Фото: Варвара Гертье
Всё меньше становится людей увлеченных, серьезных, оригинальных. Ареал их распространения стремительно сокращается, популяция падает.
Александр Тихомиров – кандидат биологических наук, доцент кафедры зоологии ИвГУ, автор научной диссертации на тему «Функциональная морфология гениталий как основа для систематики совок и близких групп чешуекрылых». Основная специальность – энтомология. Область научных интересов – лепидоптерология.
Однако славу ему принесли вовсе не мотыльки и не бабочки, а телевизионный проект «Прогулки по Иванову», где Тихомиров выступил как историк-краевед и знаток архитектуры. Обладатель многочисленных званий и дипломов. Он ими не кичится, а спокойно работает: пишет книги, составляет путеводители, сидит в архивах.
Наши краеведы (в большинстве своем) уже много лет пытаются нас уверить, что заниматься краеведением – значит, быть занудой, и надо признать: многие из них в доказательствах этого весьма преуспели. А вот Тихомиров убеждает в обратном. Клянусь всем семейством чешуекрылых!
- Александр Михайлович, вы занимаетесь краеведением уже давно, но копилка сведений наверняка пополняется постоянно. Что удалось интересного обнаружить за последнее время?
- Я еще занимаюсь экспертизой и посетил интересное место – город Родники, ни разу там не был, а тут заказали экспертизу фабрики Красильщиковых. Интересно то, что там все объекты датированы дореволюционным периодом, и внешне они похоже на старую застройку. Мне показывают фотографии девятнадцатого века, а я смотрю – куда корпус-то делся огромный с площади? Обратился в архив. Оказалось, что значительная часть фабрики выстроена в середине двадцатых годов. Какой-то неизвестный инженер-механик сделал точь-в-точь, как было при царе. То есть дореволюционная строительная культура в начале советской власти еще сохранялась, а потом – куда чего делось? Всё пропало. Качество архитектуры уже с тридцатых годов поползло всё ниже, и чем дальше, тем хуже – деградация явная. Дореволюционная фабрика напоминает величественный замок, а поглядите на современную – сарай сараем.
- Вас многие знают как специалиста по архитектуре и историческим памятникам, но вы учились на биолога и преподаете на биохиме в ИвГУ. Как произошла такая метаморфоза?
- Я учился в МГУ, архитектурой не занимался, а когда после распределения попал в Иваново, меня почти сразу направили в целевую аспирантуру по биологии в Ленинград. Параллельно с учебой я стал интересоваться городом, зданиями. В Русском музее шел двухгодичный лекторий «История русской архитектуры». Народ знающий, я к ним примкнул, а вернувшись в Иваново, думаю: надо и здесь что-то о городе почитать. А где почитать – книжек-то не было, в архив не пускали. Вся информация крутилась вокруг первого Совета, экскурсии по городу заострялись на том, что «Иваново – колыбель революции», но меня эта тема не очень притягивала. Я начал по возможности изучать всё сам, познакомился с местными краеведами. Очень подтолкнул скандал с домом на улице Красной Армии в 1987 году.
- А что за скандал?
- Скандал был жуткий – на всю страну! Шумело и телевидение, и центральные журналы. Стоял угловой дом, где сейчас «Воздвиженка», – двухэтажный, старинный, 1881 года. Руководство города решило его снести – по сути незаконно. Дом проходил как памятник истории, стоял на учете, и чтоб его сломать, требовалась официальная процедура, через Минкультуры, а тогдашний председатель горсовета был человек авторитарный. Он настоял: «Снести – и всё», – хотя были встречи, протесты граждан. Вечером под шумок этот дом сломали. Люди возмутились, писали жалобы. «Прожектор перестройки» приезжал в Иваново, в прессе многократно обсуждали этот случай, и председатель горсовета в конце концов признал, что был не прав.
- Покаялся?
