Законодательная активность последнего времени удручает
Элла Панеях
Законодательная активность последнего времени удручает. Верховный суд выводит неправомерное насилие, применяемое полицией к гражданам, из зоны применения уголовного законодательства и признает законным запрет «пропаганды гомосексуализма». Дума возвращает в УК статью о клевете, расширяет до полного размывания границ понятие государственной измены, вводит уголовную ответственность за оскорбление чувств верующих, и вот закон еще не принят, а в Ростове уже отменяют представление рок-оперы «Иисус Христос суперзвезда». У публики создается впечатление не то лихорадочных метаний, не то планомерного закручивания гаек с перспективой какого-то православного Ирана.
Между тем возможен и третий вариант: не метания, но и не коварный план «подмораживания» общества до полной потери признаков жизни в нем. Правящая группировка наконец-то услышала от определенной части общества запрос, ответив на который она — как ей кажется — сможет вернуть себе хоть толику легитимности и стать выразителем хоть чьих-нибудь, кроме собственных, интересов. Запрос прозвучал потому, что случилась совершенно естественная вещь — консервативные, традиционалистские слои российского общества вдруг освоили навыки мобилизации и формулирования собственных интересов . Они научились этому позже, чем более активные группы — либералы и националисты, но научились. Два года назад социальная сеть «Вконтакте» собрала на Манежной первую крупную демонстрацию националистов, на год позже Facebook вывел на Болотную либералов и левых, теперь планировать акции, выдвигать пожелания к согражданам и требования к властям научились и традиционалисты.
На протяжении длительного периода, с конца прошлого года, вертикаль власти получала от активной части общества крайне негативную обратную связь. Независимый суд, неподкупная полиция, честные выборы и борьба с чиновничьим воровством — все эти требования, несомненно, звучали в ушах тех, к кому были обращены, всего лишь эвфемизмом для более прямолинейных лозунгов с Болотной: «Путин, уйди сам», «Чурова под суд», «ПЖиВ — в #&%#». Конструктивно ответить на такой запрос неизбранная власть не может. Тут поневоле закурлыкаешь с журавлями.
Другое дело — призывы традиционалистской общественности: запретить выставку или спектакль, поприжать гомосексуалистов, вернуть закон Божий в школы, запретить художникам рисовать Христа в виде Микки-Мауса, телеканалам — показывать детям курящего волка, водителям запретить быстро ездить. Такие лозунги для представителей вертикали власти — райская музыка. Легко, недорого, никакие влиятельные интересы не задевает и теоретически может даже принести пользу. Вот и выполняют в меру возможностей. Возможности же ограничены тем обстоятельством, что ничего, кроме запретов и уголовных наказаний — ничего, кроме насилия, другими словами, — в распоряжении правящей верхушки сейчас нет. Деньги нужны самим, доверие со стороны граждан отсутствует, с легитимностью серьезные проблемы. Отвечают на тот запрос, на который могут ответить, применяя при этом тот инструмент, который могут применить. Поэтому запреты и уголовные наказания становятся ответом на что угодно: на оскорбленный вопль православных по поводу чьей-то выходки, на чудовищную аварию, спровоцированную пьяным на дороге, на изображение радуги на молочной пачке, ну и на политическую активность граждан, не без того.
Но проблемы у вертикали на самом деле только начинаются. Дело в том, что никакой «православной традиции» в России нет. Есть влиятельная конфессия, есть иерархия РПЦ, есть солидное число верующих. Есть стремительно формирующийся внутри РПЦ православный фундаментализм, немногочисленный, но активный, как всякое молодое религиозное течение. А вот традиции — того, что подлежит защите для консервативного политического движения, — нет: подавляющее большинство взрослых россиян родилось в атеистическом обществе и выросло в неверующих семьях. Для них вера — это нечто новое, привнесенное, даже если безумно важное. А традиция — совсем иное. Консервативная часть российского общества, сейчас подающая голос, выросла в позднесоветской обывательской традиции, придающей высочайшую ценность приватной жизни, семье, образованию детей, защите старшего поколения, национальной безопасности («лишь бы не было войны» — помните?). Разогревшись на мелочах вроде моральной цензуры на телевидении, консервативный слой предъявит власти претензии по существу своих интересов: за «ювенальную юстицию», взламывающую границы семьи, за общеобразовательные школы, где уже и не пытаются ничему учить, за провал пенсионной реформы и ситуацию в армии. А в конечном итоге — ровно за то же, за что имеют претензии к вертикали и группы населения: за неправовой характер, недееспособность и «пилеж бюджетов» . Либералы требуют независимого честного суда, упирая на заказные предпринимательские и политические процессы; националисты требуют того же, выбирая в качестве повода к возмущению дела, где власти крышуют фигурантов нелюбезного им цвета кожи; у консерваторов на знамени окажется какое-нибудь очередное сфабрикованное педофильское дело. Вот и вся разница.
Автор — ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения Европейского университета в Санкт-Петербурге
