Из-под ресниц. Улица, лица.
Сергей Насонов объясняет название тем, что девяностые – эпоха без полутонов, время категоричного выбора для каждого. Так ему виделось через зеркальный объектив. Заглавие юбилейной выставки «Черно-белый цвет 1990-х» особенно хорошо смотрится на музейной афише с фотографией ярко-красного запорожца. Но интереснее в данном контексте второе слово: «цвет» – многозначно.
С точки зрения художественной ценности трудно выделить на выставке отдельные работы. Несмотря на профессионализм и мастерство, вряд ли можно говорить об индивидуальном насоновском стиле. Вот фотопортреты В. Мурадянца (архив которого, кстати, оцифровал именно Насонов) всегда узнаваемы, хотя, казалось бы, обычные снимки. Ценность «Черно-белого цвета» в другом – это летопись города: его и наша фотобиография . Уже нет тех зданий, фонарей, очередей за хлебом, фасонов пальто и курток, их хозяев – а снимки остались.
Первые два зала с претензией на концепцию: отобразить общественные и политические настроения; выстраивается оппозиция церковного и идеологического. Занятно, но все равно смотришь не на идею, а на узнаваемые пейзажи и лица. Иваново на насоновских фотографиях играет роль второго плана, но именно она занозит внимание.
Площадь Революции уже никогда не будет такой, как на снимках 1990-х. В ее пространство не вернутся дребезжание трамвая и краснокирпичная доминанта административной высотки. Не вырвется чертополохом из тротуарной плитки пружинящая арматура. На лестницу, спускающую в сквер, давно не приходит за милостыней аккуратная бабушка в белом платочке. (Она долгие годы сидела на парапете: узнавала и, проглатывая вставной челюстью первый слог, здоровалась с теми, кто каждое утро ходил мимо нее на работу. Бабушка, кстати, жива – недавно встретил ее в супермаркете). Одна надежда, что еще повторятся на Революции многотысячные митинги: лозунги 1990-х актуальны и сегодня. Но фотографии уже получатся другими. На заднем фоне будет маячить не брутальная босоногость парного памятника, а златоголовость построенной церкви. Хорошо, что площадь пока не переименовали.
Больше всего нареканий у гурманов вызвал третий музейный зал. Он получился как последний разворот домашнего альбома, где в груду свалены разные (но обычно особо занятные) фотокарточки. Снимки подвесили на роллеры – как ресницы на веко. Это фотопортреты: разноформатные и разномастные, иногда с небрежно оборванными краями. Именно относительно этого зала актуально второе слово в названии выставки: на снимках цвет ивановских девяностых - поэты и музыканты, журналисты и художники. Молодые и счастливые, не ожиревшие умом и телом, красивые, многие не дожившие – хотя прошло-то всего ничего, 15-20 лет. В фотовзгляде Насонова нет ни иронии, ни надменности, ни суровости, ни гламурности. Он просто добрый и человечный.
Вообще, этот последний зал выставки задумывался как мастерская фотохудожника. В центре поставили (с трудом отыскав) фотохимикаты и увеличитель – докомпьютерный принтер. А «ресницы» (с комочками снимков) на стенах символизировали сохнущие пленки. Вы когда-нибудь были в фотомастерской? Там атмосфернее и азартнее, чем в приличном казино: когда под красной лампой на белом листе вдруг проявляется изображение – это мистика, почти спиритический сеанс. Подобное ощущалось и в выставочном пространстве.
В экспозицию внедрили только одну цифровую фотографию – масштабную, во всю стену, вечернюю панораму современного Иванова. Много огоньков, жилые высотки – но как-то совсем не по-ивановски. Пленочный город на маленьких карточках – роднее и больше похож на себя.
В голубых трусах – или в галерее?
Можно и отмахнуться – это действительно похоже на чушь, если бы не личность спикера. Даже далекие от авангардного искусства люди не могут не признавать гений Валерия Бахарева. Художник сам предложил тему для интервью. Она настойчиво возникала в его речи, начиная с прошлой весны – это не сиюминутная блажь. Публикую расшифровку диктофонной записи практически без редактуры, «я потом, что непонятно, объясню».
– Недавно по телевизору дяденька рассказывал, как устроена компьютерная система «Гугл». Электроника накапливает информацию, никто не вмешивается – это саморазвивающаяся машина. Я, конечно, несколько упрощаю, но смысл такой. И что мне понравилось: обслуживающий персонал (а у «Гугла» гигантское здание) ходит в трусах – компьютеры вырабатывают тепло, вокруг все время повышенная температура. Я сразу картинку представил, как профессора и дамы ходят в голубом белье. От этой цивилизации уже надо спасаться – она до трусов тебя разденет.
В принципе, весь мир держится на художниках. И место им – пьедестал. Я все время говорю: всевышний сидит на троне, а справа от него стоит художник, только потом апостолы и так далее.
