Глаза змеи (рассказы о преступниках). По закону тундры
Глаза змеи (рассказы о преступниках). Происхождение видов
Глаза змеи (рассказы о преступниках). «Ночь стукнула лбом…»
Глаза змеи (рассказы о преступниках). «Всё началось со змей…»
Глаза змеи (рассказы о преступниках). Принцесса Златовласка
Глаза змеи (рассказы о преступниках). «Когда башня взбесилась…»
Глаза змеи (рассказы о преступниках). Про яичницу и шлёпанцы
Глаза змеи (рассказы о преступниках). Наступивший вечер
Глаза змеи (рассказы о преступниках). На своем месте
Глаза змеи (рассказы о преступниках). Хозяева природы
ПОДВИГ ЯСОНА
На вершине дерева жил осьминог, вернее, это дерево было осьминогом. Могучий ствол поднимал щупальца на высоту до пятнадцати локтей, и они опускались, изгибаясь, как арки, вниз на пятнадцать. Это был бог-ублюдок, бог-людоед, но своё дело знал, и ему поклонялись, как и всякому другому.
Айй-ё, Красноголовые!
Как и всякий другой, Тотем-Пожиратель был награждён даром тайной власти, невидимые токи расходились от него, и он вместе с ними проникал в людские головы и ворочал там своими воспалёнными щупальцами, ввергая человека то в припадки гнева, то в страх, то в похоть, то в тщедушную беспомощность – и это была клетка, из которой не выбраться. Человек на глазах превращался в калеку, постепенно делаясь невозможным для других, и люди изгоняли его из племени, как паршивую овцу, но спускалась ночь – не одна, так другая – и вновь находился помрачённый сознаньем: он катался по земле или выл по-собачьи, задирая голову, метался и плакал в жалком неистовстве, кидался камнями, но ничто не помогало - эти кольца душили! Отчего же не скинуть было их много раньше, когда только дотронулись, захоти – увернёшься, но они же от Бога - нежно-злые, горячие, как пытка и ласка, чем теснее, тем слаще, так что сам уже цепляешься за них, как за стебель самого прекрасного, а они в самом деле только щупальца урода.
«Айй-ё, Красноголовые! Если Бог хочет есть, мы накормим его!».
А ел он не от голода. Всё более масляно текла его природа - с жирком, со снедью. Поражая людей, он как будто снимал сливки. Пощадить – не заметить.
Тотем на любого мог набросить птицу страха, и тот сходил с ума от её чёрных крыльев, их погони, которая всегда за спиной.
Или змеи похоти, которые Тотем распускал вокруг себя и они сокрушали любое величие.
Или яростное бешенство - в ком-то оно прыгало истеричными комочками, а в ком-то обрушивалось, подобно лавине, сметающей всё, но беднягу окружали и ловили на копья его же товарищи.
Кому что выпадет - все были разные, и Тотем-Пожиратель держал всех по-разному, управляя их силой посредством их слабостей, а если кто-то и срывался с крючка, то мятеж одиночки был блистательно недолог, земля смыкалась над ним бесследно. Он сам был проклят, и память проклята, и имя забыто, потому что каждый, кто посмел бы его вспомнить, карался смертью.
И всё было в порядке.
Верховный Обжора не двигался годами. Птицы вили гнёзда на витках его тела, пряди мха ниспадали; если ты непосвящённый - просто высохшее дерево, но один раз молния ударила в него – и воздух запылал, обтекая кромку, но не касаясь, не поражая, - а Он для этого лишь приподнял веко. Великий отец. Без него бы племя ни дня не протянуло – такой был закон. Айй-ё, Красноголовые!
По такому же закону, раз в десять лет, он требовал жертвы - одну из жён вождя, между них кидали жребий, и короткий наконечник решал судьбу.
Так и в тот раз было. Долгочаемая новость распространилась подобно эпидемии – ни один бы не ответил, от кого её услышал и кому передал, но вскоре весь посёлок был охвачен известием: птицы ушли с гнёзд – примета, которая не солгала ни разу.
