«Мы — власть», — скандирует Навальный со сцены, и этот простой лозунг равно поддерживают и рабочие, и их боссы. Но интересы тех и других противоположны, поэтому стоит им перейти с языка лозунгов на язык экономических требований, как «общегражданский протест» превратится в классовую борьбу. «Мы — власть», — кричат буржуа, подразумевая большую свободу для своих капиталов, в том числе — свободу эксплуатации рабочих. «Мы — власть», — подхватывают трудящиеся, имея в виду право распоряжаться ресурсами страны, то есть как раз-таки, наоборот, ограничить аппетиты капиталистов. Что же подразумевает под этим сам Навальный? Исчерпывающий ответ на этот вопрос дан в его экономической программе.
Статья называется « Борьба с коррупцией — и есть моя экономическая программа ». Автор пытается доказать, что взяточничество — не следствие социальных противоречий, а их первопричина. По его мнению, именно коррупция «создает неравенство и доходов, и возможностей», что, в свою очередь, приводит к экономическим проблемам, «ощущению несправедливости», политической напряженности и проблемам безопасности. Таким образом, Навальный заведомо переворачивает вопрос с ног на голову, поэтому, прежде чем предложить собственную программу по борьбе с коррупцией, нам придется расставить все по своим местам.
Все материальные блага своими руками создают рабочие, но распоряжаются ими владельцы средств производства. Если завод находится в руках босса, то он лишь стрижет купоны, а рабочему за труд выплачивают ровно столько, чтобы на следующий день он смог вернуться к станку и продолжить приумножать капитал. Это создает основное социальное противоречие — классовое: рабочие пытаются отвоевать заработанное, а буржуа, наоборот, стараются максимально понизить наш уровень жизни, чтобы тем самым повысить свои прибыли.
Навальный сетует на то, что «все усилия корпорации жуликов и воров, находящихся у власти, направлены на извлечение ресурсного дохода и личного обогащения». Но извлечение прибыли без учета социальных потребностей — это и есть суть капитализма. Лозунг «Не врать и не воровать», который автор объявляет сутью политических преобразований, означает лишь смену «нечестной» элиты на «честную». Но капиталистическая эксплуатация — когда работают одни, а прибыли получают другие — это и есть самое масштабное и совершенно «законное» воровство.
Буржуазия нуждается и в репрессивном аппарате — ей нужны полицейские дубинки для усмирения рабочих, суды для разрешения имущественных споров и военные для защиты частной собственности от посягательств капиталистов других стран и особо массовых выступлений трудящихся. То есть злоупотребления госаппарата — это лишь побочный эффект капитализма. Навальный же предлагает оставить без изменения систему, и лишь исправить некоторые «искривления» — приструнить чиновников. Но давайте рассмотрим его идеи на конкретных примерах.
Навальный приводит типичный случай из практики «Роспила»: вуз не может оплатить недорогую противопожарную сигнализацию, но его ректор покупает «Лексус» в люксовой комплектации. А теперь приведем другой пример: частный вуз. Со студентов совершенно «законно» собирают деньги, собственник вуза зарабатывает себе на иномарку и, разумеется, точно также экономит на всем, чтобы уменьшить издержки и повысить прибыли. Кроме того, плата за обучение становится имущественным цензом, а образование — прерогативой имущих классов. И чем же в таком случае отличается коррупция от коммерциализации?
Навальный последовательно выражает интересы мелкой и средней буржуазии, поэтому сетует, прежде всего, на проблемы с согласованием проектов, выделением земли, подключением к электричеству и газу — все то, с чем сталкивается любой капиталист, но о чем понятия не имеет рабочий. Однако, эта прослойка настолько малочисленна и беспомощна, что для борьбы с бюрократическим диктатом ему необходима массовая поддержка рабочих. Поэтому со своей пропагандой он обращается и к ним: «Коррупция в буквальном смысле залезает в карман каждого из нас… Коррупционная прибавка к себестоимости, исчисляемая десятками процентов, есть в купленной вами куртке, и в пакете молока, и в мешке картошки». На самом деле это не так. Прибыль — это ни что иное как неоплачиваемый труд рабочего. То есть, скажем, за неделю он произвел десять курток, а взамен получил зарплату, достаточную для покупки лишь двух. Все остальное — прибавочную стоимость — капиталист положит в свой карман. Если рабочие создадут профсоюз и потребуют повышения зарплат, то боссу придется умерить аппетиты, и оплатить не 20% их труда, а, например, 40% — четыре куртки, вместо двух. Если госаппарат собирает дань, то эти поборы оплачиваются опять же из прибавочной стоимости. То есть часть «отжатого» у рабочего прибавочного труда, к разочарованию буржуа, уходит не в его карман, а в карман бюрократа.
