Борис Кагарлицкий
Света из Иваново оказалась права: одеваются и питаются в России сегодня лучше, чем раньше. Когда в ответ на прокатившиеся в столицах массовые демонстрации она начала своим корявым языком расхваливать достижения «путинского десятилетия», политизированная публика, как левая, так и либеральная, ответила дружным хохотом. А зря.
Несколько месяцев спустя протесты стихли, хотя ситуация в стране лучше не стала. Объективно она сделалась значительно хуже. Однако оппозиция по-прежнему оказывается неспособна извлечь хоть какую-то выгоду из нарастающего кризиса. И дело тут не только в ошибках самозванных вождей Болотной площади. Для того чтобы вырабатывать эффективную стратегию, нужно трезво представлять себе общество, в котором мы действуем. Между тем левая оппозиция мысленно всё ещё живет в 1990-х годах, тогда как либералы и националисты вообще живут «вне общества» (не в том смысле, конечно, что у них нет связей и поддержки в обществе, просто они даже не пытаются осмысливать свои действия и происходящие события в контексте социальных противоречий и процессов). На самом деле, ситуацию в России 2000-х годов можно характеризовать как энтузиазм компенсационного потребления в условиях тревожной сытости. Доклад «Жить в России. Социальное благосостояние российского населения в исторической перспективе», подготовленный Институтом глобализации и социальных движений (ИГСО), подтверждает, что с точки зрения индивидуального благополучия российское население в течение последних десяти лет достигло своеобразного исторического пика. Модернизационные рывки, предпринимавшиеся российским государством на протяжении трех столетий, неминуемо сопровождались потрясениями, падением жизненного уровня, порой — голодом. Даже относительно умеренные начинания «Великих реформ» Александра II резко ухудшили материальное положение «освобожденного» русского крестьянства, составлявшего большую часть населения Империи. Модернизационный рывок Советского Союза был оплачен ещё более дорогой ценой. Напротив, периоды застоя и реакции очень часть оказывались относительно «сытыми». Общество воспринимало их как передышку, оно стремилось пожинать плоды предшествующих усилий.
Что бы ни говорили политики и экономисты, для Светы из Иваново является очевидным фактом, что жизнь стала более сытой, появились новые возможности, которых раньше не было. Ну, хотя бы задарма получить мобильный телефон и прокатиться в столицу под крылом прокремлевского молодежного движения…
Да, «качество» этих возможностей, мягко говоря, спорное, так же как и качество товаров, наполнивших прилавки супермаркетов, но для тех, кто всё ещё оправляется после катастрофы 90-х годов, это не так уж и важно. Тем более, что за почти полтора десятилетия, прошедшие после дефолта 1998 года, население России среднестатистически не только восстановило советский уровень, но и превзошло его.
К среднестатистическим показателям надо относиться осторожно, но в том-то и дело, что даже пресловутая средняя температура по больнице говорит о многом, она будет меняться в зависимости от того, находитесь вы на пике эпидемии или, наоборот, на её исходе.
Вопрос в том, чем объясняются происходящие перемены и какие выводы можно сделать, анализируя процесс. Если с точки зрения кремлевской пропаганды рост благосостояния является однозначным доказательством мудрости начальства и обоснованием для консервативного подхода к любым вопросам (зачем что-либо менять, если всё и так хорошо), то оппозиционеры вообще предпочитают не думать на подобные темы. Левые просто повторяют заклинания о нужде и бедствиях трудящихся масс, не понимая, почему сами трудящиеся массы на эти заклинания не отзываются, а либералы либо объясняют всё высокими ценами на нефть, либо ссылаются на успехи гайдаровских реформ и сетуют, что эти реформы «не были доведены до конца». Были бы эти мероприятия проведены более последовательно, мы бы жили ещё лучше. Хотя, странным образом, те же либеральные гуру периодически объясняют, что высокая заработная плата есть зло, так что в эффективной и хорошо работающей экономике люди должны как раз жить плохо.
Однако дело не в логической непоследовательности либеральной аргументации, а в том, что она вообще не опирается на конкретный анализ конкретного процесса, развернувшегося в России эпохи капиталистической реставрации. Доклад ИГСО предлагает иную интерпретацию событий: рост благосостояния в 2000-е годы оказался возможен благодаря своеобразному «общественному договору», объективно сложившемуся компромиссу, когда новые рыночные отношения соединились с наследием советского социального государства.
Начиная с конца 1950-х годов, после смерти Сталина, советское население начало пожинать плоды экономических успехов. Страна из сельской превратилась в городскую, общество, где ещё недавно решалась проблема ликвидации неграмотности, теперь славилось на весь мир своей системой образования, массовой наукой и культурой. Средняя продолжительность жизни в конце XIX века составляла не более 32 лет, а в 1970-71 годах по РСФСР этот показатель составил почти 69 лет.
В процессе капиталистической реставрации многие завоевания советской эпохи в сфере благосостояния населения были утрачены, а социальная сфера оказалась под ударом. Но полного демонтажа социального государства не произошло. В том числе и потому, что население сопротивлялось. Протесты и борьба бурных 1990-х годов были отнюдь не напрасными, они вынудили новые правящие круги корректировать свою политику — значительная часть институтов социального государства сохранилась, хотя и утратила комплексность.