- Ну захотелось ему доказать, что он всё знает, всё решает, а вокруг люди – пятого сорта, ничего не понимают. После этого скандала в горкоме партии собрали на встречу краеведов, партийцев – давайте, мол, не ругаться, а искать консенсус, работать конструктивно. Я тогда выступил и сказал, что все наши споры – довольно бессмысленные, о чем мы спорим? Информации о городе нет никакой. Сначала надо ее собрать, а потом уже спорить. Мне и говорят: «Раз вы предлагаете, вы и собирайте. Мы вам дадим направление в архив, подготовьте сведения обо всех объектах». Ну и пожалуйста. Дали мне направление, я стал ходить и до сих пор хожу – сколько лет прошло.
- Уже тридцать лет!
- Много удалось интересного открыть. В Ленинграде чего откроешь? Там всё известно про каждый дом, а в Иванове никто ничего не знал.
- Про наш город существует миф, что Иваново – это чертово болото, в котором всё успешно загибается. Вы с этим согласны?
- Наш город был успешным: в начале двадцатого века он по темпам роста и развития опережал и Кострому, и Владимир. В советское время наша промышленность тоже была известна.
- А сейчас всё загнулось – и текстиль, и машиностроение.
- Да, как-то странно.
- «Чертово болото»!
- Здесь до революции доминирующее место занимали фабрики, и промышленные темпы всерьез опережали возможности (а может, и желание) наш город благоустраивать. Были серьезные экологические проблемы – например, отсутствовал водопровод. Революция здесь началась неслучайно. Условия жизни были не очень.
- Есть у вас в Иванове любимые места?
- Перекресток Ленина и Батурина. Фабричная архитектура у нас очень эффектная. Вообще город – нестандартный: у людей везде Кремль, а у нас БИМ на его месте: главная улица, река – вроде логически Кремль напрашивается, а у нас фабрика! Площадь Революции была очень красивая… до революции. На ней располагался храмовый комплекс, который потом взорвали, и теперь это самое несуразное место в городе – конгломерат разнородных сооружений, никак не увязанных между собой. Навтыкали одно, потом другое, ничего до конца не достроили.
- «Чертово болото»?
- Как-то да… Город должен благоустраиваться, сохранять всё лучшее, а у нас решения были всегда кардинальные – всё снести, построить заново! Есть картинки, фотографии, нереализованные генпланы – если их посмотреть, ни одного здания не узнаешь! На площади Революции – огромный Дом Советов, и от него лучи улиц во все стороны. Какой-то совершенно сказочный город, которого никогда не было! А генплан 1968 года вообще предусматривал полный снос всего города; в центре должна была находиться развязка трехуровневая: сверху пешеходы, под ними – автомобили. У нас постоянно витали идеи сломать всё вчистую и сделать по-новому. Понятно, что, если такой настрой, никто в благоустройство вкладываться не будет – всё равно ведь сносить.
- Это наш грозный, революционный дух!
- Да. Клюев, например, запрещал даже ремонтировать дома на проспекте Ленина: «Всё равно их ломать – нечего тратить государственные деньги». Естественно, дома пришли в запустение.
- Выходит, ивановцы всегда так свой город любили, что мечтали снести его под корень?
- Сейчас ситуация немного меняется – краеведением интересуются, книги на эту тему раскупаются, информация востребована.
- Как вы стали телеведущим?
- Это идея директора телеканала «Барс» Олега Алалыкина. Он пригласил меня делать небольшие, двух-трехминутные ролики о городской архитектуре, чтоб заполнять ими паузы в эфире.
- Не нервничали перед камерой?
- Нисколько! Я же студентам лекции читаю, выступаю перед аудиторией. Мне всё равно – что перед камерой, что перед народом.
- Были какие-то курьезы на съемках?
- Бывали случаи, когда приедем – ходим-ходим и уезжаем назад; ничего не сняли. Потеряли полдня, а ничего не сделали! Оператор был очень требовательный – у него то освещение не то, то тень моя не так падает. А был случай – я зашел в овощной магазин. Выходит хозяин, спрашивает: «Вы чего хотите купить?» Я говорю: «Капусту». А надо было сказать «ананас», но это я потом сообразил. Он говорит: «Я вам дарю капусту бесплатно – очень мне ваша передача понравилась!» И выбрал мне самый большой вилок.
