События декабря-марта разделили оппозиционных лидеров на удачливых трибунов, извлекших максимальную политическую прибыль из произошедших событий, и на неудачников, оставшихся на политической обочине.
Русская «снежная революция», начавшаяся в бесснежном декабре на Чистых прудах и «первой Болотной» и то ли закончившаяся, то ли нет, несомненно, оставила глубокий след в российской политике. Оценивают ее по-разному. Кто-то желчно злопыхает на либеральных вождей, якобы «сливших народный протест». Кто-то указывает на пробуждение абсолютно новых, здоровых сил общества, которые теперь не дадут расслабиться «жуликам и ворам», — мол, это само по себе есть несомненный и неотменяемый результат.
В чем едино экспертное сообщество — так это в том, что «снежная революция» свалилась на российские политические элиты, в том числе и оппозиционные, как снег на голову. Оппозиционеры, никак не ожидавшие всплеска гражданской уличной активности, вынуждены были ориентироваться по ходу развития событий. Получилось сориентироваться далеко не у всех.
Условно оппозиционные политические силы и их вождей по итогам зимней протестной эскапады можно разделить на две категории: на «счастливцев», сумевших встать на гребень протестной волны, получивших славу, рост влияния, и на неудачников, не понявших общественных настроений, не подстроившихся под них и в результате вышедших в марте из игры в явном минусе.
Поговорим вначале о «счастливцах», отыгравших декабрь-март по полной программе.
Один из главных феноменов прошедшего политического сезона — то, что демократы старой школы, осевшие на руководящих постах в «Партии народной свободы» и движении «Солидарность», выиграли от «Болотной — Сахарова» едва ли не больше всех. А между тем на протяжении всех последних лет политическая аналитика только и делала, что хоронила «ельцинских либералов», предсказывая им самое мрачное будущее. Господствовала точка зрения, что либерально-демократические ценности уже не приживутся на мерзлой российской почве, а если либералам и суждено занять какую-то политическую нишу, то это будут уж точно не царедворцы 90-х, а некое новое поколение либералов XXI века.
Как показали минувшие события, хоронить старую либеральную школу оказалось рано. И «Партия народной свободы», и движение «Солидарность» по итогам массовых митингов оказались в выигрыше. Персонально набрали наибольшие медийные очки сопредседатели ПАРНАСа Владимир Рыжков и Борис Немцов.
Взлет Рыжкова наиболее впечатляет. Ранее сам типаж этого выходца из ельцинской партии власти «Наш дом — Россия» навевал на многих уныние: ему явно не хватало драйва, харизмы, мачизма, мужского начала в облике. Однако, попробовав себя в роли оппозиционного трибуна, «говорящей головы» Болотной площади, Рыжков обрел наконец уверенность в себе, выработал нужный тембр голоса, стал узнаваем не только узкой политтусовкой, но и более широкими массами.
В свою очередь, Немцов, воспаривший над «первой Болотной», вскоре пережил болезненный период «телефонных скандалов». Но ставшие достоянием общественности нелицеприятные высказывания Бориса Ефимовича о союзниках по оппозиционному лагерю не нанесли ему существенного урона. По большому счету все и так знали его специфическую манеру общения «в узком кругу» и не были шокированы разоблачениями портала LIfe News.
К тому же Немцов закончил политическую сессию на очень хорошей ноте — задержанием полицией во время пикетирования телецентра «Останкино», а оттенок мученичества спасет любую политическую биографию. Так что он финишировал скорее «в плюсе».
Но настоящим политическим рождением минувшие зима-весна стали для двух людей, к ельцинской гвардии не относящимся, — Алексея Навального и Сергея Удальцова.
Наверное, с 1993 года, с тех пор как сторонники первого президента во время его противостояния с Верховным Советом скандировали на площадях «Ельцин! Ельцин!», ни одну фамилию толпа не выкрикивала на митингах в едином порыве — нашистские «путинги», разумеется, не в счет. На Болотной и Пушкинской площади люди скандировали: «На-валь-ный!» Не по указке комиссара, не за «печеньку» и «100 долларов». И скандировали это не представители восторженного молодняка, не экзальтированная политота, а граждане взрослые, образованные, привычные к политическому цинизму.