Население России быстро научилось использовать новые рыночные возможности, сохраняя опору на уцелевшие от СССР социальные гарантии. После дефолта 1998 года ситуация начала улучшаться быстрыми темпами. Именно на этом строилась знаменитая «путинская стабильность». Общество, не имеющее сил для того, чтобы изменить себя снизу, возлагало надежды на преобразование сверху.
Россияне с энтузиазмом приобщались к миру потребления, причем не только немногочисленный средний класс, но и низы общества стремились получить свою долю буржуазного счастья. Людей радовала возможность отоварить свои деньги, расширение выбора. Стремительно рос парк легковых автомобилей. К началу 2012 года их было в стране уже 35 миллионов штук. На фоне сокращения численности населения смягчился жилищный кризис. При этом старшие поколения пользовались возможностью приватизировать жилье, построенное советским государством.
Индустриальная занятость сократилась катастрофически, но одновременно наблюдался лавинообразный рост численности студентов, быстро увеличивалось число вузов. В 1993/94 учебном году в Российской Федерации насчитывалось 626 высших учебных заведений, а в 2005/06 учебном году — уже 1068 вузов. Количество студентов на 10 000 человек населения растет: со 176 в 1993/94 учебном году до 493 студентов в 2010-11 годах. Забавно читать либеральных социологов или чиновников Министерства образования и науки, рассказывающих нам, будто система образования не соответствует рынку труда. На самом деле, обнаруживается явное совпадение — сокращение промышленного производства сопровождалось сокращением подготовки кадров. Дефицитные специальности оказываются таковыми на рынке труда, потому что массовыми они быть перестали, а массовое обучение рабочих кадров в рамках системы профобразования за государственный счет может стать экономически целесообразно лишь в случае возрождения государственной промышленности. Снижение качества образования действительно имело место, но не из-за роста количества вузов и студентов. В годы индустриального рывка ХХ века происходил не менее быстрый рост. Проблемы с качеством обучения вызваны политикой снижения стандартов, проводимой Министерством образования и науки, а также его кадровой политикой.
Для населения России в плане социального благосостояния 2000-е годы оказались фактически одним из самых «сытых» периодов истории. И в этом контексте пассивность масс, не рвущихся под красными знаменами на баррикады, выглядит вполне объяснимой.
Другое дело, что ситуация быстро меняется, а в ближайшее время перемены примут и вовсе драматический характер. Во-первых, экономический кризис подрывает благосостояние масс. Во-вторых, что гораздо важнее, ответом на кризис стала агрессивная неолиберальная политика, направленная на демонтаж остатков социального государства. Тем самым сводится на нет неформальный «общественный договор», лежащий в основе «путинской стабильности». Советские институты и достижения послужили своеобразным «трамплином», с помощью которого значительная часть российского населения с большим или меньшим успехом предприняла прыжок в потребительское общество. Но сейчас этот «трамплин» частично разрушается, а частично сознательно демонтируется. Социальные противоречия резко обостряются, а люди, у которых отнимают то, что у них уже есть, могут оказаться куда агрессивнее, чем те, у кого изначально ничего нет.
Системный переход 1991-96 годов сопровождался демодернизацией и примитивизацией экономики. В течение 2000-х годов не только чиновники и олигархи воспользовались ситуацией высоких нефтяных цен. Российские массы, предпочитавшие потребление классовой борьбе, вполне спокойно жили по правилам, навязанным правящим классом, не создавая для него особых проблем, даже если вечерами ругались на кухнях и тосковали о советском прошлом. В течение всего этого времени продолжалось структурное ослабление экономики, инфраструктура изнашивалась, оборудование устаревало, научные школы приходили в упадок. Потребительское общество постепенно съедало страну.
Сегодня советский ресурс практически исчерпан. Россия опять нуждается в масштабной модернизации, предполагающей радикальное обновление и развитие инфраструктуры, технологической базы промышленных и транспортных предприятий, создание современной энергетики, массовую подготовку соответствующих кадров, восстановление и развитие научных и научно-производственных центров. Сделать это в рамках существующего порядка и под руководством нынешних элит невозможно — если бы дело обстояло иначе, эти задачи давно уже были бы решены. Благосостояние 2000-х отнюдь не гарантирует отсутствие потрясений в будущем. Как раз наоборот, оно создает новый уровень противоречий, гарантирующих неминуемые столкновения.
Изменившееся общество отнюдь не бесконфликтно, в нем зреют силы и потребности, ориентированные на перемены. Но для того, чтобы использовать этот потенциал, необходимо понять, что в прошлое ушел не только Советский Союз, но и переходный период 1990-х годов.
Исследуя историю социального благосостояния в России, авторы доклада обнаружили своеобразную закономерность: за пиками обывательского благополучия каждый раз следовали перемены самого драматического свойства. Относительной сытости страна достигла в 1909-13 годах, как раз накануне Мировой войны и революции (причем экономический кризис 1914 года обрушил это благополучие раньше, чем прозвучали первые выстрелы), послереволюционная русская деревня достигла известной зажиточности к 1926-28 годам, но тут-то и началась Великая Депрессия, выходом из которой в сталинском СССР стала сплошная коллективизация. Наконец, сытыми были и годы брежневского «застоя», после чего случились перестройка и распад Советского Союза.
Что придет на смену сытым годам «путинской эпохи», мы узнаем очень скоро на собственном опыте.
