Евгений Гильбо
Эта статья была мной написана 15 лет назад. Как показал ход обсуждения на данном форуме, она не утратила своей актуальности до сегодняшнего дня. Сегодня она даже стала более актуальной в силу того, что достигли зрелости или завершения многие тренды, на которые в ней указано.
В основе либеральной идеологии в ее классической форме лежит требование максимального раскрепощения личности, максимума личной свободы. Это свобода необходима для максимального раскрытия творческого потенциала личности, что влечет максимизацию ее вклада в копилку материальных и экзистенциальных ценностей общества. Это в свою очередь влечет резкое повышение уровня жизни и могущества общества в целом.
В рамках западного либерализма традиционно боролись две парадигмы - социал-демократическая и консервативная. Первая из них считала необходимым обеспечивать не только свободу, но и условия самовыражения личности, а вторая считала свободу самодостаточной ценностью, а отсутствие социальных гарантий - стимулом для повышения ответственности личности. Крайности этих двух теорий - социализм и неоконсерватизм - доказали свою несостоятельность в чистом виде.
Сошлюсь на мнение Йоханна Вольфганга Гете, который считал неверным, будто между двумя крайними точками зрения лежит истина. Между ними лежит проблема. Эта проблема выражалась на протяжении XX века в борьбе между двумя формами либерализма, составлявшей суть политического процесса либеральных обществ. Вырабатывавшиеся в рамках этой борьбы формы составляли тот синтез, который давал удовлетворительное текущее решение самой проблемы, не снимая ее в стратегической перспективе.
Понять суть этой проблемы нельзя без выхода за пределы чисто социологических представлений, то есть основной идеи либерализма (как и нелиберальных теорий типа марксизма, национал-социализма, геополитики и т.п.) о том, что решение всех социальных проблем возможно путем улучшения общественных отношений. На самом деле даже осознать суть проблемы нельзя без обращения к человеку, то есть проведения последовательно гуманистического подхода.
Личностная адаптация к условиям свободы
Свобода является внутренним, субъективным состоянием человека. Несомненно находясь в зависимости от объективных условий его бытия, она связана с этими условиями лишь опосредованно. И опосредствующим звеном является психика, структура личности.
Как показано в рамках психоаналитических учений, гуманистической психологии и иных направлений либеральной гуманитарной мысли, в процессе социализации складывается трехуровневая структура личности. Базой личности является ее биологическая сущность, изначальное животное, представленное в психике тремя базовыми инстинктами - жизни, власти, самосохранения (названия различаются в рамках различных школ). В процессе первичной адаптации и последующей социализации формируется бессознательный "надсмотрщик", транслирующий запреты окружающей социальной среды на проявление базовых инстинктов. Этот надсмотрщик использует энергию инстинкта самосохранения для противодействия социально-неприемлемым и потому опасным для самой личности проявлениям.
Таким образом, процесс социализации сводится к формированию внутри личности "надсмотрщика"(сверх-Я по Фрейду). Подавление инстинктов приводит к их сублимации (концентрации) и инверсии (превращению в социально-приемлемые формы выражения). Сложность реализации инстинктов порождает аффективные диссонансы, которые вырождаются в неврозы. Так складывается бессознательная жизнь личности, на счет которой приходится от 70% до 90% ее внешних проявлений.
Существование равновесия в бессознательном, между "бестией"и "надсмотрщиком"(Сверх-Я и Оно Фрейда) создает условия для возникновения и развития сознательного Я. В рамках социального взаимодействия эти феномены порождают аналогичные системные феномены в общественном бессознательном, то есть коллективные инстинкты, репрессивную культуру и общественное сознание.
Таким образом, сознательное Я возникает в условиях изначальной несвободы личности. Прогресс человека и общества заключается в расширении сферы сознательного Я и общественного сознания за счет бессознательных феноменов. В то же время на этом пути неизбежны кризисы, связанные с нарушением равновесия в силу более быстрого наступления разума на репрессивную культуру без достаточного овладения инстинктами. (Подробнее см. мою лекцию 1988 года "Агрессия разума: кризис морального сознания и искания гуманистов).
