Что такое "чувства верующих"и можно ли их оскорбить? Что можно делать в защиту Церкви и как переложить такую тонкую материю, как оскорбление веры, на язык УК? Как России преодолеть болезни "красного"прошлого и не впасть в другую крайность? Об этом и другом в интервью "Правде.Ру"рассказали психолог Михаил Хасьминский и иеромонах Макарий.
Психолог Михаил Хасьминский:
— Что такое религиозное чувство и имеет ли право православный христианин обижаться?
— Чувство не может поддаваться формулировкам — на то оно и чувство. Есть понятия патологии и нормы. Но в нормальном обществе не принято грубо и по-хамски относиться к чему-то дорогому, у большинства людей при этом возникнет одинаковое негативное чувство. То же самое происходит, когда люди глумятся над тем, что человеку дорого. Неважно, мусульманская это святыня или христианская, или вообще не святыня, а просто мать, жена, муж, дети.
Если оскорбляют что-то дорогое тебе, то это не совсем обида. Когда во время Второй мировой войны Гитлер напал на СССР, разве СССР стал воевать с ним из-за обиды? Тогда защищали то, что дорого, то, что важно для любого человека. В нормальном обществе в гостях не принято оскорблять хозяев. А это и сделали Pussy Riot в Храме Христа Спасителя. Если кто-нибудь скажет, что это нормальная акция, тогда пусть они таких же клоунов пригласят к себе домой, и пусть эти клоуны уделают их квартиру в ноль. Тогда посмотрим на их чувства…
— То есть, христианин имеет право не на обиду, а на отстаивание своих ценностей?
— Отстаивание своих ценностей — это не просто право, а естественный, социально приемлемый долг. Для христианина ходить в храм — это социально приемлемая ценность, а для педофила его нездоровое влечение к детям — тоже ценность, но она так же неприемлема, как пляски в храме. Если же человек покаялся, то долг христианина — его простить.
Есть замечательные слова Филарета Московского, которыми должен руководствоваться каждый христианин. Он ясно и четко сказал: прощать своих врагов, гнушаться врагов Божьих и бить врагов Отечества.
Верующие, как обычные люди, имеют право обижаться, если обида нанесена им лично, они должны побороть эту обиду и простить. Но если лично при мне оскорбляют Бога, как я могу за Бога не обижаться? Мой гражданский долг — адекватно ответить на беспредел. Если хулиганы избивают человека, что мне нужно делать — защитить его или развернуться и пойти дальше? Это примерно то же.
Иеромонах Макарий (Маркиш), г. Иваново:
— Наша распространенная ошибка, причем далеко не только в религиозной и мировоззренческой сфере, состоит в том, что мы бросаемся отвечать на вопросы и реагировать на события, возражать и оспаривать, не продумав предмет обсуждения с должной ясностью мысли. Хуже того: бывает, что недобросовестные и злонамеренные лица пытаются как раз с таким расчетом направить дискуссию, чтобы затянуть нас в ловушку "чувствительности", двусмысленности и недоразумений. Именно так и происходит с вопросами о чувствах верующих и о связанных с ними переменами в Уголовном кодексе России. Не могу допустить, чтобы кто-либо в здравом уме и с чистой совестью усомнился бы в том, что за словом "чувство"стоят два совершенно различных жизненных пласта.
Приведу примеры. Первый: "Эта скульптура претит моему эстетическому чувству", "Он страдает от чувства несправедливости", "В ее характере бурное проявление национального чувства". И второй: "Музыка Баха отвечает эстетическому чувству эпохи барокко", "Мятежу способствовало чувство социальной несправедливости", "Война вызвала бурные проявления национального чувства".
С известной мерой точности первый пласт можно обозначить как личный, а второй — как общий. Это вовсе не делает один пласт "выше"или "реальнее"другого, но лишь подчеркивает несходство их природы. Заметим, что такое различие неотделимо от христианского мировоззрения: следует напомнить требования Спасителя уступать своему личному противнику (Мф. 5:38-45) и в то же время идти на смерть за ближних, не уступая общему врагу (Ин.15:12-23).
Первый, личный пласт бытия тесно соотносится с религиозной жизнью, но весьма плохо поддается обсуждению в газетах, журналах и телевизионных программах. Если же и поддается усилиями талантливых репортеров, телеведущих и их собеседников, то массовая аудитория мало что ухватывает, помимо "жареных сюжетов"и сальных подробностей. И недаром!
Личный пласт бытия по самой своей природе должен оставаться в сфере межличностного контакта: будучи вынесен на общественную арену, он искажается до неузнаваемости и умирает. Потому и существует в Церкви тайная исповедь и пастырский совет (в наше время нередко по электронной почте, но ни в коем случае не на интернет-форумах!). Потому и люди, еще далекие от Церкви, ищут возможности раскрыть душу в конфиденциальной беседе.
Да, зачастую на исповеди и в личных беседах возникает тема обид, оскорблений, травмированных чувств, болезненных переживаний чувствительной нежной души и т. п. Как она трактуется священниками? Какие советы, рекомендации, наставления дают они в этой связи верующим, а подчас и полуверующим, и вовсе неверующим? Заранее ясно: ответа здесь вы не получите. Хотите узнать — пишите личные письма о своих чувствах и переживаниях, а лучше приходите на исповедь: поговорим.
Зато второй, общий пласт естественным образом попадает в фокус общественного внимания, гражданского действия, политической дискуссии, правосознания и законотворчества, зато мало связан с религией вообще и с Церковью в особенности. Мало того: в обсуждаемом нами вопросе об "оскорблении чувств верующих"налицо прямая связь с действующей юридической нормой, а именно с 213-й статьей Уголовного Кодекса РФ о хулиганстве. Приведенная здесь характеристика, "грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу", — ни что иное, как синоним оскорбления общего чувства (в отличие от индивидуального).
Таким образом, предлагаемая ныне законодателями мера по усилению уголовной ответственности есть просто-напросто противодействие варианту хулиганства, направленному на традиционные для России святыни и верования. Что, разумеется, имеет прямой смысл, хоть и относится полностью к правовой и гражданской сфере.
Надо сказать, что подобная правовая защита, хоть и заметно ослабленная за последние десятилетия, присутствует и в странах Запада. Причем в гораздо большей мере, чем у нас. Достаточно сказать, что некий субъект, попытавшийся "выступить в защиту"осужденных московских хулиганок в одном из храмов города Хельсинки, сам тут же оказался под угрозой лишения свободы на те же два года.
В XIX веке у нас циркулировал саркастический афоризм, приписываемый то князю Вяземскому, то Салтыкову-Щедрину, но, скорее всего, зарубежного происхождения: "Строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения". В конце XX века его поневоле пришлось переиначить: "Слабость российских законов усугубляется либеральным визгом". XXI век, слава Богу, научил нас на длинном ряде болезненных ошибок уделять последнему не больше внимания, чем комариному писку. Однако же первые требуют от нас серьезных усилий — законодательных, исполнительных, судебных, — дабы российская нация преодолела болезни прошлого.