Как бы это высокопарно ни звучало, люди соскучились по возможности верить и восхищаться. Навальный стал фигурой, ловко как перчатка подошедшей под народные ожидания: умный, креативный, удачливый, надпартийный, демократ, в меру националист, не имеющий негативных «рюкзаков» и «шлейфов» (Ельцин, Путин, олигархия и тому подобных). До декабря Навальный был пусть и топовым, пусть и политизированным, но все же интернет-персонажем. Пройдя через столкновения с полицией, арест, показав себя отважным человеком, ярким оратором, к марту Навальный стал одним из ключевых политиков русской оппозиции.
Сергей Удальцов известен как марксистский политический вожак с конца 90-х годов. Однако как настоящий политик федерального уровня он состоялся во время своих страданий на глазах у стотысячной толпы на Сахаровском проспекте. Находящийся в плену, изможденный голодовкой Удальцов, представший перед москвичами на гигантских экранах Сахаровского проспекта, стал символом той новой искренности, того настоящего, по которым тоже соскучился человек нашего циничного века. Лидеру «Левого фронта» простили его «Левый фронт», его чудаковатую для «креативного класса» идеологию.
Ряды неудачников этой весной тоже довольно густы.
Бесспорно, один из главных неудачников — Эдуард Лимонов. Этот скандальный политик, столкнувшись с тем, что его место в новом городском политическом протесте является, мягко говоря, периферийным, впал в глубочайшую обиду на всю существующую российскую политику и объявил тотальный бойкот всей окружающей действительности. При этом вождь другороссов в отличие от Немцова начал отпускать оскорбительные фразы в отношении партнеров по оппозиционному лагерю не только в телефонных переговорах, а в публичном пространстве — в статьях на партийных сайтах и в блоге, что сделало Эдуарда Вениаминовича нерукопожатным для подавляющей части политического истеблишмента.
Но наиболее неожиданно выглядит весьма бледное выступление на акциях националистов. Долгое время господствовала точка зрения, что националисты — самое перспективное политическое направление в современной России. Это вроде как подтверждали и мощные по «доболотным» меркам «Русские марши» (5—6 тыс. участников), и сотрясшее всю страну восстание на Манежной площади. Но после декабря выяснилось, что националистический актив плохо мобилизуется на темы подлинно политического протеста. И на Сахарова, и на обеих Болотных количество националистов было не столь велико — несколько сотен человек. И это несмотря на все попытки ультраправых вождей — от Константина Крылова до Александра Белова — занять прочные позиции в гражданском протестном движении.
Что касается системных оппозиционеров, то и они, подобно несистемным коллегам, оказались расколоты на ушлых активистов, воспаривших на волнах протеста, и осторожничающих тусклых кабинетчиков.
Наиболее неумолимо раскол прошел по партийному телу справедливороссов. Отец и сын Гудковы и Илья Пономарев, не побрезговавшие мятежными москвичами, вошли в мейнстрим. От митинга к митингу гневные возгласы «Сдавай мандат!» стихали, и в марте разгневанные горожане воспринимали Гудковых и Пономарева как вполне своих ребят. А Пономарев даже успел отметиться на ниве подвижничества, поучаствовав с Удальцовым и Навальным в веселом несанкционированном движняке на Пушкинской 5 марта. Что же касается главы «Справедливой России» Сергея Миронова, то со своими унылыми поздравлениями Путину в поствыборную ночь он окончательно разочаровал в себе, вернул имидж неизлечимого «кремлевского проекта».
Разумеется, любые заслуги перед гражданским обществом и любой политический капитал — вещи скоропортящиеся, легко девальвирующиеся. Но можно не сомневаться, что выигрышные позиции Рыжкова, Немцова, Удальцова и Навального, завоеванные в горячие зимние месяцы, станут мощным стартовым капиталом в новых политических циклах.