Таким образом, человек является внутренне несвободным в силу воспитания, в силу особенностей социализации, усвоения стереотипов поведения, традиций и прочих элементов культуры, совершенно несводимых к сути социальных институтов. Создание внешних, социальных условий для свободы не обеспечивает рост свободы субъективной, если внутренние ограничители назначают гораздо более узкие рамки.
В этом случае возникает социальный феномен "бегства от свободы", описанный в Эрихом Фроммом в одноименной работе 1943 года. Он проявляется через три стратегии адаптации к такой реальности.
Первая - автоматический конформизм - является такой формой адаптации внутренне несвободной личности к условиям внешней свободы, когда Сверх-Я берет на себя функцию замещения социальных ограничителей и пытается обеспечивать социально-приемлемое поведение. Невротический характер этой адаптации заключается в том, что рамки социальной приемлемости искусственно суживаются до рамок микрогруппы или "родительского программирования", творческое начало подавляется. А коммуникации сводятся к манипулятивному лицемерию в стиле Дейла Карнеги.
Вторая стратегия адаптации - агрессия - проявляется как капитуляция Сверх-Я, вызов социальным нормам. Невротизм такого поведения выражается в том, что аффективные диссонансы не устраняются, а закрепляются новой формой компенсации.
Наконец, третья стратегия - авторитарная или консервативная - является формой противоестественного "союза"; когда "надсмотрщик"через агрессию проецирует себя на окружающую социальную реальность, пытаясь использовать предоставленные внешней свободой условия для сужения рамок этой свободы до приемлемого для себя масштаба.
Таким образом, если социальные условия предоставляют намного большую свободу самовыражения личности, чем позволяет внутренняя свобода самой личности, социальное поведение становится невротическим, а социум теряет стабильность.
Аналогичная ситуация складывается и в том случае, если назначаемые общественным устройством рамки свободы несравненно меньше, чем внутренняя свобода граждан. В этом случае отношения в обществе также принимают невротический характер за счет роста диссидентских и инсургентских составляющих и соответственно силового подавления их.
Государственность оказывается стабильной, когда рамки общественной свободы примерно совпадают с рамками свободы личной, то есть когда общественное устройство совпадает со степенью зрелости общественной психологии. В противном случае она приобретает извращенный характер.
На это указывал еще Аристотель Стагирит в своей "Политике", где сопоставил основным типам античного общественного устройства (монархии, аристократии и демократии) вырожденные формы - тиранию, олигархию и охлократию (популизм), возникающие при несоответствии формы устройства с потребностями граждан.
Таким образом, расширение рамок общественной свободы требует серьезных усилий в сфере преодоления личной несвободы. Чехов предлагал выдавливать из себя раба по капле, Ницше - стремиться к "высшему человеку", способному вырабатывать моральные ограничения сознательно, Достоевский фиксировал внимание на невротическом характере адаптации личности к условиям вдруг возросшей свободы, Фрейд предлагал способы лечения неврозов. В целом игнорирование проблемы личностной адаптации к условиям личной свободы ставит либерализм перед лицом ограничений и даже катастрофических срывов самого процесса освобождения граждан от социальных пут.
Ограниченность этики либерализма
Этика либерализма делает исключительный акцент на универсализации ценностей, максимизации взаимодействия, в большинстве интерпретаций - ни интернационализме и прогрессе. Однако, при строгом проведении эта этика как порождает внутренние конфликты либеральной идеологии, так и вступает в конфликт с общественными потребностями.
Рассмотрим это на примере конкретных сфер. В экономике эти требования порождают требование товарного характера производства и свободы торговли. Логика здесь безупречна. Свобода торговли выгодна обеим сторонам, поскольку прибыль обеспечивается за счет относительного соотношения издержек. Если в России производство 1 компьютера требует в девять раз больше затрат, чем производство нефти, а в США - в три раза, то России выгодно продавать нефть в обмен на компьютеры, даже если абсолютные затраты на ее добычу вдвое больше, чем в США. Ведь в обмен на тонну нефти можно получить втрое больше компьютеров, чем при тех же трудозатратах произвести самим. Очевидно. Выгода делится сторонами в том или ином соотношении.
