виноватыми в ней надо было сделать даже не непосредственных противников, а каких-нибудь тайных заговорщиков. Впоследствии, кстати, на пространстве оккупированной Европы немцы подчеркнуто уважительно относились к памятникам погибшим во время Первой мировой войны, также подразумевая, что та война и ее итоги – общая трагедия Европы.
Итоги Первой мировой войны – это появление понятия о «потерянном поколении», а в каком-то смысле и понятия «опыта поколения» вообще – поскольку до этого мир не делился так резко на «до» и «после». Эти переживания знакомы нам по литературе: по вышедшим почти одновременно «Прощай оружие» Хэммингуэя, «На западном фронте без перемен» Ремарка и «Смерти героя» Олдингтона. Впрочем, к ним можно прибавить и появившийся тогда же «Тихий Дон», который позволяет понять, что значит «потерянное поколение» в самом буквальном смысле этого слова. Так или иначе, несмотря на то, как разошлись пути России и Запада после 1917 года, рефлексии над опытом той большой войны спустя десятилетие после ее окончания были похожими.
Память о Первой мировой войне в России, если можно так выразиться, растворилась в исторической почве. Россия, возможно, наиболее наглядно усвоила тот же урок, который извлекла из нее Европа – случившееся было катастрофой.
Однако сейчас нам предлагается другое. По прихоти ли правителя, или исходя из более сложного расчета, нам предлагается вспомнить о том, как же отлично воевали в Первую мировую. О том, что Первая мировая для Россия – это сумма воинских достижений, понесенных и нанесенных потерь. В общем, нам предлагается помнить о том, что «прадеды воевали», примерно так же, как о «деды воевали» в Великую Отечественную – так, чтобы в идеале память можно было бы сформулировать в тексте нового стикера на заднем стекле автомобиля.
Пожалуй, наиболее абсурдным и позорным для России курьезом, связанным с таким замыслом, стали слова Владимира Чурова, который как руководитель Российского военно-исторического общества на заседании оргкомитета по подготовке к мероприятиям, посвященным предстоящему столетию Первой мировой войны, заявил, что никто не смеет отказать России в праве пройти в параде стран-победительниц в войне . Представителю Франции пришлось тогда смущенно объяснять, что представитель России чего-то не понимает, что нет, и не может быть никакого парада победителей, что отмечается годовщина общей трагедии.
Собственно, этот эпизод наиболее ярко показывает, какое отношение имеет нынешнее Российское государство и победившая в ней идеология к прежней истории России, и насколько оно связано с современным миром и его осознанием собственной истории. Здесь нет речи ни о какой традиции – это просто отчаянная попытка найти в прошлом нечто такое, что может блестеть и звенеть – каким бы неуместным не казался сейчас этот звон. Нет никаких потерянных поколений, нет трагедии, даже и катастрофы почти нет – есть лишь война, в которой Россия еще б чуть-чуть и победила – почти как в 1945-м. Собственно, и официальная риторика о «Великой победе» столь же пуста и столь же не связана с попыткой думать о том, что же действительно происходило в 1941-45-м. – Просто последние живые ветераны и сохранение остатков действительной народной памяти еще создают иллюзию о подлинном уважении и переживании. Конструирование же спустя 100 лет новой и почти бравурной памяти о «Великой войне» – пожалуй, самая циничная пляска на костях Российской истории, которую может себе позволить государство.
