Из блога Александра Зеличенко на «Эхе Москвы»
Те, кому хорошо за сорок, помнят советскую жизнь. Я говорю о жизни в СССР в 70-80-е годы. В ней было как будто и мало хорошего: огромное количество теле-лжи, бессмысленные партийные ритуалы на работе, невозможность без страха говорить о политике даже в курилке, очереди в пустых магазинах, масса бюрократических ограничений, государственный антисемитизм... Но... Но почему об этой нехорошей жизни сегодня так часто вздыхают, а кто-то попроще так просто и рвется туда вернуться? Что, ностальгия по молодости? Или «раньше и вода была мокрее, и трава зеленее»?
Не только. При всех пороках советской жизни она оставляла довольно большое личное пространство, куда государство в последние десятилетия перед своим крахом не очень вмешивалось и где можно было существовать вполне «нормально».
Можно было нормально разговаривать с самыми разными людьми ПОЧТИ на любую тему, не слишком боясь нарваться на хамство.
Можно было нормально общаться не только в семье, но и с приятелями, круг которых даже у не слишком общительного человека легко достигал многих десятков.
По тому же телевизору можно было смотреть вполне нормальные и более чем профессионально сделанные передачи (не буду утомлять перечислением).
В кино не было доступа ко всей киноклассике, но было множество профессионально сделанных и даже талантливых фильмов. А желающие, хотя и приложив немалые усилия, имели шанс дорваться и до классики: всего Курасаву, всего Вайду, лучшего Феллини и Бергмана я посмотрел в те годы.
На хороший спектакль попасть было непросто, но вполне возможно, а хороших спектаклей было немало. Были и такие, какие сегодня назвали бы гениальными.
Ну, и так далее...
Проблемы начинались, когда человек хотел чего-то большего, например, сделать какую-то большую работу. Тут на его пути вставало государство. И добиться от государства желаемого, пусть это желаемое было и для самого государства сверхполезно, оказывалось задачей, мягко говоря, непростой. Причем, чем ближе к концу СССР, тем эта задача становилась всё неподъемней даже при сравнительно умеренных желаниях.
Но пока желания были невелики, человек мог вообще не чувствовать той клетки, в которой мы все тогда жили. Отсюда и «ностальгия по совку».
Конечно, совсем не чувствовать – это сильно сказано: время от времени на прутья натыкался почти каждый, и раздражение в обществе росло, приведя к социальному взрыву перестройки и гибели СССР.
Клетка была разрушена. И где же мы оказались?
А оказались мы в совсем ином жизненном устройстве. Железных прутьев вокруг нет. Но есть тягучая масса, которая стесняет свободу движения (хотя и не исключает ее начисто). И совершенно исчезло, или, во всяком случае, во много раз сократилось личное пространство нормальной жизни.
Ложь в информационном пространстве стала тотальной.
Неправдивые фактологически, но правдивые правдой искусства и потому талантливые произведения социалистического реализма сменились претендующими на документальность, но лживыми по отношению к правде искусства и потому бездарными и пошлыми произведениями самых разных сегодняшних искусств – литературы, архитектуры, скульптуры, театра, кино...
Хамство стало заурядной нормой жизни.
Агрессивность – нормальной формой поведения.
Грязь заливает все вокруг, залепляет глаза и нос. Топь. Трясина.
Человек – существо адаптивное. Приспосабливается к разной среде обитания. Приспосабливается и к этой. Утрачивает чувствительность. Перестает считать грязь грязью. Обрастает шипами.
Но, конечно, в трясине долго жить нельзя. Человек снабжен неким мало изученным наукой органом, который доставляет ему информацию о том, что, несмотря на все отросшие у него защитные механизмы, живет он неподходящим образом и в неподходящем мире. Эта информация не всеми легко и быстро осваивается, но по мере накопления, у кого то раньше, у кого-то позже, она все же осознается. И тогда человек начинает искать выход. А начав – конечно же, находит.
Мы пока не пришли к массовому осознанию топкости нашей жизни. Довольно многим, особенно из тех, кто не видел другой жизни, она кажется и нормальной.
Но это означает только, что у нас еще все впереди. Хотя, конечно – только у тех, кто не утонет в грязи.