Иными словами, решение проблемы взяточничества в том виде, в котором его предлагает Навальный, — это перераспределение ресурсов от бюрократии к буржуазии, и ничего больше. Он воплощает мечту буржуазии о «дешевом государстве»: минимум контролирующих органов, налогов и поборов — максимум свободы для капитала.
Российская вертикаль власти корнями уходит в 90-е годы, когда буржуа сами выросли из разлагавшегося советского госаппарата и нуждались в нем, чтобы использовать рычаги власти для передела бывшей госсобственности и контроля над финансовыми потоками. В конце 90-х они охотно уступили политическую власть «силовикам» — только бы силовики спасли их новорожденную собственность от возможных неконтролируемых переделов и посягательств недовольных рабочих. Теперь же возник конфликт интересов: крупный капитал, сросшийся с всесильным госаппаратом, подавляет конкурентов, отстраненных от кормушки. Навальный говорит об «оскорбительном поведении политиков и чиновников» — действительно, чем большей властью напуганные буржуа наделяют бонапарта и его свиту, тем сильнее он отрывается от породившего его класса и начинает играть самостоятельную роль.
Буржуазная демократия — режим, за который ратует Навальный — позволяет собственникам открыто лоббировать свои интересы в различных институтах власти. При этом политическое влияние распределяется соразмерно весу в экономике — конкуренция бизнеса происходит параллельно политической борьбе. Это делает правила игры более прозрачными, расширяет возможности буржуазии, при этом о политическом представительстве рабочих, разумеется, речи не идет — им отводится лишь роль электората.
Однако, как бы ни была заманчива для оппозиционных российских буржуа идея такой демократии, перед угрозой массовых протестов и, в особенности, возможной политической организации рабочих, они готовы, стиснув зубы, поддержать хоть бонапарта, хоть диктатора, хоть самого черта. Поэтому теперь, как и 10–15 лет назад, они не торопятся поддержать радикальную программу Навального и после нескольких показательных демаршей присягают на верность Путину. Чтобы сместить его, им пришлось бы опираться на массовый протест. Но поднявшийся пролетариат не так просто контролировать и заставить остановиться на «общедемократических требованиях» — он может смести все «политические институты» и взять частную собственность в собственные руки. Поэтому классовой борьбе капиталисты всегда предпочитают торги со своими конкурентами.
Навальный понимает это противоречие. «Коррупция ведет к обострению политической риторики и радикализации политической борьбы, что в конце концов приведет к коллапсу политических институтов», — заявляет он. С точки зрения рабочего эта фраза абсурдна: коррупция для нас — лишь «побочный эффект» капиталистической системы с ее наглыми боссами, безработицей и нищетой. Навальный же говорит от имени части буржуазии. Эта фраза фактически содержит в себе предупреждение: если власть добровольно не поделится с ними куском пирога, им придется обращаться к рабочим, подогревать протестные настроения. То есть Навальный угрожает разбудить опасного исполина вместо того, чтобы вместе с власть имущими связывать его по рукам и ногам.
Было бы слишком большим преувеличением сказать, что мелкобуржуазная программа Навального получает поддержку рабочих только благодаря хитрости и обману. Наемным работникам, как и мелким собственникам, нужны честные суды и ослабление репрессивных органов, большая открытость политической борьбы. Но обеспечить политическую демократию для рабочих может только демократия в экономике. Пока мы не владеем ничем, никакие моральные соображения не заставят боссов поделиться с нами властью. Поэтому Навальный обещает сторонникам «равенство доходов и возможностей».
