Репертуарные дыры драматического
В драматическом театре, вероятно, понимают, что «Божьи коровки возвращаются на землю» – спектакль слабый и неудавшийся, поэтому в афишу он попадает крайне редко. Играют его недавние выпускники училища культуры. Играют и проигрывают – среднего образования для настоящей сцены недостаточно.
В антракт часть публики сбежала. Я тоже надеялся на перерыв, но все-таки остался до конца. Потому что такого спектакля в ивановском театре больше нет и, судя по всему, еще долго не будет. Он единственный в репертуаре имеет хоть какое-то отношение к сегодняшней социальной действительности.
«Божьи коровки возвращаются на землю» – спектакль о городской окраине, современном дне, куда могут провалиться даже когда-то успешные и успевающие. Сваливаются они вместе со своими детьми, которым наверх уже никогда не выбраться. Дочери станут вокзальными проститутками, сыновья – наркоманами, сдающими за дозу железные памятники с кладбища. Изнеженный зритель, имеющий ванну и теплый клозет, назовет этот спектакль чернухой. Хотя в ивановской постановке многое и так смягчено.
Я однажды снимал комнату в коммунальной квартире в самом центре Кинешмы, где в форточку по ночам слышно Волгу. Я не мог утром выйти на улицу, не вляпавшись в коридоре в рвотную жижу, не переступив через обмочившееся спящее тело. В постоянном угаре жили не только мои соседи, но и весь район (и, думаю, так живет большая часть нашей страны): швеи, электрики, слесари и художники, давно пропившие свои профессии. Меня до сих пор преследует постоянный запах жареного лука из загаженной коммунальной кухни. Может быть, поэтому я досмотрел до конца «Божьих коровок» и готов был плакать, как бывший спецназовец Захар Прилепин на премьере «Отморозков», поставленных по мотивам его «Саньки» (спектакль сейчас идет в «Гоголь-центре» – с билетами сложнее, чем в «Большой»).
Заведующая литературно-драматической частью ивановского драмтеатра Алла Михайлова, кажется, содрогнулась, когда я поставил в пример эту постановку Серебрянникова:
- А вы в курсе какая кампания развернулась вокруг этого спектакля!? Сегодня на сцене нужно дать светлое направление: должны подниматься вопросы доброты, порядочности, семейных отношений. И ивановский театр как раз идет по этому пути. Потому что, грубо говоря, публику настолько обкормили грязью нашей действительности, что у людей идет мощное отторжение. Они не хотят это смотреть. Тем более в театре, где происходит непосредственный контакт между актерами и зрителем, где чувствуешь себя участником происходящего на сцене. В кино все-таки можно абстрагироваться. У театра другие задачи – просветительские, через доброту. Это моя позиция».
А как же катарсис?
Катарсис – это духовное очищение, когда побеждает добро, наказывается порок, когда человек приходит к осознанию своих ошибок.
Но по Аристотелю, катарсис – духовное очищение именно через страх и сострадание. А были вообще в истории ивановского театра за последние два десятилетия острые социальные вещи?
Погодите, мне надо вспомнить. Из отечественной драматургии у нас Разумовская и Рощин ставились. Допустим, «Про мою маму и про меня».
Я о другом. «Жесткая драматургия» у нас когда-нибудь шла?
В 2007 ставился «Дяденька, возьми меня к себе» по Слаповскому – «психологический боевик» о неразделенной любви ученицы к учителю на фоне реалий 1990-х. Публика не очень шла. И мы всегда говорили о современных проблемах языком классики.
Но ведь в нашем театре совсем не затрагиваются узловые проблемы двадцатого века: ни первая мировая, ни революция, ни 1937 год. Хотя нельзя сказать, что эти темы не востребованы: в московском «Современнике» с полными залами идут «Три товарища» по Ремарку, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург. Тема Великой Отечественной отсутствует в ивановском репертуаре. Оттепель шестидесятых и грязь девяностых – тоже мимо нас.
О спектакле на военную тему мы сейчас думаем, патриотическое воспитание должно быть. Есть несколько предложений по Горькому. Мы готовы ставить и современные вещи, если будет качественная драматургия. Но немаловажная проблема – разложить пьесу на нашу труппу. В этом есть сложности. У нас сегодня значительная часть актеров – выпускники ивановского училища культуры. И какой бы режиссер ни пришел – он сталкивается с тем, что приходится решать не только творческие, но и педагогические задачи.
Мы не свободны в выборе репертуара еще и потому, что ограничены плановым показателям: шесть премьер за год. В большинстве областных театров таких нормативов нет. Более того, многие из них имеют малую, камерную сцены, что дает больше вариантов для маневра.