Жребий выбрал Елену. Муж, Гадалуга, по ней не убивался. У него оставалось ещё три жены и уверенность, что, если он нарушит закон, демон вылезет весь… А Елена содрогнулась. К ней приставили стражу, чтоб она не сбежала и не сделала себе ничего плохого.
Эта женщина - Елена, из тотема Гиены, дочь Вкухты и Ньёры, - была немолода, тридцать один год, но статная и сильная, с карими глазами. Её первый муж погиб на охоте. Он был вдвое её старше. Хороший друг, опасный соперник, он тоже был вождь, и соседние тотемы боялись его, но он не был коварный или слишком жестокий - он был непредсказуемый и всегда побеждал. А тигров в овраге оказалось двое.
После его смерти, согласно обычаю, Елена досталась новому вождю - это был её ровесник и с ним было просто, они прожили вместе довольно долго и довольно хорошо, хоть и не зная детей, как и с первым не знали, а потом Красноголовые напали на них, и Елена овдовела второй раз в жизни. Предводитель осьминогов, молодой Гадалуга, мог её сделать своей наложницей или рабыней, но сделал женой, и она оценила, была благодарна за такое отношение, так что муж был доволен, какое-то время, и потом бы не побрезговал, если бы не понял, что она им брезгует.
Красивая женщина, совсем ещё не старая, высокая, гордая – Тотем таких любит! У неё был заразительный и искренний смех – не от веселья, а от отчаянья, от одиночества, с глумливой неуёмностью, вызывающий без дерзости – он поддевал, так что и не придерёшься, как опрятность без слов поддевает неопрятность.
Весь следующий день был отдан обрядам. Барабаны стучали с утра до вечера. В сгустившихся сумерках их звук стал отрывистый, но не менее торжественный. Свет факелов лился. Воины стояли, как немые истуканы, в боевой раскраске, грозными шеренгами. Женщины извивались. В общее камлание, горячее и сдержанное, вступили трубы – изогнутые, длинные, из слоновых бивней.
Молодая девушка, закружившись в танце, влетела в костёр, на раскалённые угли, но огонь её не тронул – ни круглых сильных голеней, ни быстрых ступней, как будто он ей мнился, а она была где-то совершенно не здесь, и её увлекала другая сила – дразня и ускользая, словно сон из объятий, ну а ей так хотелось всё тянуть и тянуть этот тёмный глоток, восхитительно тяжёлый.
Стук копий по щитам.
Жрец подал знак рукой, и барабаны смолкли, копья ударились о щиты в последний раз, и в повисшем молчании остался лишь пронзительный голос трубы – он звучал для всех, но в эту минуту каждый остался с ним наедине, впивая вместе с ним красоту пронзительной глубины и истомы, и священную угрозу, и ласковую жуть - всё это разом. Лишь одна женщина сохраняла трезвость в этом мрачном причастии.
Вождь вывел Елену, факелы убрали, и настала самая внушительная минута – каждый был обязан подойти к Елене и взглянуть ей в глаза, не всякие выдерживали - в этот момент было непонятно, кто кого убивает.
К тотемному дереву – по узкой тропинке, поднимающейся в джунглях с ритуальной площадки, – Елену провожал её муж, Гадалуга. Он мог бы одним движением разрезать её путы, но не сделал этого. Айй-ё, Красноголовые!
Не вымолвив ни слова, Гадалуга надёжно привязал Елену к шершавому стволу.
-Убей… заклинаю. Умоляю тебя! Лучше ты, чем он.
И получила наотмашь – рукой по щеке: голова отлетела, из носа пошла кровь.
-Мне стыдно слышать подобные слова от моей жены!
А я не твоя, а я не твоя, – бормотала она долго, бормотала мстительно, как будто в припадке, ничего вокруг не видя, а когда увидела – никого рядом не было. Вождь удалился. Стена из джунглей.
