Все новые сферы общественной и культурной жизни страны политизируются и несут в себе новые разделения
В последние два года мы наблюдаем стремительную политизацию все новых сфер общественных взаимоотношений. Похожая политизация в советское время обеспечивалась тоталитарным государством. В 1990-е и первой половине 2000-х сфера политизированного была сужена до ограниченного круга вопросов — выборов, политической конкуренции, создания партий, стратегического бизнеса и в ограниченной форме — оценок российского исторического прошлого.
Сейчас в политику втягиваются все новые сферы. Церковь — вспомним прорванный Pussy Riot нарыв взаимоотношений РПЦ с государством; дети — антипедофильская кампания привела к ограничению свободы слова и СМИ, ответ на американский акт Магнитского политизировал «детский» вопрос; наука и образование политизируются через реформы программ обучения, открытие новых кафедр, распределение бюджетных средств; культура — через все более радикальный государственный заказ. Нынешняя власть чрезвычайно расширила сакраментальный вопрос Максима Горького, теперь он звучит примерно так: с кем вы, мастера культуры, религии, науки, опеки, телекоммуникаций, спорта, ЖКХ, социологии, финансов, мелиорации (и т. д.)?
Политизация имеет несколько важных следствий. Прежде всего — поляризацию мнений. Митинги «за» и «против» теперь относятся не к выборам (которые, кажется, политизированы уже меньше, чем православие), а к вопросам усыновления сирот или преподавания основ религии в школе. Резкая поляризация сильно затрудняет принятие грамотных содержательных решений. Если в «чистой политике» выборов сущностные решения и не нужны — там происходит выбор программ или личностей, — то в сферах образования, науки, охраны детства все наоборот: здесь нужны аполитичные профессионалы-управленцы.
Таким образом, из-за политизации мы сильно теряем в качестве управления в этих сферах, что характерно не только для нашего общества. Скажем, в США предметами политической дискуссии становятся вопросы, например, отношения к однополым бракам или ограничений на владение оружием — они разделяют общество на два лагеря. Принимать какие-то решения в таких условиях сложно, однако сложившаяся политическая культура препятствует дальнейшей радикализации: в системе с регулярной сменой власти политики вынуждены бороться за электоральный центр, чтобы привлечь в свой лагерь колеблющихся, так что умеренные позиции в конце концов берут верх.
У нас политизация, наоборот, приводит к растущему валу сменяющих друг друга и все менее адекватных решений, принимаемых одной стороной конфликта — властью, которая делает ставку не на центр, а на маргинальные слои.
Поскольку работающего механизма смены правящей партии и ротации политиков у нас нет, у пребывающих у руля людей возникает соблазн задержаться в Кремле навсегда. Это радикальная задача, и такая задача требует радикальных технологий контроля — в ответ на усиление недовольства со стороны общества приходится заниматься созданием и мобилизацией провластного большинства. Контролировать приходится все более широкое пространство, частную жизнь, творчество. Чтобы подданные на это согласились, необходимо состояние войны, в которой «электоральное большинство» будет побеждать «врагов» — недовольное меньшинство. Это состояние войны и транслируется во все новые сферы общественной жизни, заметно упрощая повестку и делая ее черно-белой.