Кто устанавливает этот план?
Наш учредитель, департамент культуры. Но я думаю, что сегодняшнее руководство решит эту проблему. Потому что мы в тупике. Мы гоним 280 спектаклей в год. Чтобы выполнить план, приходится делать выездные спектакли для детских садов. А это задача художественной самодеятельности, а не драматического театра.
Постановочные деньги нам выделяются очень небольшие. На них по-хорошему можно сделать два спектакля. А мы делаем шесть. И проходные пьесы (Куни, Камолетти, которые вот где у нас сидят) приходится ставить, чтобы заработать деньги.
На серьезную драматургию массовый зрители вряд ли пойдет. И нужно, чтобы руководство театра было готово к этому. Сейчас административный цех против постановки некассовых, по их мнению, спектаклей. Репертуарной политикой и решением абсолютно всех вопросов, связанных с творчеством и формированием труппы должен заниматься главный режиссер. Если в это вмешивается администрация театра – начинает господствовать вкусовщина, неизбежны разногласия. Из-за этого мы уже потеряли Зубжицкую.
После Ирины Зубжицкой, по спектаклям которой многие ностальгируют, кресло главного режиссера меньше чем на год занял Юрий Пахомов. Расстались с ним, видимо, не без скандала. Сейчас творческий процесс возглавил Зураб Нанобашвили. Яркая личность. С 1996 по 2001 год он уже работал в Иванове, легендарной стала его постановка про Нико Пиросмани. Но режиссер продолжает руководить и Вологодским драматическим театром. Судя по афише, там в репертуаре тоже все вполне традиционно. «Театр современный и актуальный – это пошлый театр», – заявляет Нанобашвили.
Свой первый спектакль на ивановской сцене главный режиссер представит 13 апреля – «Сон в летнюю ночь» по Шекспиру. На 23-е запланированы «Божьи коровки…» – это наследие Юрия Пахомова. Обращу внимание, что 18 апреля – инсценировка повести Санаева «Похороните меня за плинтусом». Ее привозит Литовский театр, приглашенный на драматический фестиваль в Кинешму. Там, кстати, интересная программа: в том числе Горький, Куприн и Толстой.
А архив Шаляпина – за цветной телевизор
«Но-но-но», – повторяет Елизавета Ивановна в знак согласия. Она помнит меня мальчишкой, после мы не виделись – потому я несколько скован в разговоре, хотя всегда интересовался ею, и, приехав, искренне был рад, что она еще жива.
Лизавете за восемьдесят. Ее дом стоит на территории автокрановского «Порошино». Уже несколько лет база отдыха не работает, лишь летом на выходные приезжают шумные заводские. Разве им до разговоров со старухой?! До ближайшей деревни несколько километров – с клюкой не дойти. На соседней усадьбе «Порошино-1» местных тоже почти не осталось, там теперь строят что-то фантастическое. Скучает Лизавета…
Правда, с соседями теплых отношений у нее никогда не было. В Утесе ее именем даже назвали бодучую козу – вкусное молоко у Лизки. А сама старушка держать скотину перестала, только куры по-прежнему топчут казинаки порошинского асфальта. Каждая несушка своего цвета, а петух – черный, с синим отливом: красивый, но глупый.
Лизавета сама спросила про Иваново. Про улицу Дзержинского, Мельничные, парк Степанова. Оказывается, она училась в педучилище. Очень давно. А воспоминания ей приятны, и мне приятно шлепать губами по названиям околообщажных переулков, истоптанных за студенческое пятилетие.
Порошинская библиотека, как и дом отдыха, существовала с тридцатых годов. Основу ее, видимо, составили книги из раскулаченных плесских дач. Исправно сюда поступали собрания советских классиков. Был даже первый посмертный четырехтомник Маяковского под редакцией Лили Брик. Знаю, у кого он стоит сейчас в Иванове…
В 1990-е книги, как и сама база отдыха, начали потихоньку растаскивать. Лизавета, выработавшая стаж библиотекарем, к тому времени ушла на пенсию. Сначала с полок пропали дореволюционные издания, потом альбомы по живописи. Теперь на втором этаже главного корпуса-терема остались только книжки для детей и многотиражная советская беллетристика. Из былой роскоши в библиотеке сохранились потолочная лампа, которую наверняка свинтили этой зимой, и паркет. Почему-то в моих босоногих воспоминаниях он всегда теплый, с полоской солнца.
Под лампой – картотека с заполненными чернильным пером карточками. У Лизаветы здесь был полный порядок. Каждая книга, судя по давним первостраничным штампам, прошла ни одну ревизию; особенно популярные тома аккуратно подклеены. Хотя, думаю, ценные издания библиотекарша простым отдыхающим не выдавала – зато все сохранила. Для кого только?
