Павел Восточный
Помню, в бытность мою на государственной службе в департаменте нашем служили два персонажа. Петр Иванович Затейников – старый служака, как говорится, из тех еще кавалергардов. В чины, правда, не выбился, да особо и не стремился. Был в его натуре один, так сказать, пунктик: уж очень нравился ему канцелярский слог, хотя не могу сказать, что владел он им в совершенстве. Тем не менее старый наш начальник обычно Затейникову и поручал составлять разные бумаги, ответы какие-нибудь, особенно когда отвечать было особенно и нечего.
Потом начальник сменился, и пришел некто Сажин Григорий, человек молодой и, так сказать, свежий. Говорили, что он приглянулся кому-то наверху своими идеями и напором. А в чиновной службе до нас никогда не был.
И сразу стало известно, что Сажин, в числе прочих неожиданностей, совершенно не понимает затейниковских сочинений. Однажды даже сказал ему, что без толмача всего этого и разобрать невозможно. Петр Иванович, как человек понятливый, какое-то время пытался внести некую ясность в свой «штиль», но Григорий всякий раз как-то даже съеживался, читая его опусы, и наконец, постепенно отставил Затейникова от этого дела.
И тут я заметил, что Затейников впал в совершенную меланхолию. Оказалось, что ничего другого он делать, в общем, и не может, и по отставке своей как бы потерял даже самый смысл своего бренного существования. Правда, время от времени Сажин все же поручал ему составлять ответы на запросы из иного какого-нибудь ведомства со словами: «Я думаю, вы найдете достойную формулировку». В такие минуты Петр Иванович совершенно оживал и, почти трусцой направляясь к своему столу, возбужденно и многозначительно приговаривал: «Так-так,… в этой связи, в этой связи…».
Григорий Сажин у нас сильно не задержался, вернулся на свою прежнюю стезю. Незадолго перед тем у нас был с ним какой-то разговор, и он вдруг поделился со мной, как мне показалось, наболевшим. «Знаешь, Паша, – сказал он, – отец у меня из тех, что всегда правду ищут. Однажды он мне такую мысль сказал: человека часто по языку узнать можно. Вот возьми чиновника. Дома – вроде человек и человек. А как бумагу от него почитаешь, так и не поймешь, кто же это с тобой говорит, гомо сапиенс или чудище какое инопланетное. И тут ведь не в нем дело, в писавшем-то. Тут дело в системе самой, государственной. Это, брат, сущность такая, особенная. Поклонись ей – и ты уже не человек, ты – чиновник. Беда в том, что система эта – мертвая, и все, чего она ни коснется, все омертвляет.»
– Так что же, – спросил я Григория, – вы думаете, без государства лучше будет?
– Думаю, когда-то и было, но тогда и деревья были большими, а теперь уж забыто все, да вряд ли кому и нужно.
После того разговора я сразу смекнул, что Григорий от нас уйдет.
Так и вышло.
А Затейников, говорят, до сих пор при исполнении.