Однако, обратная картина возникает при переходе к учету отдаленных последствий такой торговли. В силу очевидной выгодности для России неизбежно формирование нефтяной специализации и исчезновение собственного производства компьютеров. В то же время специализация на компьютерах выгоднее, чем на сырье. Эта перспектива закрывается.
Таким образом, либеральная модель торговли однозначно выгодна более развитому партнеру и самоубийственна для менее развитого, отсталость которого она надежно консервирует. Догоняющее развитие может быть обеспечено только при отходе от либеральной модели, при замене стратегии Смита (свободы торговли) стратегией Листа (протекционизмом и "промышленным воспитанием нации").
Универсализм и максимизация взаимодействия в культурном плане порождают аналогичные явления. Поскольку объем культурных ценностей и влиятельность культур прямо связаны с финансированием (в силу чего достигали наибольшего расцвета у торговых, талассократических наций), то неравномерность развития и преобладание, вообще говоря, над культурами теллурократическими оказывается неизбежным.
Максимизация культурного обмена и свободный доступ к ценностям культуры обусловлен владением языком (коммуникации и культурной символики) нации - носителя культуры. Таким образом, сам доступ становится уделом культурной элиты, которая резко выламывается из контекста национальной культуры, обрекая последнюю на деградацию. При этом деградирующая национальная культура остается единственно доступной для основной массы нации, обрекая ее на деградацию, провинциальность образования и в конечном счете на положение людей второго сорта.
Примеры эллинизации теллурократических цивилизаций Классического Востока, испано-португальской колонизации Америки, англо-голландской колонизации Азии и Африки, варяжско-ингерманландского доминирования в России полностью подтверждает это правило. С другой стороны, стратегия изоляционизма также не спасает от отсталости. Единственный положительный пример - СССР, где поддержание культурной самобытности обеспечивалось наличием "внутренней талассократии"в лице доминантного ингерманландского ареала, впрочем бывшего в перманнетном конфликте с имперской теллурократией.
Но неизбежный отход от изоляционизма приводил ко все большей деградации. Типичным примером может быть история с уничтожением национальной компьютерной школы политикой сознательного копирования американских образцов. Окончательная капитуляция и переход к либеральной парадигме сразу же поместил советское пространство в число стран "третьего мира", отсталость которых консервируется либерализмом.
Аналогичные явления порождаются этикой либерализма и внутри самих либеральных обществ. Универсализация и максимизация взаимодействия в интересах наиболее адаптивных элементов, консервируя и усугубляя отставание всех прочих. В результате порождается экономическое, социальное и культурное расслоение, которое является препятствием для свободного раскрытия творческого потенциала не только проигравших, но и победителей.
Таким образом, этика классического либерализма находится в глубоком антагонистическом противоречии с принципом прогресса. Социал-демократическая модель, дополняя либерализм механизмами, компенсирующими эти негативные последствия, в то же время вступает в противоречие с базовыми принципами самого либерализма и носит компромиссный характер.
Наконец, универсализм и максимизация взаимодействия в информационном пространстве делает либерализм средством консервации и тормозом прогресса вообще.
Дело в том, что инновативные аргументы (идеи, проекты, предложения) обладают в рамках этой этики равной ценностью с контринновативными аргументами. Поскольку первых всегда неизмеримо меньше, они неизбежно проигрывают в равной конкуренции с массой контринновативных банальностей. Получается, как в известном анекдоте с добавлением к рагу из рябчиков конины в "равной"пропорции: один конь - один рябчик.
Очевидно, носителями прогресса всегда являются инновативные меньшинства, которые в рамках либеральных правил игры неизбежно проигрывают контринновативному большинству. В результате становятся неизбежными нелиберальные формы внедрения инноваций, а либеральное общество всегда стоит перед неизбежностью кризисного, неустойчивого развития.
