Ивановские колхозники и Иваново-Вознесенская утопия

Михаил Тимофеев, главный редактор журнала «Лабиринт»

Год назад я полагал, что хуже логотипа для Дня города Иванова, принятого тогда – унылое солнце с каким-то незапоминающимся слоганом - предложить горожанам невозможно, но в этом году, что называется, «снизу постучали». Я оставлю без внимания эстетические изыски автора – оттенки фуксии и кладбищенскую виньетку – остановлюсь только на месседже продукта.
Если прошлый логотип не нес какого-либо смысла, то нынешний ими перенасыщен. При этом визуальный код может быть расшифрован далеко не всеми жителями города, а только теми, кто в теме. Те же, кто не знаком с конкурсом на памятник Бурылину и его результатом, вполне может принять силуэт человека с тростью в котелке, как сострил Михаил Мокрецов, за пожилого Чарли Чаплина. Вообще активное использование не существующих в городской среде объектов отсылает к временам большого сталинского стиля, когда изображение проекта Дворца Советов массово тиражировалось на различных носителях – плакатах, почтовых марках и даже вошло в учебники истории. В Иваново-Вознесенске, кстати, была выпущена открытка с макетом ещё не построенного интернационального детского дома им. Е.Д. Стасовой. Авторы, правда, сделали вид на будущее здание в зеркальной проекции. Видимо, спешили удивить мир новым конструктивистским чудом в виде серпа и молота…
У нынешних ивановских властей неутоленная тоска по бронзовым изваяниям. Мне как адепту Манчестеров всех стран, конечно, ближе памятник трем фабрикантам на пешеходной Петрковской улице в Лодзи, где гении места расположены за столом, находящемся на уровне мостовой.
Логотип выдает еще одну травму власть предержащих – им невыносимо жить в городе Иванове. Полнота и сложноорганизованность имени Иваново-Вознесенск, безусловно, завораживает многих, и меня в том числе. Я полагаю, что «золотой век» города связан со славой иваново-вознесенских фабрикантов и большевиков, превративших село с посадом из индустриального центра региона сначала в город, а потом в столицу разновеликого советского текстильного края и прочая, и прочая. День города, разумеется, прекрасный повод для того, чтобы обнародовать грезы о потерянном, внедрить в сознание горожан. Вообще мечты о городе, которого нет – чистые незамутненные грёзы об утопии. Мишель Фуко в книге «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук» написал, что «Утопии утешают: ибо, не имея реального места, они, тем не менее, расцветают на чудесном и ровном пространстве; они распахивают перед нами города с широкими проспектами, хорошо возделанные сады, страны благополучия, хотя пути к ним существуют только в фантазии».
В сущности, городские мероприятия – дело сугубо внутреннее. Региональные СМИ обычно не имеют своих корпунктов в соседних субъектах РФ, а федеральным эти сезонные массовые гуляния интересны исключительно в пору информационного безрыбья. Поэтому модели организации подобного рода мероприятий в разных регионах известны лишь исследователям и специалистам в этой сфере. Я пишу эти строки в поезде № 1 «Россия» по пути из Перми в Екатеринбург с конференции «Город как вызов» на семинар «Повседневный авангард». Феномен, который всколыхнул несколько лет назад сначала город Пермь и край, а затем срезонировал во многих уголках нашей страны, здесь называют ПКП – «пермский культурный проект», иногда – пермская культурная революция. Социолог Олег Лысенко полагает, что городское сообщество можно достаточно условно разделить на «городских варваров», «новых горожан» и «интеллигентов». Мой доклад «Город-село, город-фабрика и город-университет: триалог-конфликт сельского, индустриального и университетского стилей жизни» в части типологии явно перекликался со схемой предложенной пермским учёным и практиком (к которой я ещё вернусь).
Определяющим фактором в том, что я решил высказаться по настоящей теме, во многом явилось то, что доклад Сергея Усманова и Василия Черноперова «Русский Манчестер и ивановские колхозники (Русский Манчестер как социокультурное пространство ивановских колхозников)», представленный на одной из конференций в Иванове и опубликованный в 2012 году в сборнике «Проект «Манчестер»: прошлое, настоящее и будущее индустриального города», вызвал неприятие у некоторых представителей властей, был воспринят почти как личное оскорбление. И их волне можно понять, ибо колхозность (или, как порой ещё говорят «колхозноватость») наделялась ими такими чертами, как «нетерпимость к иному мнению, душевная грубость и ограниченность во всяких отношениях (прежде всего, духовного порядка)». Именно таким контингентом был наполнен пролетарский Иваново-Вознесенск, постоянно рекрутировавший в ряды рабочих жителей близких и далёких деревень. Как отмечают авторы доклада и статьи, «по сей день многие государственные учреждения, «фирмы» частных предпринимателей, учебные заведения и учреждения культуры все еще несут на себе это колхозное «клеймо»».
