Журналист Максим Соколов — о судебном решении по делу «Кировлеса»
Психологическую картину происходившего 18 июля с. г. в зале заседаний Ленинского суда г. Кирова за 130 с лишним лет до этого дал Ф.М. Достоевский при описании другого провинциального суда — Скотопригоньевского.
«И потом по всем пунктам пошло всё то же: виновен да виновен, и это без малейшего снисхождения! Этого уж никто не ожидал, в снисхождении-то по крайней мере почти все были уверены… Недовольные были как бы подавлены, пожимали плечами, шептались, но как будто всё еще не сообразившись. Но, боже мой, что сталось с нашими дамами! Я думал, что они сделают бунт. Сначала они как бы не верили ушам своим. И вдруг, на всю залу, послышались восклицания: «Да что это такое? Это еще что такое?»… Им, верно, казалось, что всё это сейчас же можно опять переменить и переделать… Запомнил лишь несколько восклицаний, уже на крыльце, при выходе… «Да-с, мужички наши за себя постояли. — И покончили нашего Митеньку!»
С заменой мужичков на силовичков картина получается довольно точная.
Правда, психологическая точность не добавляет внятности в вопрос о поведении власти в данном деле, ибо особо последовательным его не назовешь. С одной стороны, на уровне московской власти при явном попустительстве вышестоящих федеральных инстанций наблюдалась довольно изящная игра с кандидатом в мэры Навальным А.А. Вопреки распространенному учению, что с кадровыми переменами в АП РФ утонченный декаданс эпохи суверенной демократии сменился прямым дуболомством, история о том, как регистрировали кандидата Навального, говорит о прямо обратном — о не наблюдавшемся прежде премудроковарстве. Дать претенденту на власть зеленую улицу, чтобы он сам себя утопил (и уже начал тонуть, все-таки интернет-успехи и выборы в мегаполисе — немного разные вещи) — это если и дуболомство, то крайне изысканное.
Что и было воспринято — всё ж таки, по предположению, с серьезными мужчинами имеем дело, — как успехи власти в освоении новых видов макиавеллизма. Не всё же быть простосердечным львом (или, что более соответствует отечественной фауне, медведем) — пора осваивать и приемы, свойственные лисе. Тем более что лисий дебют столичной власти чем далее, тем более казался весьма успешным.
Но лисьи повадки (вообще характерные для более цивилизованной власти, достигающей своей цели без драматических и картинных методов) решено было дополнить испытанным приемом льва, т.е. медведя, в роли которого выступили следственные, прокурорские и судейские. «Мы этих ваших лисьих хитростей не понимаем, мы уж лучше по-прежнему, по-медвежьему». Т.е. с 300% гарантией нейтрализации фигуранта и без учета возможных издержек. Медвежий способ гнуть дуги такого способа не предусматривает. Главное — чтобы на весь (киров-)лес треск стоял, а о разумной достаточности и о неразумной избыточности — об этом мы послушаем в другой раз, т.е. никогда.
Бесспорно, силовички за себя постояли, впечатлив всех своей решимостью. В данном конкретном случае, возможно, никаких прямых неприятных последствий для власти не будет. Но столь явная несогласованность действий, когда начинают как премудроковарная лиса, а на конец того в лисьей шкуре является всё тот же лесной боярин с присущей ему грацией, — всё это будет сходить с рук только до той поры, пока у власти будут противники типа нынешних. Твердая уверенность власти, что более серьезного противника у нее не может быть, потому что не может быть никогда, не поддается рациональному объяснению.
