Антиклерикализм – явление чрезвычайно редкое. Сей редкий зверь – антиклерикал – водится в основном в диких рощах и прериях интернета, и встречать его в реале мне доводилось крайне редко. А тут такой случай.
Один мужик из одной газеты написал пространную статью-прокламацию, посвящённую необходимости реформировать Русскую православную церковь в соответствии с его, мужика, идеями. Это, конечно, вызвало, как всегда, ажиотаж в СМИ, более важной темы, кроме как ликвидации Церкви и создания конфедерации православных приходов с демократическими выборами духовенства, и быть не может.
Некоторые православные люди считают необходимым участвовать в дискуссиях с такими вот агрессивными и, прямо скажем, недалёким фантазёрами. Я позволю себе не согласиться с таким апологетическим подходом.
Безмолвию как ответу в некоторых спорах нас учит Сам Господь. В Евангелии иногда встречается такой сюжет, когда Он, будучи вопрошаем, или отвечает вопросом на вопрос, или вовсе молчит, потому что знает: у вопрошающего нет иной цели, кроме как скомпрометировать Его, спекулируя различными интерпретациями ответа, или просто почесать языком с очередным пришельцем в этом большом, но наскучившем ареопаге.
На самом деле молчание – это прекраснейшее риторическое оружие, действующее иногда гораздо сильнее, чем хорошо поставленная и аргументированная речь. В этом я недавно убедился, неожиданно для себя одержав победу в споре с ярым антиклерикалом.
На мой взгляд, антиклерикализм – это явление чрезвычайно редкое, прямо скажем, фантомное. Сей редкий зверь – антиклерикал – водится в основном в диких рощах и прериях интернета, и встречать его в реале мне доводилось крайне редко.
А тут такой случай. Закончились у меня, значит, детские кроватки, ну и решил я купить подержанную – по объявлению. Купил. Так получилось, что был без машины и вызвал такси. Хотя у нас и не Москва, но пробки в час пик бывают большие. Ждал очень долго; наконец, таксист приехал – такой же раздражённый, как и я.
Работник таксопарка посмотрел на меня и кроватку с таким выражением, что я сразу понял: передо мной антиклерикал. Ворча, он погрузил с моей помощью в багажник поклажу, заявив, что возьмёт за это по особому тарифу, и как только мы сели в авто, тут же перешёл в наступление.
Священника живьём он видел впервые, поэтому решил поговорить о наболевшем – как нам нужно изменить эту Церковь, чтобы всё там было нормально, а не как сейчас. Ехали мы долго, и мой водитель начал своё долгое повествование о том, что в храме он пару раз бывал – заходил свечку поставить, но попа видит впервые, и его крайне раздражают наши неправильные и непонятные порядки, непомерное богатство клира и, собственно, сами клирики. Недавно он подвозил одного парня, вроде бы как семинариста (т. к. посадил он его у семинарии), с такой отвратительной бородкой (замечу, что семинаристам запрещается носить растительность на лице). И вот этот «семинарист» ему очень не понравился, т. к. у него очень неправильное, циничное, сребролюбивое мировоззрение, ну и вообще, просто не понравился...
Слушая эти пространные переходы от абстрактного к конкретному, с длительными зависаниями где-то посередине, я думал, как бы ему возразить, но так ничего и не придумал. Да и парень явно не собирался меня слушать, видимо, давным-давно решив все религиозные вопросы со своими коллегами за распитием пива в выходные, – он с победным выражением лица обличал всю полноту вселенского православия, изредка поглядывая на меня с любопытством.
«Многие таксисты – народ напористый, беспардонный и одинокий. Такая уж профессия: грубеют люди», – думал я, слушая вполуха его раздражённую речь и вспоминая глупую историю, рассказанную мне супругой, о том, как однажды водитель таксомотора, решив поговорить, внезапно спросил её: «Ну, ты мужу-то часто изменяешь?»
Что тут сказать? Ничего и не скажешь – не станешь же, краснея, оправдываться: как вы, мол, могли подумать. Нет, моя благоверная ответила вопросом на вопрос: а с какой, собственно, стати на «ты»? И этим завершила не успевший начаться разговор.
Так вот, еду я, слушаю и молчу, не зная, что и возразить. Минут десять он говорил громко, без остановки. Следующие несколько минут уже сбавил темп и стал изредка поглядывать на меня, видимо, ожидая ответной канонады. Ну и последние пять минут почти ничего не говорил, лишь изредка бросая обрывочные фразы, уже как-то совсем неуверенно.
Минут пятнадцать мы ехали молча, медленно дрейфуя в русле пробки. Я устал и наслаждался тишиной так, как может наслаждаться ей только священник, принявший с утра добрых три десятка исповедей. Рация потрескивала, время от времени женский голос называл адреса, и таксисты откликались, подтверждая готовность ехать на вызов.
Наконец, видя, что мы подъезжаем, я спросил:
– Давно в такси работаете?
– Да лет с десять будет, – ответил он с удивлением.
– В устройстве автомобиля хорошо разбираетесь?
– Ну да, хоть с закрытыми глазами починю.
– А я вот тоже за рулём, – говорю, – но максимум, на что способен, – это колесо заменить.
Парень сочувственно-снисходительно улыбнулся и добродушно проворковал:
– Ничего-о, научитесь!
– Так вот, друг мой, я не разбираюсь в автомобилях и поэтому считал бы глупостью со своей стороны поучать вас, как вам следить за вашей машиной и ремонтировать её мотор!
Водитель такси ничего не ответил. Молча он выгрузил разобранную кроватку и, захлопнув багажник, повернулся ко мне и быстро пробормотал:
– Денег я с вас не возьму, и... это... извините, батюшка.
Не успел я и оглянуться, а его уже след простыл.
Даже имени не успел спросить. За кого молиться-то?