Система свободных выборов, являющаяся краеугольным камнем либеральной демократии, также действует по принципу "один конь - один рябчик". Если голос Лёни Голубкова приравнивается к голосу академика, то средним арифметическим по всему электорату неизбежно оказывается очередной Ельцин.
Интернет и либеральный дискурс
Формирующаяся сейчас среда сообществ Интернета выбирает, в основном, либеральную модель дискурса. Более того, все технические средства общения (а в перспективе - средства обслуживания устойчивых глобальных клубов по интересам) строятся под либеральную модель. Происходит это из двух соображений. Во-первых, это активное стремление к свободе у молодёжи среднего класса, которая и формирует сейчас интернет-сообщества. Во-вторых, это - повсеместное распространение левых идей в процессе постиндустриального перехода, в рамках которого социалистические идеи отмирают вместе с индустриальной цивилизацией, и неизбежно сменяются коммунистическими, которые в условиях дискредитации самого термина «коммунизм» деятельностью сусловского идеологического аппарата быстро меняют свою упаковку, но не содержание.
Однако, как остролевый, так и правый вариант либерализма, формирующие нынешний интернет-дискурс, могут по сути выполнять лишь одну функцию - зашумления реальности. Равенство аргументов воспринимается участниками как иллюзия равенства личностей. Интернет создаёт иллюзию незначимости социального и имущественного положения, квалификации, личной успешности и авторитета в реальном мире для общения в Интернете. Эта эгалитарная иллюзия имеет несколько следствий.
Во-первых, Интернет становится зоной компенсации для неудачников. Неадаптивные в реальном мире особи уходят в Интернет также, как в наркотический мир или пьянство, в целях погружения в эту иллюзию эгалитаризма. Возможность высказать свое мнение сопровождается иллюзией, что здесь оно так же значимо, как мнение человека с более высоким социальным положением, а значит лузер как бы поднимается до его уровня. Здесь можно безнаказанно говорить вещи, за которые в реальном мире следует наказание. Здесь можно верить, что твой аргумент может быть средством повышения твоего статуса.
В результате, либеральный дискурс неизбежно превращается в средство самоутверждения страдающей комплексом неполноценности личности, закрывая для неё надежду на преодоление этого комплекса, но наоборот провоцируя и обостряя его. Понятно, что либеральный дискурс перестаёт быть содержательным обсуждением, так как любое содержание, кроме личного самоутверждения, остаётся вне внимания напряжённо-агрессивной личности. Происходит самоидентификация личности с занимаемой позицией, а точнее, натянутой на себя маской, выбранной для участия в либеральном дискурсе ролью. В результате сам этот дискурс провоцирует параноизацию психики вплоть до состояния параноидальной психопатии, когда произвольно выбранная позиция становится идефикс.
Во-вторых, из такого дискурса уходят все люди, которые ориентированы на реальность, и в силу этого имеют шанс стать успешными. Для них неприемлема сама ситуация, когда либеральный дискурс уравнивает их аргументы с аргументами тех, от кого ничего не зависит в реальном мире. Либеральный дискурс становится для них неинтересен. В результате всё меньше успешных и влиятельных людей будет участвовать в интернет-сообществах, организованных на принципе либерального дискурса. Лет через десять, к 2008-2010 году можно прогнозировать абсолютное избегание представителями элит таких сообществ.
Понятно, что для влиятельных людей, для специалистов, нуждающихся в предметном обсуждении, для инновативных меньшинств либеральный дискурс ни сейчас ни в перспективе не может стать полезным инструментом. Им будут необходимы сообщества, построенные на совсем других принципах. Очевидно, иерархическое построение, уровни посвящения, денежные взносы, профессиональные квалификации станут средствами структурирования дискурса, исключения из него балластной массы. Инновативным, профессиональным и элитарным группам придётся применять жёсткую сепарацию участников и дифференциацию их на ранги, а также систему жёстких правил для структурирования дискурса. Очевидно, к участникам таких групп будут предъявляться требования участия в групповых процессах - личностного роста, образования, творчества. Дискурс будет приемлем только в рамках этих цементирующих группы процедур.
