Лев Амбиндер , президент Русфонда (Российского фонда помощи), член Совета при Президенте РФ по развитию институтов гражданского общества и правам человека
Русфонд получил ответ Минздрава РФ на свое предложение о сотрудничестве в финансировании лечения детей-сирот ( «Сиротский пакт» , Лев Амбиндер, «Ъ» от 1 февраля с. г.). В частности, речь шла о 500 миллионах благотворительных рублей в 2013 году на оплату высокотехнологичной помощи (ВМП) сиротам в клиниках РФ, Европы и США. В ответ замминистра Татьяна Яковлева предложила Русфонду подключиться к разработке «Порядка взаимодействия» ведомства и благотворителей. В сущности, это отказ от помощи наших читателей и зрителей Первого канала.
Я не согласен с писателем Борисом Акуниным, когда он утверждает, что помогать людям надо так, как будто государства нет вовсе ( «Монетизация солидарности» , «Ъ» от 22 марта). Я не согласен, хотя понимаю и глубоко уважаю эту его гражданскую позицию. Я не согласен, потому что сколько-нибудь серьезных частных клиник в России нет и еще долго не будет (слишком длинные это деньги для российского частного капитала), так что лечить нам наших детей придется и впредь в основном в государственных клиниках. И, значит, надо договариваться.
Я не согласен с Борисом Акуниным – но ровно так, как он предлагает, Русфонд и действует уже 17-й год кряду, помогая тяжелобольным детям России.
По-другому, соглашайся – не соглашайся, все равно не получается, потому что наши медицинские власти все эти годы делают вид, будто нет ни дефицита финансирования здравоохранения, ни благотворительных фондов, которые с помощью тысяч, а теперь уже и миллионов сограждан пытаются этот дефицит хоть как-то сократить. Все, что мы ни делаем, до сих пор происходит вопреки главной установке медицинских чиновников, а она неизменна: государство полностью финансирует здравоохранение… Так нам говорили в начале нулевых, когда госказна была откровенно тощей, в середине нулевых, когда здравоохранительные бюджеты стали реально расти, в конце нулевых, когда, как утверждается, бюджет вовсе вырос в разы. И теперь говорится ровно то же.
А потом в Минздраве удивляются, почему народ рвется на лечение за границу. На самом деле это тема доверия народа к власти. На лукавстве да недосказанностях доверие не растет.
Текущий бюджет здравоохранения у нас и сегодня дефицитен. Министр Вероника Скворцова не скрывала этого еще 26 февраля в докладе Совету по реализации приоритетных национальных проектов. Президенту страны, считают в Минздраве, можно делать такие признания, а всем остальным знать необязательно? Но ведь это лишь первый уровень дефицита, а есть и второй: осознанные обществом и Минздравом потребности в «дополнительном финансировании новых медтехнологий», как деликатно выразилась министр в Совете, на десятки миллиардов рублей. А есть еще и третий уровень дефицита, куда более масштабный, на сотни миллиардов рублей, о нем говорят лишь редкие продвинутые врачи да несчастные родители детей с орфанными болезнями. Например, с этого года у нас впервые больные 24 редких диагнозов получают государственную медпомощь, но всего Минздрав насчитывает 230 «орфанов». Между тем, в странах ЕС знают и лечат уже до пяти тысяч орфанных болезней.
Высокотехнологичная медицинская помощь детям-сиротам, как пишут в Русфонд читатели «Ъ» и телезрители, не вписывается в текущий бюджет. Заместитель министра Татьяна Яковлева в ответе на «Сиротский пакт» рассказывает, что ВМП в 2012 году «оказана более чем 200 детям-сиротам», а в этом году, по данным на 7 марта, «за счет средств федерального бюджета в федеральных медицинских учреждениях – 11 сиротам». Много это или мало? Татьяна Владимировна не сообщает, какие реальные потребности детей-сирот были в прошлом году и ожидаются нынче. Она не пишет, как и чем лечат, протезируют «пациентов этих категорий», есть ли среди них те, кого отправляли (отправят?) лечиться за границу. Хочется верить, замминистра не пишет об этом по единственной причине: таких данных нет ни в Минздраве, ни Минобразовании, ни в Минтруде. Но если бюджет дефицитен для домашних детей, то можете себе представить, как он дефицитен для сирот. Зато редакции «Ъ» известно другое: вскоре после публикации «Сиротского пакта» в ряде регионов страны сотрудникам Русфонда заявили, что нужды в благотворительной помощи сиротам не было, нет и не будет. В других регионах, как сообщают коллеги из благотворительных фондов, которые годами опекали здесь сирот, теперь детдома, интернаты и дома ребенка закрыли перед ними все двери. И в местных минздравах говорят: из Москвы поступил категорический запрет на использование пожертвований граждан и фондов для сирот.
А Минздрав РФ тем временем призывает нас высказаться «относительно единого Порядка взаимодействия, в рамках которого все спорные вопросы могли бы быть урегулированы». Какие споры, Татьяна Владимировна?! Высказаться тоже можно, но давайте, наконец, сотрудничать. Тем более, что предложения Русфонда хорошо известны министерству. Вот уже пятый месяц оно убеждает нас, что работает над «созданием эффективной архитектуры взаимодействия». Может, перейдем уже к делу?