Основная проблема города со времени написания доклада в 2011 году кардинально не изменилась, она, продолжаю цитирование, «в недостаточности «ивановских колхозников», их ограниченности и неспособности отвечать на вызовы времени. Проблема в том, что «ивановский колхозник» – это господствующий тип не только в массе ивановцев, в конце ХХ – начале XXI вв. он оказался среди тех, кто находится в управленческих и законодательных структурах. В условиях кардинальных перемен «ивановский колхозник» оказался слишком «простым» и недальновидным. Он был (и есть) слишком заточен на сиюминутную практическую выгоду. А потому очень туго соображает, как сохранить и использовать на общее благо даже такие жемчужины как Плес и Палех. Для этого у него слишком узкий кругозор, слишком ограничен он в своем духовном опыте. И здесь мало что изменилось с прежних эпох. По гамбургскому счету к массе ивановцев конца ХХ в. применимы слова иваново-вознесенского поэта-самородка и председателя первого в России Совета Авенира Ноздрина, записанные в 1920-е годы: «Мы не умеем показывать гостям своих положительных сторон, ходим вокруг да около, а сущность нашего крепкого бытия как-то нами замалчивается, остается где-то в втуне, …где же та живая вода, которая способна была бы оживить … дело? Такой воды пока нет. Возможно, что она находится на глубине артезианских колодцев, а чающие движения этой воды пьют водку, эту нашу старую панацею, целительницу от всех бед и зол, и нам совсем не до артезианских духовных колодцев».
Не совсем неслучайно то, что «лицом» города (да и всей области) несколько лет назад стала «Света из Иваново». Её случай описывается фразой «Девушка из деревни уехала, а деревня из девушки – нет». Появление телеролика с интервью, ставшим рекордсменом просмотров в интернете, вызвало сильное раздражение бывшего губернатора Ивановской области Михаила Меня. Анализу репрезентации образа этой колоритной медиаперсоны «из глубинки» через призму колониальных исследований посвящена статья Олега Рябова «Света из Иваново как зеркало Болотной революции» в электронном журнале «Лабиринт».
Нет особой необходимости доказывать читателям отправную точку анализа способов дискриминации центром периферии, привязанную автором к ивановскому случаю: Иваново для Москвы не более чем «большая деревня». Соответственно жители деревни должны придерживаться предписанного «деревенщине» поведения. Деревенское сознание достаточно архаично, и попытки вырваться из традиционной культуры означают разрыв с ней. Однако далеко не все готовы смириться с этой обреченностью.
Так вот, возвращаясь к теме пермского проекта, хочу сказать, что оценка радикальных действий Марата Гельмана и пригласивших его в город чиновников до сих пор делит пермскую общественность на два враждебных лагеря. Те, кто «за», полагают, что вмешательство столичной команды в не слишком насыщенную событиями российского и международного масштаба жизнь, позволило части пресловутого «креативного класса», тем самым «интеллигентам», почувствовать, что живут они не «около», а практически в эпицентре культурных процессов, происходящих в стране и мире. День города из тусовки «городских варваров», обычно карикатурно изображаемых с бутылкой «девятки» известной пивной компании, превратился в праздник студенческой молодёжи, семей с маленькими детьми и прочих «новых горожан», стремящихся к участию в ярких запоминающихся событиях. Место на сцене в этот день стали занимать и музыканты, исполняющие классическую музыку, фолк и джаз. Пермь ненадолго стала местом паломничества знаменитостей из разных городов и стран.
Справедливости ради отмечу, что у авторов, которые ввели в актуальный лексикон понятие «ивановские колхозники», есть представление, которое я разделяю далеко не в полной мере. Они написали: «Может возникнуть и такой вопрос: а как определить водораздел между еще доминирующей массой «ивановских колхозников» и теми, кто уже этот уровень перерос (или же вообще не соответствовал данному нормативу)? Думается, тут есть весьма точный критерий, а именно – отношение к возвращению городу названия «Иваново-Вознесенск». Как раз те, кто хочет оставить название Иваново, потому что так привычнее, удобнее, дешевле; кто не понимает, «а зачем нужна такая канитель» – те еще «колхозники».
Философам и социологам известна концепция Пьера Бурдье о том, что официальная номинация – это одно из «наиболее типичных проявлений монополии легитимного символического насилия, которая принадлежит государству или его официальным представителям». Другими словами, управление названиями – это управление смыслами. Эксперименты с названиями в нашем городе временно приостановлены – избавиться удалось от улицы Боевиков и проспекта Фридриха Энгельса. Общественность даже попытались дезориентировать, предложив заодно с проспектом изменить название и площади Революции. Когда от второй части плана отказались, часть противников переименования облегчённо вздохнула – «ну, хоть это оставили»... После смены названий жизнь в городе не стала лучше. Не стала она даже веселей. Забыть Фридриха удастся в лучшем случае лет через двадцать пять, а то и все сорок…
Полагаю, что не только краеведам известно, что путь от села к городу, от архаики к модерну в некоторых сегментах городского пространства Иванова ещё продолжается. Жители вполне центральных кварталов, не говоря уж об окраинах города, по-прежнему не только частично ведут вполне деревенскую жизнь (возделывают свой маленький огород), но и имеют дикий варварский менталитет, примером которого может служить то, что они порой выбрасывают мусор со своего участка прямо за забор, на территорию, за чистотой на которой, кстати, должны следить городские службы.
Хотя в городе есть площадь Революции и улица Революционная, ничего похожего на пермскую культурную революцию ждать не приходится: всё революционное для Иваново-Вознесенска осталось в далёком прошлом. В старом анекдоте о мальчике из деревни, по мере продвижения по социальной лестнице заказывавшем в музыкальной радиопередаче одну и ту же песню в исполнении Лидии Руслановой, кульминацией является момент, когда, обосновавшись в солидном кресле руководителя, он просит передать отрывок из оперы Чайковского. На эту просьбу московский диктор реагирует приблизительно следующей ремаркой: «Не выпендривайся, Ваня, слушай свои «Валенки»…