Таким образом, либеральный дискурс к концу следующего десятилетия неизбежно окажется достоянием сугубо маргинальной массы, не способной вписаться в подобные сообщества по причине несоответствия их требованиям. Соответственно, организованные на базе либерального дискурса сообщества неизбежно станут сообществами маргиналов. Здесь возникнут такие же отношения, как у киберпанка с постиндустриальными анклавами. Инновативные сообщества будут мониторить либеральный дискурс в поисках достойных людей, в то же время скидывая ему какие-то объедки собственного творческого пира.
Ограничители мондиализма
Естественным следствием этики либерализма является мондиализм как естественное завершение унификации и максимизации взаимодействия. Но само достижение этой либеральной цели либеральными методами принципиально невозможно, в чем и заключается фундаментальное противоречие либерализма вообще. Либерализм не будет завершен без мондиализма, а мондиализм нереализуем в либеральной парадигме действий, как недостижим горизонт.
Оставляя в стороне обвинения автократических и тоталитарных идеологов, которые понимают мондиализм в рамках своих парадигм как этику насильственной унификации, рассмотрим собственные ограничители, присущие мондиализму. Все они прямо вытекают из тех ограничений либеральной этики, которые рассмотрены выше.
Прежде всего, хотя либерализм и содержит в себе изначально интернационалистические устремления, на самом деле его историческая функция была прямо противоположной. Максимизация взаимодействия и универсализация изначально утверждались в масштабах одного государства. Они естественным образом сплачивали населяющих их граждан, что способствовало формированию буржуазных наций. Следствием именно этого процесса явилось возникновение национализма, несвойственного долиберальным обществам.
Этот национализм с одной стороны нивелировал внутренние региональные различия. Благодаря именно либеральной модели оказалась возможность интеграции во французскую нацию такого этнически чуждого элемента, как эльзасцы. Но одновременно он разделял нации и страны гораздо более высокими барьерами, чем были мыслимы в долиберальную эпоху.
Попытка перенесения этой модели развития на более широкие образования упирается в ограничения, связанные с неоднородностью среды, в которой осуществляется либерализация. Тактические преимущества, предоставляемые максимизацией взаимодействия, универсализацией, свободой торговли, культурной унификацией, не идут ни в какое сравнение с теми стратегическими потерями, которые несут менее динамичные цивилизации.
Глобализация возможна и желанна в рамках одного культурного круга или близких по уровню талассократических культур (а часто и теллурократических). Глобализация в рамках англосаксонского мира без особых проблем может быть принята странами Бенилюкса, Италией или Западной Германией, но уже во Франции наталкиваются на глухое неприятие. Кажущийся иногда нерациональным французский национализм оказывается единственным способом сохранить равные условия с англосаксами в рамках западного альянса, не приносить глобализации такие жертвы, на какие готовы пойти голландцы или бельгийцы.
Можно согласиться с очевидным обоснованием мондиализма, что последовательная унификация, свобода торговли, мировое правительство, согласующее интересы и тому подобные вещи способны увеличить количество богатства в мире. Проблема заключается в том, каково распределение этих преимуществ, не дает ли сам процесс фору талассократиям?
Последовательно либеральное проведение глобализации маргинализует все цивилизации, не относящиеся к ядру глобализации, которым неизбежно оказывается западная талассократия. Стратегически они проигрывают в этом процессе экономически, гуманитарно и культурно, и получаемые в мировом масштабе преимущества не могут компенсировать этого ни гражданам, ни государствам.
Чем более последовательно проводится достижение либеральной цели - мондиализма - либеральными средствами, тем более сильной и неизбежной оказывается подспудная оппозиция теллурократических цивилизаций мондиализму. Внутренняя потребность в оппозиции, диктуемая инстинктом самосохранения, вызывает к жизни неприятие либерализма вообще, дает возможность набрать силу всем маргинальным силам - тоталитаризму, фашизму, антисемитизму и т.п.