Высокий порошинский берег (атасный для горнолыжного спуска и одышечный для пешеходного подъема) когда-то приглянулся Шаляпину. Это известный факт. Правда, певец сюда так и не приехал. Об этом теплоходные экскурсоводы не рассказывают. Как не рассказывают ивановские краеведы о том, что Ленин, заказавший в кремлевской библиотеке комплект «Рабочего края» с «настоящими пролетарскими поэтами», его так и не прочитал. Ненужная мифу правда всегда отпадает…
В 1970-е Елизавета Ивановна, деревенская женщина с козами и косами из-под платка, наладила переписку с дочерью Шаляпина. Нашла и сохранила чертежи барской усадьбы с автографами баса. С этим архивом бывшая библиотекарша долго не хотела расставаться. Выменять целый ящик писем удалось лишь в конце 1990-х: на цветной телевизор – деньги пропил бы сын Лизаветы. Артефакты отдали в музей «Автокранов». Если не ошибаюсь, сейчас он закрыт: заведующая ушла на пенсию, а коллекцию заколотили в ящики. Где они теперь?
«Но-но-но, Коля, – обращается ко мне Елизавета Ивановна, – значит, журналист, но-но-но. А как фамилия? Может и почитаю когда». Сожалеет старушка, что не выписывает областную газету, а вот районную почтальон приносит. Четырехлистник ей нравится, за полчаса нашего разговора пересказала все последние новости района. Посетовала, что недавно вышел некролог с ошибкой в отчестве усопшей. А ведь покойница – известный в районе краевед. Ее отец в войну был главврачом госпиталя, располагавшегося в порошинских корпусах. Лизавета еще советовалась со мной, писать ли по поводу ошибки письмо в редакцию. Думаю, не стала, – пожалела марок, да и понимала, что толку не будет.
Несколько лет подряд в Порошино приезжает на отдых дирижер Большого театра. В первый свой визит пошел к Лизавете просить дрова для мангала. Как она на него тогда кричала, как материла (а она умеет)! Возмущение сводилось к тому, что все воруют по тихой, а этот чуть ли не деньги предлагает. Зато теперь Лизавета каждое лето ждет москвича. Обещала подарить ему салфетку из своего сундука – она раньше хорошо вышивала.
Дом у Елизаветы (я ведь даже фамилии не знаю) – еще крепкий, свежекрашеный. Живет она с сыном и невесткой. А еще «бабушка Лиза» – героиня первого, 1995 года, частушечного сборника Саши (как указано на обложке) Мякишева – знатного ивановского гармониста. Гармонь у него была красивая, в самоцветах – как иконный оклад. А книжечка у меня хранится с дырками от когтей давно сбежавшего кота и дарственной надписью: «Коле Голубеву от порошинских друзей!».
Прошлым летом я в Порошино не приезжал, но знаю, Лизавета была жива. «Бабушка Лиза – и веселая, и певучая. Частушек-коротушек знает! Всю ночь пропоет-протопает, да еще на два летних дня останется. И пляски она – хоть какой не боится, за печкой в темном углу не отсидится. Золотой характер!». Это из Мякишева...
В декабре в ивановских новостях вышел сюжет про «Порошино-1» (он через овраг от автокрановского дома отдыха). Насколько знаю, после первого эфира в редакцию звонили и настоятельно просили материал не повторять. Но все закончилось, кажется, цивилизованно: у порошинцев, которые пожаловались журналистам на свое житье, вскоре выгодно выкупили дома и землю.
В «Порошино-1» уже три года идет грандиозная стройка. Вековые липы пересаживают с места на место. Крепкие трехэтажки, оставшиеся от санатория, сносят бульдозерами. Раньше говорили, что землю купила Елена Батурина, теперь судачат про богатого иностранца. О крупном французском инвесторе и про сад на берегу Волги рассказывал и губернатор, пролетая над Приволжским районом, во время выпуклого интервью для «Дождя» и Собчак. Добавлю несколько любопытных деталей…
В 2008 году к давно закрытому дому отдыха «Порошино-1», на территории которого проживало не больше пяти человек, а сейчас и вовсе никого не осталось, за счет областного бюджета сделали отличную асфальтированную дорогу: с разметкой и знаками. 71,9 миллионов рублей за 7,5 километров.
Указом губернатора от 11 ноября 2010 года в окрестностях Плеса снят охранный статус «Памятника природы Ивановской области» с горы Левитана, березовой рощи Левитана (уже частично вырублена), территории дома отдыха «Плес», кедровой рощи 1883 года (она граничила с Миловкой), тубсанатория «Плес» (удалось сохранить после вмешательства федеральных СМИ) и дома отдыха «Порошино».
