Алексей Муравьев
От мудреца до бедолаги
Советские учебники для детей я вспоминаю с замиранием сердца. Они содержали в иллюстрациях целую энциклопедию жизни, в частности, в них присутствовал образ ученого почти что светлой коммунистической эпохи. Это не был ИТР, взлохмаченный человек в белом халате и при рейсшине. Это не был врач с ларингологическим зеркалом на лбу (что, наверное, удивило бы Гиппократа или Галена, считавших медицину главной наукой), это не был учитель с указкой, окруженный детьми. Ученый витал в эмпиреях: это был мудрец, почти библейский хахам или греческий ?????. Ученый эпохи старших классов имел уже облик вполне классический: со стен кабинетов глядел напомаженный стареющий поморский подросток Михайло Ломоносов. Стать ученым можно было через философию, иногда математику, через биологию, как Линней, или астрономию. Но не через химию и не через физику. Ученый – не ИТР, ибо ИТР – солдат или ремесленник. Ученый – не священник, ибо любой жрец узкофункционален.
Наука по-русски – это служение национальному смыслу и национальной идее. Ученый именно потому стал символом непрактичного бедолаги, что его (ее) деятельность рассматривается по умолчанию как жертвенное служение, которое требует почти что отказа от жизненных интересов. Сама научная деятельность видится высшей ценностью. Именно этот аспект высокой ценности науки в общественном сознании не дает возможности сделать полноценную ее перестройку. Ибо перестраивать на самом деле есть чего. И это признают и в Президиуме РАН, и даже на митингах протеста. Вопрос в том, как, зачем и для чего.
Реформа науки и реформа организации науки
В протестных текстах и разных разговорах о «конце науки», плачах о катастрофе, закате России, в частности ее стратегического потенциала, много ненужных эмоций, одна правда и одна неправда. Правда состоит в том, что российская наука в том виде, как она сложилась в СССР, в новых условиях нефункциональна, малоэффективна и едва ли достойна сохранения в настоящем виде. Неправда состоит в том, что демонтаж Академии наук, даже и в самом радикальном виде, как это предполагал ливановский план, равен буквально ликвидации науки. Реформа организации науки может значить много разных вещей, например, концентрацию науки в Университетах, укрупнение институтов и т. д. Главный вопрос в том, нужна ли нам НАУКА вообще, и притом наука большого размера, слабо интегрированная организационно с мировыми научными центрами, с невыстроенной системой экспертизы в гуманитарных областях, неконкурентными диссертациями и другими дефектами переходного порядка. Если нет, то альтернатива только одна – перестройка науки под мировой (условно говоря, европейский) формат.
Этот формат потребует отказа от эксклюзивности русского языка, российский ученый должен научиться работать в англоязычном поле не как в чужом, а как в своем. Можно создать качественный «рунглиш», можно открыть курсы академического письма на английском – возможностей много. Но науку в России нельзя уже делать на одном только русском языке.
Организация науки – это социальный проект, примерно такой же сложности, как организация образования или здравоохранения. Его можно развертывать в циклическом ключе: строить, разрушать и строить вновь. Можно строить его как линейный, наращивая мощности. При Петре и Екатерине были заложены основы именно структурно-административной организации науки, создана Академия и Университет. Затем Академию пересоздавали, переименовывали, перемещали в Москву, укрупняли и создавали подразделения. В 2009 г. журнал «Эксперт» произвел ставший довольно известным «разбор мифов» об Академии наук, в котором были опровергнуты некоторые основания для знака равенства между петровским детищем и РАН. Фактически РАН – советская структура, созданная заново в 1924 г. Реформа ее возможна и необходима так же, как реформа всех остальных структур, оформляющих базовые институты общества. Такая реформа не есть «уничтожение науки», но она начинается с деконструкции мифа о науке. И эта деконструкция болезненна и вызывает протест.
Кто, как и зачем
Ливановская реформа есть по существу введение кризисного управления и констатация хозяйственной неполноценности Академии наук. Такую реформу можно начать только извне, ибо изнутри такие сакрализованные структуры не реформируются, они начинают имитировать реформу, стремясь сохранить статус-кво. Главная ошибка реформаторов – попытка взять всю ответственность на себя, отказ делить ее с Академией. Но можно ли врачу разделить ответственность с пациентом? Министр недолюбливает Академию и благоволит критикам вроде Франк-Каменецкого. Это имиджевая ошибка.