Романтическо-архетипическое оформление оппозиции талассократиям порождает совершенно неожиданные идеологические конструкции, отождествляющие либерализм с еврейством, мондиализм с сионским орденом, а последний по созвучию - с сионизмом, национальную идентичность - с противостоянием мировому сообществу и т.п. Общество готово мириться с ними и их несуразностями в силу подспудно ощущаемой угрозы своей культурной идентичности, нравственному и экономическому благополучию. Угрозы, которую несет в себе либерализм для отстающего.
Мусульманский фундаментализм представляет собой наиболее жесткую форму такого противостояния. Очевидно требуя очень больших жертв от граждан и напряжения всех сил нации, будучи проигрышной стратегией в перспективе, он все же позволяет поддерживать более высокий социальный, экономический и образовательный уровень, чем позволяет для отсталой маргинальной страны либеральное открытое общество.
Опыт советского автаркичного социализма также демонстрирует поддержание более высокого экономического, образовательного и культурного уровня, чем позволяет либеральная модель. Сохраняющееся отставание от запада было максимально сокращено, и это сокращение поддерживалось довольно экзотическими методами. Это оказалось возможным в силу наличия у России собственной - ингерманландской и в меньшей степени черноморской талассократии. Однако, эта талассократия в конечном счете навязала либеральную модель развития всей гигантской массе евразийской теллурократии, а ее ударные отряды - внешняя разведка КГБ и Генштаба - фактически осуществили революцию 1990-91 годов.
В перспективе очевидно формирование жесткого антимондиалистского настроя в России и странах СНГ. Балтийская талассократия сможет и захочет играть роль проводника мондиалистских идей только в случае, если сама сможет стать частью мировой талассократии. В противном случае она будет заинтересована в замыкании евразийского пространства с целью сохранения на нем своего привилегированного положения. Но в любом случае навязать мондиализм континентальным массам Хартлэнда возможно только в случае выработки компенсаторных механизмов, компенсирующих теллурократической цивилизации ее потери от процесса глобализации.
В аналогичной ситуации находится Китай. Талассократия Гонконга, Гуандуна и Тайваня сможет навязать мондиалистскую ориентацию континентальному Китаю весьма экзотичным и маловероятным образом. Попытка навязывать либеральную цель либеральными средствами здесь обречена на однозначный крах.
Даже в Центральной и Восточной Европе чисто либеральная модель мондиализма обречена на резкую оппозицию, по сравнению с которой фрондерство генерала де Голля и его последователей покажется не заслуживающей внимания мелочью. Даже Латинская Америка способна принять мондиалистскую модель лишь на условиях неких исключений и автономий.
Когда теллурократические цивилизации обвиняют Запад в агрессивной вестернизации, это может показаться странным, ибо Запад сейчас не навязывает СВОЮ культуру другим народам. Но проблема заключается в том, что Запад навязывает СВОЙ ТИП культуры, талассократию, которая неадекватна условиям бытия континентальных народов.
Таким образом, либеральные цели за пределами ядра глобализации оказываются достижимыми лишь путем отступления от жесткой либеральной парадигмы. Максимум экономического сотрудничества достижим лишь в случае отступления от свободы торговли, максимум гражданских свобод - лишь в случае отступления от либеральной демократии, максимум унификации - лишь при сознательном уважении культурного разнообразия и т.п.
На самом деле именно по такому пути и идет развитие. Однако начиная с 80-х годов неоконсервативное крыло западного либерализма решилось на крестовый поход, бескомпромиссное навязывание либеральных ценностей и принципов. Рост фундаментализма, порожденный этим эксцессом грозит подрывом всего процесса глобализации. Спасти этот процесс может только придание ему новых форм, только выработка и принятие компенсаторных механизмов для теллурократий.
Такова суть внутренних противоречий и внешних ограничителей либерализма как идеологии. Проблема заключается в том, как сохранить либеральные ценности, как защитить либерализм от него самого.