Весь мир уже сосчитан, оцифрован. Даже литература без компьютера не может (типографии электрифицированы). А художник единственный, кто остался свободным. Единственный! Он как бог: решит создать, и никто ему не сможет помешать. Но о художниках сложилось негативное впечатление: пьянь, бабники, уши себе режут, – все пороки на них повесили. Я потому и написал книгу, что до многих не доходит: мир держится на художниках. Это и Бердяев говорил.
Иваново в советское время имело два бренда: «Родина Первого Совета» и «Город невест». Наступил дикий капитализм: Иваново стало лучше, симпатичнее, но, в принципе, – бесперспективный город. Совершенно бесперспективный! Никакая промышленность здесь развиваться не будет, никакие кластеры (что за слово? – лепешку напоминает). Туристы – смешно: нам же показать даже нечего.
Единственное, что может оживить Иваново, придать ему какой-то смысл – новая идея. И она должна держаться не на техническом прогрессе, не на ученых в голубых трусах – а на художниках, интеллектуалах, гуманитариях. Был такой спор, кто важнее: физики или лирики. Чтобы не говорили, а победили лирики, хоть они и не высовываются.
На мою выставку в Москве приходила замдиректора Третьяковской галереи. Я ей говорю: «У вас галерея забита шедеврами, вы спотыкаетесь о них, не хватает выставочных площадей. Пиотровский за границей открыл филиалы Эрмитажа, и шарф красиво носит, и у него целующихся милиционеров в экспозиции нет. Вам же галерея досталась бесплатно, а вы по 300-400 рублей дерете с посетителей, хотя, как входишь, сразу написано «бесплатно» – Третьяков завещал. Нехорошо! Для вас единственное спасение – открыть в Иванове филиал Третьяковской галереи!» Замдиректора меня мило выслушала и сказала, что этот вопрос нужно ставить на уровне региональных правительств. Но почему бы и нет, она говорит: «Заходите».
Когда я рассказываю об этом в профессиональном кругу – все мне аплодируют. Как только предлагаю эту идею в среде хотя бы мелких чиновников – все начинают острить. Остроты двух типов: первая – «Остапа понесло»; вторая (от тех, кто даже Остапа не читал) – «Пургу гонишь». Это две такие фразы, которыми все пытаются загасить.
Я советую вам написать статью под названием «Бред Бахарева». Пусть так, но надо запустить эту идею, вбросить ее. Меня не будет, может быть, автору статьи исполнится 90 лет, но филиал Третьяковской галереи здесь откроется! Другого выхода у Иванова нет.
И ведь усилий никаких не надо – здание уже есть. Я не знаю, как оно правильно называется – большое, серое, на Советской. Я в нем ни разу не был. То есть я был, когда выносил строительный мусор. Можно даже начать статью с того, что я принимал участие в строительстве, но потом никогда не был. Имею я право высказать свое мнение как строитель этого здания?!
Третьякову потребовалось 40 лет, чтоб собрать свою галерею. Первую картину он купил на Сенном рынке, где продавали дрова и свиней. И благодаря своим амбициям Третьяков сделал то, что сегодня составляет сердце Москвы. Такого в мире больше нет нигде.
Ленин в свое время говорил о смычке деревни с городом. Я мечтаю о смычке Москвы и Иванова на величайшем духовном уровне. Чтоб самолеты и аэропланы двигались «Москва-Иваново» и чтоб они не колбасой пахли.
Вот журнал «Англия» за 1989 год – там абсолютно точный рецепт, как открыть в Иванове Третьяковскую галерею. Я с этим журналом бегаю, всем показываю – никто даже читать не хочет.
Будет филиал – и будущее Иванова обеспечено. А без знакового гуманитарного проекта, как не мости брусчаткой город, как не электрифицируй дорогу в Плес, – все это будет смешно.
Несколько ремарок. В журнале, на который ссылается Валерий Бахарев, – подробная статья об открытии в мае 1988 года ливерпульского филиала национальной лондонской галереи Тейт. Выбор Ливерпуля объясняется тем, что в городе уже была картинная галерея с богатой коллекцией, университет, своя «художественная жилка» и пустующие корпуса заброшенных мануфактур. Похоже на Иваново?
Книга, которую упоминает Валерий Михайлович в начале монолога – сборник его биографических новелл «Голова Олоферна» (Москва, 2011). Для ивановцев особенно интересным будет «Свой путь», описывающий местный андеграунд 1980-х и противостояние неформальных художников профессиональному творческому союзу: Олег Птицын собирался нести на худсовет к Марку Малютину разукрашенную крысу в птичьей клетке. Худсовет, кстати, состоялся.
И еще… За последние 13 лет у государственного Эрмитажа появились филиалы в Лондоне, Лас-Вегасе, Амстердаме, итальянском Феррари. В 2005 году открылся филиал в Казани, в 2010-м в Выборге. В конце прошлого года правительство Московской области объявило о намерении открыть филиал Эрмитажа в Подмосковье. В марте с аналогичным заявлением выступила Новосибирская область.
У Третьяковки филиалов за пределами Москвы пока нет. Вот и думайте, бредит ли Бахарев?..