- Хорошо быть известным?
- Где-то помогает.
- Есть у вас в Иванове любимый памятник?
- Гарелину, на мой взгляд, один из самых удачных – изображен вполне достоверно и сидит вроде к месту, смотрит на город.
- А мне нравится памятник Генкиной.
- Это не Генкиной – просто так говорят. Памятник Генкиной был у старого вокзала, потому что ее там убили, но он вообще утрачен. Нынешний – это собирательный образ молодых революционерок текстильного края. Его ставили, по-моему, к 60-летию революции. Не очень мне понятно, что это за женщина – шарф в одну сторону у нее развевается, волосы в другую. Ведь такого быть не может! Тогда таких людей романтизировали, а сейчас если вдуматься – в городе неспокойно, какая-то женщина нелегально привозит десять пистолетов и к ним триста патронов; ведь патроны, наверно, не чтобы поиграться, а чтобы стрелять!.. Кто она такая? Как ее воспринимать? Террористка приехала! В наши дни подобным образом поступают исламские боевики. Подвиг – своеобразный… Так же как у Морозова, который по кличке Ермак и которого избили на улице Ермака.
- Об этом я не слышал.
- Там, где сейчас университет, избили Ермака – революционера Морозова. Он был явно психически не совсем нормальный. Шел крестный ход, рабочие несли иконы и портреты царя. Морозову кто-то сказал: «Шапку сними», а он вместо этого выхватил пистолет и выстрелил в портрет царя, а попал в шею того человека, который его нес, – убил его насмерть. Рабочие подбежали. Морозов хотел убежать, стрелял по пути еще в какого-то лавочника, который пытался его остановить, но его догнали – тоже чуть не убили. Полиция отбила революционера от толпы, прекратила безобразие, но он всё равно недолго протянул – сложил свою голову в Москве во время революционных действий 1917 года.
- Так, может, и хорошо, что люди думают, что улица названа в честь Ермака – покорителя Сибири.
- С современной точки зрения все эти герои уже видятся другими.
- А есть в Иванове свой «дом с привидениями»?
- Замок Дюрингера. Объект уникальный, но ему не повезло: такой капремонт сделали, что последнее загубили.
- А привидение там чье? Самого Дюрингера?
- Нет. Его жены, которая застрелилась из револьвера системы «браунинг». На почве ревности. Дюрингер был швейцарским подданным, но перешел в православие, в Иванове представлял фирму по торговле красителями. Был очень влюбчивым, а жена – гордая, простить не смогла… Он и сам умер весьма загадочно – от черной оспы. Это тоже надо было умудриться такую странную болезнь подхватить! Перед смертью Дюрингер жил в тайной комнате – у него было много детей, но их к отцу не пускали: боялись заразить. Его похоронили в закрытом гробу. И, конечно, есть легенда о несметных сокровищах, подземных ходах, ведущих из замка.
- Как вы относитесь к проложенному в Иванове селфи-маршруту?
- Это юмористическое, для молодежи. Я не очень понимаю смысл этих затей.
- Хочу вернуть беседу к вашей первой профессии – расскажите о бабочках, которые водятся в Ивановской области. Я (наверное, как и многие) знаю только капустницу, крапивницу и лимонницу.
- Ну что вы! У нас 107 видов одних только дневных чешуекрылых. Сотни две с лишним пядениц, сотни три совок – те, что ночью летают.
- А редкости есть?
- Аполлон знаменитый!
- Это кто такой?
- Большая бабочка – сантиметров 8-9 в размахе, белая, полупрозрачная, с черными и ярко-красными пятнами. О ней сначала ходили слухи: москвичи рассказывали, что плыли на байдарках по Луху и где-то на берегу видели аполлонов. Мы им не очень верили, а потом наши студенты поймали и привезли несколько штук в нашу коллекцию.
- Вы сами их наблюдали?