Но самый сложный вопрос – «как». Один из главных пунктов реформы – разделение научной, репрезентативной и экономической сфер. Проблема в том, что для каждой из них существует как задача, так и сопутствующий ей негативный миф. Задача научной сферы – продуцировать результаты в русле мировой науки. Ее антимиф – потеря национальной особости, национальное унижение. Задача репрезентативной сферы – символизировать науку на государственном уровне и организовывать экспертизу. Антимиф тут – превращение академиков в никому не нужный «пиквикский клуб», группу старичков с привилегиями, некомпетентных и амбициозных. Наконец экономическая сфера должна сделать эффективным в интересах исследователей управление активами и собственностью Академии. Антимиф тут – отъем собственности в интересах коррумпированных чиновников. Если разделить задачи от антимифов, реформа станет возможной.
Интегрировав российскую науку в мировую, мы не теряем национальную особость, а приобретаем ее. Создавая клуб ученых без функций управления, мы выводим корыстные мотивы за скобки и повышаем уровень экспертной компетенции. Вводя особое агентство по управлению, мы, по крайней мере в теории, не лишаем Академию дохода, но увеличиваем его за счет эффективного управления. Но такой нейтрализации антимифов как раз и не слышно из уст реформаторов. Интересно, почему?
«Золотой» век
Бегство в миф о «золотом веке» у ученых и политиков обусловлено неспособностью к проективному мышлению. Русский человек не мыслит проектами, он в основном занимается тоской по былому. Чтобы перенести тяжесть рефлексии в будущее, необходимо перестать жить в прошлом. Мечта о возвращении золотого века, когда Л. П. Берия вынимал из бюджета миллиарды и давал их на ядерные программы, до сих пор будоражат умы наших ученых, ностальгирующих по прежнему расцвету. Но кризис российской науки начался не с перестройкой. Можно вспомнить и многолетнее отставание науки от США и Европы, и технологии, которые крала разведка, и недофинансирование лабораторий, и идеологический контроль в гуманитарных сферах. Сейчас некоторые академики вспоминают, какой гордостью для них обернулось избрание. Но за избранием нередко стояли интриги, коррупция, политический заказ, борьба интересов кланов. Все это происходило от того, что три функции были не разделены, а смешаны в едином пространстве РАН. Уже в 1980-90-е гг. старые сотрудники академических институтов вспоминали о 40-х-60-х гг. как о земном рае. Высокая зарплата, высокий социальный статус, загранпоездки в страны соцлагеря, санатории, турбазы, курорты. И конечно, интересная работа. Замкнутые в границах СССР, надежно отделенные золотым занавесом от своих зарубежных коллег, они строили свои представления по шаблонам тогдашнего общества. Это общество давно исчезла, а ностальгия осталась.
Десакрализация науки как задача
К тому времени, как я занялся профессиональной научной деятельностью, разговоры о том, что «у нас в науке все плохо» уже вовсю велись среди профессиональных ученых. Я проработал несколько лет там, где «все хорошо с наукой», в Европе и США, и сделал вывод, что там нет ученых в нашем сакрализованном смысле. Там есть исследователи. Там нет Академии наук, там есть научные клубы разного уровня, из которых главные могут называться Академией. Там нет Институтов, там есть центры, концентрирующие людей и группы исследований.
А наша наука – это большая национальная ценность, но не в смысле традиции интеллектуального развития, не в смысле пути рефлексии, а в смысле базового института выхода на абсолют, подобно церкви. Попытка реформировать или перестроить Академию – это как «Пусси Райот» для церковных людей. Науку нельзя перестроить, ее можно только «закрыть», отменить, уничтожить. Любая манипуляция с наукой и ее структкрами, Академиями, институтами – это ценностный ожог. И вот именно этим занимается наше нелюбимое начальство. Так считает абсолютное большинство профессиональных служителей науки. Реформировать Академию можно, только лишив науку ее сакрального статуса. Именно в этом смысл реформы, а совсем не в отъятии собственности. Наука – это религия, только особого рода, как учит нас С. Кордонский. Наука у нас не имеет альтернативы – она должна стать частью международного исследовательского процесса, чтобы остаться наукой, а не вымереть. На ее место приходит ложная наука – псевдоконцепции, сверхценные идеи, плагиат. Ложная наука паразитирует на идее сакрального служения.
Реформа РАН называется варварской, антинародной и беспринципной. Из всех этих обвинений только одно совершенно верно. Реформа «антинародна» (само это слово из любопытного лексикона советского агитпропа). Она идет «против народа» в смысле международной интеграции, интернационализации. А «народ», в том числе и научный народ, вспоминает прошлое и живет мифами. Как и полагается народу.