Но-но-но.
Внутрипартийная критика. Свои.
Было, да сплыло в Иванове молодежное движение «Наши». А когда-то обещало устроить митинг у моего дома: с транспарантами, барабанами и прочим антуражем – не понравилась моя публикация. До сих пор жалею, что этого не случилось – только письмо с угрозами осталось. А тогда я, первокурсник и совсем неопытный, обеспокоено решил вступать в Союз журналистов – за защитой и поддержкой.
«Про Союз журналистов - ты меня повеселил! Вот так люди и продвигаются по партийной линии! Не знаю, как в Иванове, а у нас Союз - то еще болотце, кружок пенсионеров-функционеров, и в самом деле полумертвый. На моей памяти не было ни разу, чтобы местное отделение проявило себя как нормальный профсоюз, кому-то помогло, разрешило какой-то профессиональный спор и т.д. По-моему, их деятельность сводится к двум пунктам: собирать членские взносы и вручать дежурные премии в День прессы. Еще, говорят, с похоронами помогают. Но умирать нам рановато».
Сразу уточню, что в Иванове с Союзом журналистов дела еще хуже: с похоронами не помогают. А в остальном – похоже. Этим абзацем моя знакомая, очень хороший и известный красноярский журналист, отреагировала на избрание меня в правление ивановского отделения СЖР.
В творческую организацию я вступил в 2011 году (после «нашистского» наезда не прошел по стажу) – к тому времени уже без иллюзий и надежд, как-то по инерции. Приняли меня в июле, а членский билет выдали в январе: заплати тысячу рублей и распишись.
За прошедшие два с половиной года Союз в моей жизни никак не проявился. А в начале этого марта вдруг пригласили на областную конференцию. Пошел, предвкушая сюжет для «КультУрны»: мероприятие по моим представлениям должно было быть не менее колоритным (серый – ведь тоже цвет), чем октябрьское собрание ивановских художников. Но здесь оказалось даже не серо – а бесцветно. Показательно, что независимый союз журналистов нашел место для своего общего собрания в актовом зале областного департамента внутренней политики.
Собрались в основном пенсионеры – громкие фамилии под давними советскими передовицами. Были еще корреспонденты из районок. Большинство присутствующих я видел впервые, как собственно и они меня. Единственный молодой мужчина перед началом заседания динамично расжал всем руки. Подошел и к нам. Костя (мы с ним одновременно вступали в организацию) удивленно спросил потом, кто это. «Наш председатель, – рассказал я, – Сергей Борисович Кустов».
Любопытно, что функционеры местного Союза областную конференцию практически в полном составе проигнорировали – не пришли. Это не раскол – кажется, просто наплевали. В правлении должно быть одиннадцать человек, двое выбыли – потому стали избирать недостающих. Уважаемый и опытный журналист (я ему раньше говорил о своем отношении к Союзу) вдруг назвал мою фамилию. Собравшиеся удивленно оглянулись на мою недоумевающую улыбку в заднем ряду – и проголосовали. Все это, конечно, случайность и незаслуженно, но «общественную нагрузку» я воспринимаю серьезно. Если что-то можно будет сделать, если хоть кому-то Союз еще нужен, – я постараюсь.
А пока ивановское отделение СЖР – это привидение, неживая, бумажная организация. Зайдите на ее самодельный сайт. Там опубликованы заявления, с которыми время от времени выступает правление. Вы не найдете реакции Союза на преследование газеты «Иваново Пресс», на нарушение прав журналистов в предыдущие выборы (иски газеты, издаваемой «Голос ом» частично удовлетворил суд), на конфликт в редакции ИГТРК, на тотальную цензуру в областных СМИ и смешные зарплаты журналистов. Нет! Зато ивановский Союз призывает к объективному пересмотру дела Андрея Сиднева – когда-то студента кафедры журналистики, уже десять лет сидящего за организованное убийство. Конечно, велика вероятность, что Сиднева тогда подставили, но на его счету точно хватает и другого криминала (убедительно об этом когда-то писал Мокрецов на сайте «Курсив» – можно найти).
А еще, оказывается, при Союзе есть клуб журналистов и какая-то недвижимость. Удивительное открытие для нового члена правления. А денег у общественной организации нет. Даже на билет председателю Кустову до Москвы и обратно. В апреле – глобальный съезд российских журналистов. Для того, кстати, и собирались – выбрать делегатов. А других проблем, судя по повестке, у ивановских журналистов нет.