Теперь всё пропало!
Гордость, которая не позволяла на протяжении целого дня ей ни плакать, ни проклинать, обессилила женщину. Елена упала головой на грудь, потому что всё равно, и с закрытыми глазами слушала воздух - неожиданно внимательно, ожидая, как хрустнет, надломившись, кора и щупальце – дугою… но гигантское озеро – она плавала в озере, воздух стал объёмный, и в нём эти рыбы… Елена не бредила. Звуки именно плавали – кошмарно-красивые, ни разу невиданные, но при этом узнаваемые; даже лёгкие дорожки пугливых мышей блестели за ними, как вода в лунном свете.
Никаких барабанов или медных тарелок. Ритуальная площадка погрузилась во тьму. Все сидели молча, сложив оружие, при погашенных факелах. Костры быстро засыпали заранее приготовленным на носилках песком. Женщины отдельно, мужчины отдельно. Гадалуга сидел вместе с остальными мужчинами. Густота ожидания.
И тут она почувствовала – на неё кто-то смотрит. Он учуял беспокойство, исходящее от женщины, и, намёком подтверждая для него основание, разогнал кровь по жилам. Ледяная гладь озера покрылась зловещими, чёрными трещинами - они поползли, отрезая Елене пути к спасению. Посыпалась труха. И ветошь. И гнездо мягко приземлилось в невысокую траву. Елена помертвела, так упёрлась ногами, как будто хотела продавить землю внутрь!
Хлипь бледных поганок затряслась, облетая с кусочками мха, и огромная ветвь вдруг упала упругой и хищной петлёй. Демон выпростал морду, похожую на вымя - бескостную, безглазую. По краям её свисала бахрома из соплей, каких-то дряблых отростков – при каждом движении те дружно дёргались, словно поддакивая. Он сбросил это вымя, как мешок, со шлёпаньем, между двух средних щупалец, и теперь оно болталось, припадая к стволу, над которым задиралось - толчками - продолжение.
Тотем-Пожиратель был так поглощён, что потерял свою бдительность, тем более он вылез, и копьё человека, просвистевшее из джунглей, в мгновение ока совершило то, чего не сделала молния, упавшая с неба.
Осьминог закружился, вырываясь из ствола, как будто тот не был неотъемлемой частью его самого, взбаламученные щупальца иступлённо всплеснулись, но копьё торчало из вымени насквозь, и гад агонизировал, сопротивляясь смерти с бессмысленностью щепки, угодившей в центробежные круги водоворота!
И ветер на коже, корабли под парусом, и солнечный труд с его радостным потом, любовь и приключения…
Но совсем всё иное – даже копьё! Красноголовые пользовались копьями с короткими древками, наконечники у них были мелкие, из меди, а то, которое поразило чудовище, было тяжёлое, невероятно длинное – почти пять локтей, толщиной в два пальца; посредине древко его утолщалось, обшитое тонкой шероховатой кожей, а вместо наконечника помещалось лезвие: не медное – железное, длиною с локоть.
Воин вышел из зарослей. Весь его облик выдавал чужеземца – он был ниже ростом, чем местные мужчины, но не уже их в груди и куда светлей кожей. Красивое тело, молодое лицо – с чертами жестокой, извращённой утончённости (образ, который, неизбежно ломаясь в суровых условиях, приобретает впечатлительность, если не сдаётся). Большие, чуть навыкате, холодные глаза (он был темноглазый), сдержанные губы. Пепельные волосы – резкими линиями – спадают на плечи.
Чужеземец прихрамывал. Боевая раскраска состояла из пятен, хаотично разбросанных по всему его телу, но сейчас же выяснилось – он по горло в крови, словно шёл через кровь, окруженный войной, окруженный убийством, и за ним остался след… наверняка, остался след!
По трупам врагов, сквозь сожжённые деревни и разрушенные храмы… пока мир не кончится; мы пройдём весь мир.