Эта идея звучит довольно привлекательно, но совершенно нереалистично — она устарела минимум на два века. В период первоначального накопления капитала вплоть до XVIII века мелкие лавочники в Европе благодаря личным амбициям, энергии и усердию пробивались наверх. Именно тогда появились идеи либерализма о полной свободе конкуренции. Они же позже, во времена становления капитализма в США, воплотились в «американскую мечту». Приблизительным аналогом в России могут служить 90-е — масштабный передел средств производства. Впрочем, рождение капитализма в каждом случае сопровождалось мучительной социальной ломкой. «Экспроприация непосредственных производителей совершается с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых, самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей», — так описывал рождение либеральной мечты Карл Маркс.
«Я могу отчитаться за каждый миллион, кроме первого», — говорил Рокфеллер. В этом и заключена суть современного капитализма. Если у тебя есть первый миллион для покупки небольшого заводика, то приращение капитала — дело наживное. Но никакие потребительские кредиты не позволят рабочему войти в круг избранных — все места в нем уже зарезервированы. Около 7% кампаний владеют 70% капитала. Рабочий же в лучшем случае откроет собственную парикмахерскую или магазинчик, чтобы до конца дней воевать с более крупными конкурентами и зарабатывать не многим больше, чем его же наемные работники.
Антимонопольные институты не способны побороть тенденцию к централизации капитала — если крупные собственники владеют экономикой, то ничто не может ограничить их власть. Пресловутые «социальные лифты» работают лишь для того, чтобы выносить на Олимп счастливчиков из прослойки средней буржуазии. Но и это случается все реже. Таким образом, слова о равенстве доходов и возможностей при современном капитализме — это попытка повернуть паровоз истории вспять.
Навальный мечтает об удешевлении производства, но для этого у буржуазии есть только одно средство — понижение уровня жизни рабочих. Поэтому ближе к концу его программной статьи появляются вздохи о китайском чуде. Это страна, в которой рабочие вместо зарплаты получают миску риса, лишены каких-либо социальных гарантий. Диктатура в КНР достигла такого размаха, что распространенным методом протеста становятся массовые самоубийства. Одна эта оговорка Навального ясно показывает, за чей счет он планирует обеспечить экономический рост, и чего стоят его слова о равенстве доходов и демократии.
Навальный заявляет, что для борьбы с коррупцией не нужно ничего, кроме политической воли. Чьей воли? Бороться с засильем чиновников он предлагает неким «совершенно новым людям», которые будут действовать «без оглядки на политическую ситуацию». Как же возможно в обществе, раздираемом социальными противоречиями, создать цитадель абсолютного добра? Если проблему коррупции будут решать капиталисты, то, как мы уже видели, это приведет лишь к перераспределению доходов между различными секторами буржуазии и бюрократии. Если же эту задачу возьмутся решить рабочие, они не остановятся на создании неких механизмов контроля над этим переделом собственности.
Есть куда более действенный способ решить экономические проблемы и исключить коррупцию. Вот только эта идея не понравится буржуа и Навальному. Для этого необходимо национализировать крупную промышленность и банки. Производство должно обеспечивать социальные нужды, а не интересы прибыли — обеспечивать рабочие места, высокие зарплаты, социальные гарантии, создавать необходимые большинству товары. Для этого оно должно полностью контролироваться и управляться самими рабочими. Таким образом, мы сможем взять экономику в собственные руки, заниматься демократическим планированием. Однако как мы можем быть уверены, что финансы будут направлены на социальные нужды, а не «распилены»? Для этого чиновников и боссов необходимо вовсе отстранить от политики — бюджеты всех уровней должны быть раскрыты, их распределением должны заниматься представители рабочих коллективов. Эти представители должны получать зарплату не больше, чем средний рабочий, переизбираться и смещаться в любой момент, отчитываться перед выбравшими его работниками. Иными словами, именно те, кто создает все материальные блага, должны получить всю полноту власти, а не делегировать эту работу «честным» боссам и чиновникам.
Женя Отто