- В Пестяковском районе. Студенты нашли место, где они водятся. Бабочка же не может летать в единичном экземпляре – их летает всегда много, если они есть. Одна бабочка жить не будет – это не леопард. Меня вели запутанными, таинственными тропами. Мы вышли к реке Лух, моста не видно. Куда дальше? А дальше надо раздеваться и на ту сторону! Кое-как перебрались, перенесли одежду. Идем дальше – снова река. Студенты объясняют: «Здесь Лух петлю делает – иначе не пройдешь». Опять – переправа! Идем, идем… Часа через два пришли на то место и там действительно летали аполлоны. Самое смешное, что обратно добрались за десять минут и реку вообще ни разу не переходили. Так меня студенты разыграли.
- У меня дача находится рядом с парком Степанова, и однажды прилетало – мы не знали, как назвать, и назвали «колибри», но это была не птица, а какое-то насекомое с длинным хоботком, который оно опускало во флоксы.
- Это бражник, или языкан. Они в парке Степанова встречаются. Хоботок у них – язык. Он на лету зависает над цветком и пьет нектар.
- Еще нам как-то соседи принесли неизвестную личинку, очень похожую на личинку жука-носорога. Могло такое быть?
- Наверное, в опилках нашли. Их обычно много там, где сваливают древесные отходы в большие кучи, в овраги, на лесопилках, потому что они питаются гнилой древесиной.
- Почему вы из всего животного мира выбрали бабочек?
- Это еще со школьных времен. Когда в Москве учился, я уже четко знал, на какую кафедру хочу пойти. Это сейчас многие студенты поступают – не знают, чем заниматься, очень туманно у них в голове, а я мыслил сразу, что буду изучать именно бабочек. Симпатии необъяснимы. Были мы на практике в Кинешемском районе. В последний день подходит взрослый парень: «Я, говорит, тоже интересуюсь этой темой». – «А раньше чего не приходил? Мы уже уезжаем». – «Я всё стеснялся». Потом я однажды пришел к нему в гости. Оказалось, он работал в литейном цехе на заводе Ивтекмаш – вроде безумно далеко от биологии, а он взял и увлекся бабочками. И не просто увлекся! С весны до осени ловил не вылезаючи! Ездил, собирал – уникальные сборы делал, вещи находил, которых ни у кого не было.
- Сейчас многие отмечают, что система высшего образования в нашей стране пошатнулась. Вы это ощущаете?
- Очень слабая школьная подготовка у современных студентов – многие не помнят из школьной программы самых простых вещей.
- Как же они ЕГЭ сдают?
- ЕГЭ – не лучший метод. Формализация знаний ничего не дает. Это многие уже поняли. Студенты читают всё меньше и меньше. Читать разучились! Я всё смеюсь: вы буквы-то хоть помните? Они даже задание дочитать до конца не могут – дают ответ на совершенно другой вопрос! У них какое-то рассеянное сознание: как в Интернете – кнопку нажал, сразу ответ, а если его нет – что делать, не знаю. Готовый текст им выучить сложно, я уж не говорю, если надо сравнить, проанализировать что-то… Видно, ситуация всё хуже и хуже. Большой, нормальный учебник они не осилят, лекции писать не умеют, да и не стремятся – сидят просто больше. Дай тоненькую методичку – и в ней не разберутся! Уровень стал слабый. Раньше со студентов преподаватели требовали, были определенные правила сдачи экзаменов, допуска к сессии. А сейчас они сдают летнюю сессию до самой зимы!
- Так взять и отчислить!
- Сейчас уже отчислять нельзя – студенты, наверное, уже сами это знают и не боятся. Уровень настолько упал, что если строго с них требовать, придется отчислять очень многих, а кто тогда останется? Надо студентов беречь, раз они к нам пришли – значит, есть у них хоть какой-то интерес. Студент вообще изначально не очень любит учиться – ему хочется побольше погулять, весело провести время. Учиться его надо заставлять, а заставлять не получается, потому что никакие рычаги не работают. Да еще масса совершенно непонятной «бумажной» рутины на преподавателя валится – составление и оформление бесконечных учебных программ, бесполезная писанина…
- Как с этой бессмыслицей бороться – в образовании, в архитектуре, в других сферах жизни?
- Сейчас уже всё слишком далеко зашло.