Но Елена не боялась – её страх остановился, ибо он уткнулся в дно. И рука остановилась – с извилистым клинком. А - перерезать ей горло? Красивое горло… Змеиным лезвием.
И взгляд был змеиный, непроницаемый, обманчиво тусклый.
Если бы Елена обратилась к нему – хоть с мольбой, хоть с плачем, он бы так и поступил, но она была умна и изучала его – раз уж он дал ей время. Немного времени.
Чужой, незнакомый – по костям, по звёздам. Ему так нравилось, и в какие бы земли он ни приходил – к Детям Куницы, или Детям Ягуара, или Детям Носорога, всегда кто-то спрашивал: «Какой твой тотем?» - он загадочно молчал, пока не истребит их, а потом, истребив, с тем же самым вопросом обращался к себе – и когда-то отвечал на него просто «Я», а теперь – «Человек».
По трупам врагов… пока мир не кончится… мы пройдём весь мир. Вот что это значило.
Ведь с ним были воины, и в эту минуту они поднимались – один за другим, растянувшейся процессией - по узкой тропинке, ведущей к тотему с ритуальной площадки.
Чужеземец больше не смотрел на Елену.
Первый воин появился с коротким мечом, в другой руке он держал за волосы отрезанную голову – Елена узнала одного из охотников. Воин небрежно, с усталым достоинством бросил добычу к ногам предводителя. Тот холодно кивнул – едва ли заметно, скорее одним выражением глаз, и воин ушёл, но за ним шёл следующий – с тремя головами, намотав на кулак их растрёпанные косы.
Так и тянулись эти жуткие фигуры – у кого-то одна, у кого-то две: исключительно мужские – женщины умрут, когда станут не нужны, сейчас они нужны, Елена слышала крики.
«Бодаешь небо, а оно лягается», - подумал мужчина, опираясь на копьё, без особенной связи с происходящим.
Гора человеческих голов росла - как курган, как бунт, как святая церковь.
-Это мой муж, - произнесла Елена, когда принесли очередной трофей.
Чужеземец услышал и решил, что женщина чего-нибудь да стоит – раз умеет так сказать.
Голова полетела в общую кучу, но, ударившись, скатилась несколько в бок, как качан капусты.
Сколько же их было? А все, до единого. Совсем ещё недавно у этих людей были руки и ноги, мысли и чувства; заключая ритуал, они подходили к ней, твёрдо уверенные, что Елене сегодня суждено умереть, а они будут живы, и она это помнила, а теперь узнавала – каждое лицо, как кукольное пугало.
Айй-ё, Красноголовые!
Она не отвернётся. Ни за что не отвёрнется!
Это был род гипноза, и Елена, как и он, досмотрела до конца.
С дерева свисали неподвижные щупальца. Продырявленное вымя сочилось кровью и белёсой жирной слизью.
Его воины прошли, но ночь не прошла, и он наедине с целою кучей отрезанных голов снова подумал - бодаешь небо… Чужеземец рассеянно пнул одну из них, и она подкатилась Елене под ноги – без какого-либо умысла с его стороны, но Елена - не подлаживаясь – вернула ему голову, катнув точно так же. Мужчина удивился. И вторично направил трофей к Елене. Неуклюже вальнувшись, голова в этот раз отклонилась в сторону, и привязанная женщина никак не смогла бы до неё дотянуться. Он катнул ей другую.
Елена рассмеялась - выгоняя все мысли. Лишь бы он ей поверил! И всё будет просто, как я – это я, а ты – это ты.
Он не думал о женщинах. Когда побеждаешь, они есть всегда – под рукой, на выбор, только что они могут?
Вот она обещает – он не слышит, а видит её обещание:
-Ты слишком долго был один, чужеземец. Я научу тебя быть вдвоём.
А втроём? А вчетвером? - в нём опять зазмеилось: недоброе, жгучее – всё равно, что щупальце. Близость невозможна. Но пусть она попробует. Отточенное лезвие не позволит лгать.
1000inf.ru
